Я рассмеялся — не шутке, естественно — и сказал:

— Ну, Винант не настолько худ. И все же он достаточно худой — не толще бумаги от этого чека, и от тех писем, которые мы от него получали.

— Что такое? — резко спросил Гилд. Лицо его налилось краской, взгляд стал злобным и подозрительным.

— Он мертв. Уже давно он был жив только на бумаге. Готов спорить на любые деньги, что рядом с одеждой хромого толстяка были захоронены кости Винанта.

Маколей наклонился ко мне:

— Чарльз, ты в этом уверен?

Гилд зарычал на меня:

— Это еще что за номера?

— Такое вот пари, если вам угодно. Кто это стал бы так возиться с трупом, а потом положить рядом то, от чего избавиться-то легче всего — одежду, то есть — и совсем целехонькой, если только…

— Ну, не такой уж и целехонькой.

— Разумеется, нет. Это бы выглядело совсем неестественно. Ее надо было частично уничтожить, ровно настолько, чтобы вы по ней могли определить то, что вам и предполагалось определить. Бьюсь об заклад, что инициалы были сильно заметны.

— Не знаю, — сказал Гилд уже не с таким жаром. — Они были на пряжке от ремня.

Я расхохотался.

Мими сердито сказала:

— Но это же просто нелепо, Ник. Вы же знаете, что он был здесь сегодня. Вы же знаете, что он…

— Ш-ш-ш. Очень глупо с вашей стороны ему подыгрывать, — сказал я ей. — Винант мертв, и ваши дети, скорее всего, его наследники. Это даст вам куда больше денег, чем лежит у вас там, в ящике. Зачем же брать часть добычи, когда можно получить все?

— Я вас не понимаю, — сказала она, заметно побледнев.

Маколей сказал:

— Чарльз полагает, что Винанта сегодня здесь не было и что кто-то другой передал вам эти бумаги и чек, или что их сами украли. Так? — спросил он меня.

— Практически.

— Но это же просто смешно, — продолжала настаивать она.

— Мими, подумайте трезво, — сказал я. — Предположим, что Винанта убили три месяца назад, а труп замаскировали под кого-то другого. Он якобы уехал, передав Маколею неограниченные полномочия. В таком случае, вся его собственность оказывается в руках Маколея на вечные времена. Или, по крайней мере, до тех пор, пока он не разворует все подчистую, потому что вы даже не сможете…

Маколей, поднимаясь, сказал:

— Не пойму я, Чарльз, куда ты клонишь, но…

— Спокойно, — сказал Гилд. — Пусть выговорится.

— Он убил Винанта, и он убил Джулию, и он убил Нунхайма, — пояснил я Мими. — Что вы добиваетесь? Стать следующей в списке? Поймите же, раз вы пришли к нему на помощь и сказали, что видели Винанта живым, — это ведь его слабое место, он пока что единственный, кто, по его же словам, не видел Винанта с октября, — он не станет испытывать судьбу, а вдруг вы, не дай Бог, передумаете. Уж во всяком случае не тогда, когда достаточно всего лишь пристрелить вас из того же пистолета и все списать на Винанта. Чего ради вы на это идете? Ради пачки паршивых облигаций в ящике стола? Ради малой части того, что вы получите через детей, если мы докажем, что Винант мертв?

Мими повернулась к Маколею и сказала:

— Ты, сука!

Гилд вытаращился на нее, потрясенный этими словами больше, чем всем сказанным здесь до того.

Маколей пошевельнулся. Я не стал ждать, что он будет делать дальше, а ударил его левым кулаком в подбородок. Удар получился на славу, смачный, и он рухнул на пол, но я почувствовал, как что-то обожгло мне левый бок, и понял, что от резкого движения у меня открылась рана.

— Что еще прикажете? — зарычал я на Гилда. — Вам его в целлофан не завернуть.

XXX

Было почти три часа ночи, когда я вошел в свой номер в «Нормандии». В гостиной сидели Нора, Дороти и Ларри Кроули. Нора с Ларри играли в триктрак, а Дороти читала газеты.

— Их всех действительно убил Маколей? — незамедлительно спросила Нора.

— Да. В утренних газетах есть что-нибудь о Винанте?

— Нет. Только о том, что Маколей арестован, — сказала Дороти.

— Так Маколей и его убил.

Нора сказала:

— Да ну?

Ларри сказал: «Вот черт!», а Дороти заплакала. Нора с удивлением посмотрела на нее. Дороти всхлипнула:

— Я хочу домой, к маме.

Ларри сказал без большой охоты:

— Я буду счастлив проводить вас, если…

Дороти сказала, что хочет уйти. Нора над ней покудахтала, но отговаривать не стала. Ларри взял пальто и шляпу, стараясь не выказать своего разочарования.

Нора закрыла за ними дверь и оперлась на нее.

