Люди часто так делали.

– Доброе утро, – сказала Розмари и получила в ответ широкую улыбку. Письмо из Австралии она положила в карман пальто – Чарлз знал, что она испытывает слабость к карманам, – и неторопливо, нежась в лучах солнца, пошла по улице. Наконец она открыла письмо.

Оно было напечатано на простом, гладком листе бумаги, без обращения и подписи, всего одна фраза:

"Ваш муж вам изменяет".

Розмари остановилась так резко, что со стороны могло показаться, будто она наткнулась на стену. Она смотрела на эту единственную фразу, словно надеялась, что под ее взглядом она исчезнет. "Ваш муж вам изменяет". Эта фраза была как удар, шрифт такой черный, словно траурный.

– Чепуха! – выдохнула Розмари.

Она смяла, но не выбросила письмо и ускорила шаг. Она едва соображала, куда идет. Сначала она испытала шок, но на смену ему пришла ярость. Она крепко стиснула письмо, словно это была шея того, кто писал.

Жалкая чушь! И она чуть ли не бегом пустилась за угол. Шофер, несколько озадаченный таким ее поведением, пожал плечами и вернулся к своему делу.

Чтобы попасть на остановку, Розмари надо было перейти магистраль, а там автобус отвез бы ее в Гайд-парк. Но она не стала переходить дорогу. Перед глазами все стояли эти черные слова. Конечно же, это вранье, напрасно она так расстраивается, дикое, злобное вранье, но...

Почему же кто-то отправил ей это послание?

Кто может желать ей несчастья?

В конце концов она все же перешла к остановке и спустя двадцать минут была уже в парке. Погода была почти весенняя, вот только листья не распустились и ветки деревьев на фоне неба напоминали гигантскую паутину. Солнце пригревало, она расстегнула пальто. Несколько человек устроились прямо на траве, другие бродили по дорожкам. Звуки улицы, шум машин доносились откуда-то издалека. Розмари пошла через лужайки – она хотела побыть одна и вновь и вновь задавала себе все тот же вопрос.

Зачем ей послали такое нелепое письмо?

Она еще раз посмотрела на конверт: ошибки не было, письмо адресовано миссис Чарлз Джексон.

А что скажет Чарлз?

Розмари принялась рассуждать сама с собой: о таких ситуациях читаешь в книжках, но, столкнувшись с ними в действительности, испытываешь потрясение. Следует ли рассказать об этом Чарлзу? Он так занят на службе, так беспокоится о своей работе и, кроме того, он же готовится к делу об убийстве, которое ему поручил Старый Нод, королевский адвокат! А ведь на прошлой неделе он несколько раз задерживался по вечерам...

Она вздрогнула.

– Нет! – вслух воскликнула Розмари.

Пасущаяся поблизости овца прекратила жевать и внимательно посмотрела на Розмари.

– Это же смешно! Не стану я показывать ему это письмо, – объявила Розмари, – и думать о нем не буду.

Но она молила небо: хоть бы Чарлз не позвонил и не сказал, что снова задерживается!

* * *

Он не позвонил.

Он вел себя естественно и непринужденно, он даже не взял работу домой: заключение практически готово, и завтра он должен встретиться со Старым Нодом.

Розмари о письме никому ничего не сказала.

* * *

На следующее утро, когда Чарлз брился, а Розмари готовила завтрак, она услышала звонок почтальона – тот, который приходит по утрам, всегда звонит дважды и очень резко. Обычно она предоставляла Чарлзу самому заниматься почтой, но сейчас вдруг засуетилась и первой схватила письма. Чарлзу Джексону, эсквайру... эсквайру... эсквайру... Миссис Чарлз Джексон.

Конверт был точно такой же. Она рассматривала письмо. Потом повернулась и медленно пошла наверх – она так сильно стиснула челюсти, что заболели зубы. Она слышала шипение пригорающего бекона, но это уже не имело значения. На середине лестницы она опустила письмо за ворот платья, и в этот момент из стопки выпал еще один конверт, который она сначала не заметила.

Чарлзу Джексону, эсквайру.

Маленький бледно-голубой конверт, округлый женский почерк, слабый запах духов. Ничего подобного раньше не было. Она поднялась наверх и услышала голос Чарлза:

– Осталось две минуты, лапочка!

– Бегу!

Она заторопилась.

Он был целиком погружен в предстоящее совещание со Старым Нодом – его первая непосредственная встреча с этим великим человеком! Он положил письма на стол, рядом со своим прибором, и очень удивился, что завтрак еще не готов. А Розмари чувствовала, что сегодня он может устроить по этому поводу скандал. Обычно ей удавалось предотвращать ссоры шутками, но сейчас она не испытывала ни малейшего желания шутить: уголок конверта колол ей грудь.

– Буквально секунда, – сказала она, – а ты пока просмотри свою почту.

– Нет-нет, – ответил Чарлз, – пока Старый Нод не разнесет меня в пух и прах в своем кабинете, я не смогу думать ни о чем другом. "Секрет успеха, – как говорит наш мистер Мерридью-старший, – концентрация, мой мальчик, концентрация. Когда тебе предстоит дело исключительной важности, сосредоточь на нем вес свое внимание, не распыляй мысль и энергию. Концентрируйся!"

