— Я понимаю, — сказал я и позвал Нору.

Они с Макоули пожали друг другу руки, наговорили друг другу любезностей, он погладил Асту рукой, попросил меня «Приходи пораньше» — и ушел.

— Хоккей летит к черту, — сказал я. — Если ты не найдешь кого-нибудь другого, с кем пойти.

— Я многого не услышала? — спросила Нора.

— Немного.

Я изложил ей все, о чем рассказал Макоули.

— И не спрашивай, что я думаю по этому поводу. Я не знаю. Я знаю, Уайнент — сумасшедший, но он не ведет себя как сумасшедший и как убийца. Он ведет себя как игрок. Богу только известно, что это за игра.

— Я думаю, — сказала она, — что он прикрывает кого-то еще.

— А почему ты думаешь, что не он убил ее?

Она посмотрела удивленно на меня.

— Потому что ты так не думаешь.

Я сказал, что это замечательная причина.

— Кто этот другой?

— Я еще не знаю. Давай не смейся надо мной. Я много думала над этим. Это не может быть Макоули, потому что он использует его, чтобы помочь прикрыть того, другого, и…

— И это не могу быть я, — предположил я, — потому что он хочет использовать меня.

— Правильно, — сказала она. — И ты будешь глупо выглядеть, если ты сейчас смеешься надо мной, а потом я угадаю раньше, чем ты, кто это. И это не будет ни Мими, ни Йоргенсон, потому что он пытался бросить на них тень подозрения. И это нс может быть Нунхайм, потому что, по всей вероятности, его убил тот же человек и его сейчас можно не подозревать. И это не может быть Морелли, потому что Уайнент ревновал его и у ник была ссора. — Она строго посмотрела на меня: — Я бы хотели, чтобы ты побольше узнал об этом толстяке, по имени Воробей, и той большой, рыжеволосой женщине.

— А как насчет Дороти и Гилберта?

— Я хотела тебя об этом спросить. Ты думаешь, как отец он их очень любит?

— Нет.

— Ты, по-моему, хочешь меня обескуражить, — сказали она. — Зная их обоих, трудно сказать, что кто-то из них мог быть виновен, но я попытаюсь отбросить в сторону мои чувства и придерживаться логики. Перед тем как ложиться спать вчера, я составила список всех…

— Нет ничего более верного, чем придерживаться логики, чтобы побороть бессонницу. Это…

— Не нужно говорить со мной таким тоном. Ты сам ничего стоящего до сих пор не сделал.

— Я не хотел тебя обидеть, — сказал я и поцеловал ее, — У тебя новое платье.

— Ой, трус! Сразу меняешь тему разговора.

XXVI

Сразу после обеда я пришел к Гилду, и мы приступили к делу, как только пожали друг другу руки.

— Я без адвоката пришел. Я подумал, лучше будет, если я приду сам.

Он поморщил лоб и покачал головой, как будто я его обидел.

— Значит, так? — сказал он не спеша.

— Да, так.

Он вздохнул.

— Я полагаю, что вы сделаете ошибку, какую делают другие люди, только потому, что мы… Вы же знаете, мы должны смотреть на дело с разных сторон, мистер Чарлз.

— Мне это знакомо. А что вы хотели узнать?

— Все, что я хочу узнать, — это кто убил ее и его.

— Расспроси Гилберта, — предложил я.

Гилд сжал губы.

— А почему именно его?

— Он сказал своей сестре, что знает, кто сделал это; сказал, что узнал это от Уайнента.

— Вы хотите сказать, он видел отца?

— Она говорит, что он так сказал. У меня не было возможности его самого спросить об этом.

Он, сощурясь, посмотрел на меня своими водянистыми глазами:

— Скажите, что они за люди, мистер Чарлз?

— Йоргенсоны? Вы, вероятно, знаете так же, как и я.

— Я не знаю, — сказал он. — И это факт. Я вообще не могу их понять. Эта миссис Йоргенсон. Кто она?

— Блондинка.

Он угрюмо кивнул:

— Да, и это все, что я знаю. Но, послушайте, вы давно их знаете, и из того, что она говорит, вы и она…

— И я и ее дочь, — сказал я. — И я и Джулия Вулф, и я и миссис Астор. Я с женщинами хват.

Он протянул руку.

— Я не хочу сказать, что верю всему, что она сказала, и но нужно обижаться. Вы занимаете неправильную позицию, если вы не возражаете против того, что я говорю. Вы ведете себя так, как будто мы все хотим до вас добраться, но это же неправильно, абсолютно неправильно!

— Может быть, но ты все время говоришь со мной двусмысленно, еще с…

Он посмотрел на меня бесцветными глазами и сказал спокойно.

— Я полицейский и должен делать свою работу.

— Это довольно разумно. Ты сказал мне, чтобы я сегодня пришел. Что ты хочешь?

— Я не приказывал вам приходить, я попросил вас.

— Хорошо. Что ты хочешь?

— Только не так, — сказал он. — Так говорить я не хочу. До сих пор мы все время честно и откровенно говорили друг с другом, и я бы хотел, чтобы так и продолжалось.

— Из-за вас все изменилось.

— Я не думаю, что это так. Послушайте, мистер Чарлз, вы можете поклясться или просто сказать прямо, что вы до конца со мной откровенны?

Было бесполезно говорить «да», он бы мне не поверил. Я сказал:

— Практически.

