– Вам нет нужды больше со мной встречаться, – сказал Том. – Думаю, дело увенчалось успехом, если этот телохранитель больше нам о себе не напомнит.

Может быть, извиниться перед Джонатаном? Черта с два, подумал Том.

– Что касается морали, надеюсь, вы себя ни в чем не упрекаете. Они тоже убийцы. Эти мафиози часто убивают невинных людей. Поэтому мы взяли закон в свои руки. Мафия первой согласится, что закон нужно брать в свои руки. Она стоит на этом.

Том повернул на улицу Франс.

– Я не буду близко подъезжать к вашему дому.

– Все равно. Большое спасибо.

– Постараюсь кого-нибудь прислать за моей картиной.

Том остановил машину. Джонатан вышел.

– Как угодно.

– Позвоните мне все-таки, если будут проблемы, – улыбнувшись, сказал Том.

Джонатан улыбнулся в ответ, точно его что-то развеселило.

Джонатан направился к улице Сен-Мерри и через несколько секунд почувствовал себя лучше. Ему стало легче, и, главным образом, потому, что Рипли, похоже, не волновался – его не волновало ни то, что телохранитель еще жив, ни то, что они оба недопустимо долго простояли на той площадке в поезде. Да и с деньгами ситуация складывалась невероятная – как и во всем остальном.

Подходя к «дому Шерлока Холмса», Джонатан замедлил шаг, хотя и знал, что опаздывал намного больше, чем обычно. Бланки для образцов подписи из швейцарского банка принесли вчера с почтой в магазин, Симона не распечатывала письмо. Джонатан подписал бланки и в тот же день опустил конверты в почтовый ящик. Он думал, что запомнит четырехзначное число своего счета, но сейчас уже забыл. Симона согласилась с тем, что ему нужно во второй раз побывать в Германии, чтобы повидать там специалиста, но больше поездок не будет, и Джонатану придется объяснить происхождение денег – не всех, но значительной части; ему нужно будет выдумать что-нибудь про уколы, таблетки и, возможно, придется еще разок-другой съездить в Германию, просто чтобы подкрепить свою версию о том, что врачи продолжают проводить эксперименты. Плохо все это, совсем не в духе Джонатана. Он надеялся, что ему придет в голову что-нибудь получше, но знал, что не придет, пока он не пошевелит мозгами как следует, чтобы что-то придумать.

– Поздновато, – сказала Симона, когда он вошел.

Она сидела в гостиной с Джорджем. По всему дивану были разложены книги с картинками.

– Покупатели задержали, – ответил Джонатан, вешая плащ на крючок.

Он с облегчением почувствовал, что револьвер больше не тянет карман.

– Ну, а ты как поживаешь, Камешек? Чем ты тут занимаешься? – улыбнулся он сыну.

Джонатан говорил по-английски.

Джордж напустил на себя важный вид. Пока Джонатан ездил в Мюнхен, у Джорджа выпал передний зуб.

– Шитаю, – ответил он.

– Надо говорить «читаю». Если хочешь правильно говорить.

– Што знашит правильно говорить?

Как на это ответить? Этому не видно конца.

– Правильно говорить значит…

– Джон, смотри-ка, – сказала Симона, разворачивая газету. – За обедом я этого не заметила. Послушай. Двое мужчин… нет, один мужчина убит вчера в поезде, который шел из Германии в Париж. Убит и выброшен из поезда! Как ты думаешь – это не тот поезд, в котором ты ехал?

Джонатан взглянул на фото мертвого человека на откосе, пробежал глазами заметку, будто не видел ее раньше… «задушен»… «руку второй жертвы, возможно, придется ампутировать»…

– Да… экспресс «Моцарт». В поезде я ничего не заметил. Но в нем вагонов тридцать.

Накануне Джонатан сказал Симоне, что приехал слишком поздно вечером, чтобы успеть на последний поезд в Фонтенбло, и остановился в Париже в небольшой гостинице.

– Мафия, – Симона покачала головой. – Они, наверное, задернули занавески в купе, чтобы задушить этого человека. Уф!

Она поднялась и отправилась на кухню.

Джонатан взглянул на Джорджа, который в это время склонился над иллюстрированной книгой про Астерикса. Джонатану не хотелось бы объяснять, что значит «задушить».


В тот вечер Том, хотя и чувствовал некоторое напряжение, в гостях у Грэ пребывал в превосходном расположении духа. Антуан и Аньес Грэ жили в круглом каменном доме с башенкой, окруженном вьющимися розами. Антуан, опрятный и довольно строгий человек лет сорока, чрезвычайно честолюбивый, был настоящим хозяином в своем доме. Всю неделю он работал в скромной студии в Париже, а на уикенд приезжал за город, чтобы побыть с семьей, и трудился в саду до изнеможения. Том знал, что Антуан считает его лентяем, потому что если и у Тома такой же ухоженный сад, то что в этом удивительного – ведь ему весь день нечего делать. Эффектное блюдо, созданное Аньес и Элоизой, оказалось омаром, приготовленным в специальной кастрюле с морепродуктами, рисом и двумя видами соусов.

– Я придумал, как можно замечательно устроить лесной пожар, – задумчиво заговорил Том за кофе. – Особенно хорошо это получилось бы на юге Франции, где летом так много сухих деревьев. К сосне прикрепляете ручную линзу – это можно сделать даже зимой, – а потом, когда появится солнце и начнет светить через нее, благодаря увеличительному стеклу загорятся сосновые иголки. Разумеется, это можно проделать неподалеку от дома того, кто вам не нравится, и – пых! пах! – все вокруг в огне! Скорее всего, ни полиция, ни страховые агенты не найдут в углях линзу, но даже если бы и нашли… Здорово, правда?