Он так точно передразнил шефа, что Розмари рассмеялась – рассмеялась несмотря на свое настроение, несмотря на то, что он сгреб все письма в карман, в том числе и надушенное письмо, которое вполне могло оказаться любовной запиской.

Однако предстоящий "разнос" у судьи не испортил ему аппетита. И он, как всегда, крепко ее поцеловал. В какой-то момент она испугалась, что он заметит спрятанное на груди письмо, но все обошлось – он торопливо сбежал по лестнице, махнул рукой и быстрым шагом пошел прочь: хорошо сложенный мужчина, чуть выше среднего роста, черное пальто, серые брюки в тонкую полоску, котелок, черный портфель.

Она достала письмо:

«Если не верите, посмотрите в карманах его светло-серого костюма».

Да нет же! Ничего подобного она делать не станет – дождется Чарлза и покажет ему оба письма. Через пять минут ее решимость ослабла. Она пошла в спальню. Места здесь хватало только для двухспальной кровати, туалетного столика да пары комодов светлого дуба; платяной шкаф был встроен в стену. Она резко раздвинула створки, прекрасно зная, где находится светло-серый костюм Чарлза.

Костюм висел на месте.

Розмари дотронулась до вешалки, но снять костюм не смогла. Ее всю колотило – она чувствовала себя как школьница перед ответственным экзаменом. Наконец она твердым голосом произнесла:

– Я не найду себе места, пока не посмотрю.

Она сняла костюм с вешалки и понесла его в гостиную. Встала напротив окна. И вновь почувствовала страх и неуверенность. Костюм был выглажен отлично – она сама вешала его в шкаф после того, как Чарлз его в последний раз надевал, и помнила, что он нуждается в утюжке. Чарлз был очень придирчив к своим вещам, словно франт.

Она подняла пиджак повыше и, плотно сжав зубы, стала проверять карманы, то и дело поглядывая на пальцы, словно желала убедиться – не испачкала ли она их этим предательским обыском. И сразу же почувствовала, обнаружила то, что она меньше всего ожидала: слабый запах духов, такой же, какой исходил от письма. От одного из карманов жилета шел другой запах – и на своих пальцах она увидела частицы пудры.

Вся ее косметика была в целости и сохранности, ни одна пудреница не просыпалась, и она ни разу не просила Чарлза положить пудреницу в свой карман.

Из нагрудного кармашка выглядывал аккуратно сложенный бледно-серый шелковый платок. Она осторожно потянула за кончик: пятна губной помады невозможно спутать ни с чем. Следы были и четкие, и размазанные, будто помаду стирали, – с губ, щек, лба, отовсюду.

Теперь ей предстояло принять серьезное решение: то ли бросить эти обвинения ему в лицо, то ли выждать удобный момент.

* * *

Роджер Уэст, естественно, ничего не знал об этих событиях. Тем не менее он был связан с ними косвенным образом, так как именно ему поручили расследовать убийство пожилой леди, чей племянник был привлечен к суду и слушание дела которого было назначено на следующей неделе. Главным защитником выступал Старый Нод. Позиции Скотленд-Ярда были не самыми прочными – в этом мнении сходились и помощник комиссара, и государственный обвинитель, и Роджер Уэст. Сомнений в виновности племянника не было ни у кого, но в цепи доказательств имелись серьезные изъяны – ив случае правильной защиты эти изъяны могли позволить выпустить его на свободу. Старый Нод считался гением по части нахождения слабых мест даже там, где их не было, и потому, когда Роджер узнал, кто будет возглавлять защиту, у него вырвался стон.

Он знал адвокатскую контору "Мерридью, Баркер, Кайл и Мерридью" и множество раз присутствовал в суде, когда защиту обвиняемых – обычно по самым тривиальным делам – вел Чарлз Джексон. Он отличался безукоризненной подготовкой дела – очевидно также было и то, что он предпочитает работу на защиту, а не на обвинения.

– Это доставит нам массу неприятностей, – пророчествовал в то утро Роджер. – Когда дело закончится, я бы хотел с ним познакомиться. Интересно, что им движет.

– То есть жаждет ли славы и богатства или же он человек с определенной миссией? – сухо осведомился помощник комиссара. – Не знаю, какой тип мне нравится меньше. Неважно, что им движет, лучше попытайтесь залатать в деле дыры. Я не хочу, чтобы племянничек оказался на свободе.

* * *

Третье преступление началось тихо, незаметно, и поначалу Розмари Джексон не понимала, что это – преступление, а она – часть общей схемы. Она лишь знала, что пока не пришло то письмо, она была очень счастлива, сейчас же с колоссальным трудом держала себя в руках. Она ожидала вечерней встречи с Чарлзом и не представляла, как сможет смотреть ему в глаза, не рассказав о письмах. Но что, если обвинения окажутся ложными, если доказательства, которые она обнаружила, – фальшивые? Она ведь расстроит его – именно в то время, когда ему нужна максимальная концентрация.

Четвертое преступление весьма отличалось от всех остальных (за исключением первого).