— Практически да, — недовольно проговорил он. — Каждый говорит мне практически всю правду. Что я хочу, так это чтобы какой-нибудь упрямый сукин сын взял и сделал за меня все дело.

Я сочувствовал — понимал, каково ему.

— Может, из всех, кого вы нашли, никто и не знает всей правды.

Он сделал недовольное лицо:

— Очень может быть, не так ли? Послушайте, мистер Чарлз, я переговорил с каждым, кого мог найти. Если вы найдете еще, я с ними тоже переговорю.

— Вы имеете в виду Уайнента?

— Неужели вы думаете, что у нашего отдела есть неограниченные возможности, чтобы искать его день и ночь.

— Есть его сын, — предложил я.

— Есть его сын, — согласился он. Он позвал Энди и смуглого, кривоногого человека, по имени Клайд: — Приведите мне этого сына Уайнента, я хочу поговорить с ним.

Они вышли. Он сказал:

— Видите, я хочу говорить с людьми.

Я ответил:

— Сегодня у тебя нервы расходились, не так ли? Ты распорядился, чтобы Йоргенсона привезли из Бостона?

Он пожал своими большими плечами:

— Его рассказ звучит правдоподобно. Я не знаю. Вы хотите высказать свое мнение по этому поводу?

— Да.

— Я сегодня какой-то неуравновешенный, — сказал он. — Прошлой ночью я глаз не сомкнул. Проклятая жизнь! Я не знаю, зачем мне нужна эта работа. Можно взять кусок земли, развести серебристую лисицу и… Вы знаете, когда вы напугали Йоргенсона в двадцать пятом году, он сбежал в Германию, бросив свою жену. Хотя он об этом много не говорит. Он изменил имя, чтобы его сразу не нашли, и из-за этого боится устроиться на постоянную работу. Он говорит, он механик или еще что-то. Он говорит, что брался то за одно, то за другое, что попадалось под руку, но, насколько я мог понять, в основном увивался возле Женщин, у которых были деньги. Но с большими деньгами женщины ему не попадались. А где-то в двадцать седьмом или двадцать восьмом году он был в Милане — это город в Италии — и прочитал в парижской газете «Геральд», что эта Мими, недавно разведенная жена Клайда Миллера Уайнента, прибыла в Париж. Лично он ее не знал, и она не знала его. Но он знал, что она сногсшибательная блондинка, любит мужчин, повеселиться и не очень умна. Он решил, после развода Уайнент дал ей денег и, как считал он сам, среди этих денег была и его часть, та, на которую Уайнент обманул его, и через нее он возьмет только то, что принадлежит ему. Итак, он собирает деньги на проезд в Париж и едет туда.

— Все верно пока. Звучит правдоподобно.

— Я так и подумал. Найти ее в Париже ему было нетрудно. Самому подойти, или через кого-то, или как получится. Все остальное произошло просто. Она сразу же им увлеклась, как он говорит, с первого взгляда, но думает обойти его, решив женить на себе. Естественно, он ее не отговаривает. Она получила приличную сумму вместо алиментов — двести тысяч долларов. С такими деньгами замужество не представляет проблем, и он оказался среди денег как лис в курятнике. Итак, они поженились. Как он говорит, они ловко зарегистрировали брак где-то в горах между Испанией и Францией. Делал все испанский священник, но на французской земле, из-за чего брак был незаконный. Но я думаю, он хочет замазать обвинение в двоеженстве. Лично мне наплевать. Дело в том, что в его руки попали деньги. Он держал их у себя, пока не осталось ни гроша. И вы понимаете, все это время она не знала, что он не Йоргенсон, человек, которого она ветре тала в Париже, и не знала до тех пор, пока его не поймали в Бос тоне. Все в норме?

— Да, все нормально, — сказал я. — За исключением, как ты сказал, женитьбы, и даже с этим все может быть в порядке.

— Да; впрочем какое это имеет значение? Итак, приходи! зима, денег становится меньше. Он решает нажать на нее, сказан, что деньги кончаются, и она говорит, что они, возможно, могут поехать в Америку и выпросить у Уайнента еще. Он считает это справедливым. Она думает, что это можно сделать, и они садятся на корабль…

— Здесь что-то немножко не так, — сказал я.

— Почему вы так думаете? Он не рассчитывает ехать в Бос тон, где живет его жена. Он рассчитывает на то, что не будет попадаться своим знакомым, включая в особенности Уайнснтя Кто-то сказал ему, что закон в отношении двоеженства после семи лет теряет силу. Он понял, что рискует немногим. И они не собираются оставаться здесь долго.

— И все же эта часть мне не нравится, — настойчиво сказал я. — Но продолжай.

— На второй день его пребывания здесь, когда они все еще пытаются найти Уайнента, ему страшно не везет. Он встречает подругу своей первой жены — эту Ольгу Фентон — на улице, и она его узнает. Он пытается уговорить ее, чтобы она не сообщала жене, и это ему пока удается. Он рассказывает ей свои небылицы, на которые он мастер. Какое же у него воображение! Но долго дурачить ее ему не удается. Она идет к своему священнику, par сказывает ему все и спрашивает, что ей делать. Тот говорит, что она должна сообщить первой жене. Она так и делает. И в следующий раз, когда она встречает Йоргенсона, она говорит ему, что она сделала. И он сразу летит в Бостон, чтобы уговорить жену не поднимать шум. И там мы его берем.