Антуан неохотно фыркнул, тогда как женщины ужаснулись.

– Если такое случится с моим имением на юге, я буду знать, кто это сделал! – произнес Антуан низким баритоном.

У Грэ был небольшой участок с домом близ Канн, который они сдавали в июле и августе, когда арендная плата значительно поднималась, а в остальное теплое время пользовались им сами.

Однако Том больше думал о Джонатане Тре-ванни. Да, он человек сухой, сдержанный, но в глубине души порядочный. Ему наверняка потребуется еще кое-какая помощь. Том очень надеялся, что только моральная.

13

Поскольку состояние Филиппо Туроли продолжало оставаться неопределенным, в воскресенье Том поехал в Фонтенбло, чтобы купить лондонские газеты – «Обсервер» и «Санди тайме», которые он обычно покупал в понедельник утром в Вильперсе в journaux-tabac[79]. Газетный киоск в Фонтенбло находился напротив отеля «Черный орел». Том поискал глазами Треванни, который, вероятно, тоже имел обыкновение покупать здесь лондонские воскресные издания, но не увидел. Сейчас одиннадцать, и Треванни, возможно, уже купил газеты. Том сел в машину и первым делом раскрыл «Обсервер». Там не было ничего о происшествии в поезде. Том не был уверен, что английские газеты вообще станут писать об этом, но, заглянув в «Санди таймс», нашел заметку на третьей странице. Он впился глазами в короткую колонку. Журналист описал ситуацию в нескольких штрихах: «…Дело мафией было сделано исключительно быстро… Филиппе Туроли из семейства Дженотти – у него нет одной руки и поврежден глаз, – пришел в сознание рано утром в субботу. Его состояние улучшается настолько быстро, что, возможно, Туроли скоро отправят самолетом в миланскую больницу. Он ничего не говорит, даже если что-то и знает». Молчание Туроли – не новость для Тома. Ясно одно – жить он будет. К сожалению. Том подумал, что Туроли, вероятно, уже описал его своим приятелям. В Страсбурге Туроли, должно быть, навестили члены семьи. Важных мафиози в больнице днем и ночью сторожат охранники, возможно, и для Туроли не сделано исключение, подумал Том, едва в голове у него промелькнула мысль насчет устранения Туроли. Том вспомнил, как охраняла мафия в нью-йоркской больнице Джо Коломбо, главу семейства Профачи. Коломбо отрицал, что является членом мафии и что мафия вообще существует, несмотря на массу свидетельств, доказывавших обратное. Пока Коломбо находился в больнице, сестрам приходилось перешагивать через ноги охранников, спавших в коридорах. Лучше и не думать о том, чтобы избавиться от Туроли. Он наверняка уже рассказал о мужчине лет тридцати, шатене, чуть выше среднего роста, который влепил ему в челюсть и в живот, а сзади, кажется, находился его сообщник, потому как был нанесен еще один удар – по затылку. Будет ли Туроли абсолютно уверен, если еще раз его увидит, – вот в чем вопрос, а между тем, по мнению Тома, увидеться снова они вполне могут. Туроли, как это ни странно, если бы и увидел его, мог бы скорее вспомнить Джонатана, и то лишь потому, что тот не похож на других – он выше многих ростом, и волосы у него светлее. Туроли, конечно же, сравнит свои впечатления с тем, что запомнил второй охранник, который жив и здоров.

– Дорогой, – сказала Элоиза, когда Том вошел в гостиную, – как ты смотришь на то, чтобы отправиться в круиз по Нилу?

Мысли Тома были так далеко, что он на секунду задумался – что такое Нил и где это? Элоиза лежала на диване с босыми ногами, листая рекламные проспекты. Время от времени она получала из туристического агентства в Море кучу проспектов; их присылали по инициативе агентства, потому что Элоиза была хорошей клиенткой.

– Не знаю. Египет…

– Разве это не seduisant?[80]

Она показала Тому фотографию небольшого судна под названием «Изида», больше похожего на пароход, на которых плавают по Миссисипи. «Изида» плыла мимо заросшего тростником берега.

– В общем, да.

– Или куда-нибудь еще. Если ты никуда не хочешь ехать, я спрошу у Ноэль, как она настроена, – сказала Элоиза, снова углубившись в проспекты.

Весна будоражила ей кровь. Щекотала пятки. Они нигде не были с тех пор, как после Рождества приятно провели время на яхте, путешествуя от Марселя до Портофино и обратно. У владельцев яхты, друзей Ноэль, довольно пожилых людей, имелся дом в Портофино. Сейчас Тому никуда уезжать не хотелось, но он не сказал об этом Элоизе.

Стоял спокойный, приятный воскресный день. Том сделал два подготовительных наброска мадам Аннет за гладильной доской. По воскресеньям днем она гладила на кухне белье и смотрела телевизор, который поместила в одном из настенных шкафов. Нет ничего более домашнего, более французского, чем крепкая фигура мадам Аннет, склонившейся над утюгом воскресным днем. Он хотел запечатлеть эту атмосферу на холсте – розовая стена на кухне в солнечном свете и платье мадам Аннет цвета лаванды, которое так шло к ее красивым голубым глазам.