— Ну-с, мистер Хараламбидис, извольте объясниться!

Она уселась на диван рядом со мной.

— Выкладывай все. Попробуй только, пропусти хоть одно слово, и я…

— Прежде чем я хоть что-то скажу, мне необходимо выпить.

Она обругала меня и принесла стаканчик.

— Он признался?

— С какой стати? По закону, невозможно признать себя виновным до суда, если речь идет об убийстве без смягчающих обстоятельств. Убийств было слишком много, и совершенно ясно, что, как минимум, два из них были совершены хладнокровно и преднамеренно. Так что никакого признания в убийстве со смягчающими окружной прокурор от него не примет. Ему остается только стоять до последнего.

— Но все же он совершил эти убийства?

— Конечно.

Она отвела стакан от моих губ.

— Кончай канителить и давай рассказывай мне обо всем.

— В общем, получается, что они с Джулией довольно долго обкрадывали Винанта. Маколей просадил кучу денег на бирже, а тут узнал о прошлом Джулии — на это и Морелли намекал — и вот эта парочка объединилась против старика. Мы устроим ревизию и по банковским счетам Маколея, и по счетам Винанта, и тогда без труда определим, как награбленное переходило от одного к другому.

— Значит, вы еще точно не знаете, крал ли он у Винанта?

— Конечно, крал. Иначе ничего не сходится. Скорее всего, Винант действительно собирался уехать третьего октября, потому что он и в самом деле снял пять тысяч наличными со своего счета в банке — но мастерскую он не закрывал и с квартиры не съезжал. Все это через несколько дней проделал от его имени Маколей. В ночь с третьего на четвертое Винант был убит в доме Маколея в Скарсдейле. Мы это точно знаем, потому что утром четвертого, когда кухарка Маколея, которая на ночь уходила домой, пришла на работу, он встретил ее у порога с двухнедельным жалованьем и какими-то наспех придуманными обвинениями, и тут же уволил ее, не дав ей войти в дом и увидеть там труп или пятна крови.

— Как же вы все это выяснили? И со всеми подробностями.

— Обычным порядком. Естественно, после того как мы его сцапали, мы отправились в его контору и домой — а вдруг удастся что-нибудь узнать. Ну, знаешь, всякие там штучки вроде «А где вы были в ночь на шестое июля 1894 года?» и тому подобное. И вот, нынешняя его кухарка заявила, что работает у него только с восьмого октября, и это потянуло за собой все остальное. Еще мы нашли стол с еле заметными следами крови, как мы надеемся, человеческой, которую ему не удалось соскрести до конца. Сейчас эксперты снимают с этого стола стружку — может, и добудут для нас кой-какие результаты. (Потом оказалось, что это следы от разделки говядины.)

— Значит, у вас все же нет уверенности, что он…

— Да прекрати ты! Конечно же, уверенность у нас есть. Только так все сходится. Винант узнал, что Джулия и Маколей обворовывают его, и еще решил, — не могу сказать, правильно или нет, — что они его и в другом смысле обманывают, а мы знаем, какой он был ревнивец. И вот он отправился к Маколею для решительного разговора и предъявил ему те доказательства, которые у него были, и Маколей, у которого в перспективе четко замаячила тюрьма, убил старика. Только не говори, что мы этого не знаем наверняка. Иначе и быть не могло — получается полная бессмыслица. Итак, у него на руках остается труп — вещица, от которой не так-то легко избавиться. Можно сделать перерывчик на глоток виски?

— На один, — сказала Нора. — Но это ведь только теория?

— Называй как хочешь. По мне, все годится.

— Но мне казалось, что никто не может считаться виновным, пока вина не доказана, и если есть какое-нибудь обоснованное сомнение…

— Это для суда присяжных, не для сыщиков. Мы находим субъекта, который, по-нашему, совершил убийство, бросаем его в камеру, и извещаем всех, что он убийца. Все газеты публикуют его фото. На всех данных, которые у нас есть, окружной прокурор выстраивает, насколько способности позволяют, самую правдоподобную теорию. А мы тем временем собираем там и сям дополнительные сведения, и люди, которые опознали его по фотографии и которые никогда и не подумали бы считать его убийцей, если бы его не арестовали, — эти люди начинают приходить и всякое про него рассказывать. И вот, раз — и он уже сидит на электрическом стуле. (Через два дня женщина из Бруклина опознала Маколея как некоего Джорджа Фоли, который последние три месяца снимал у него квартиру.)

— Но все это очень расплывчато.

— Убийства раскрываются с математической четкостью, — сказал я, — тогда лишь, когда они и совершаются по математическому расчету. Однако большинство убийств не таковы, и наше — не исключение. Я не собираюсь оспаривать твои представления о том, как должно быть и как не должно быть, но если я говорю, что он, по всей видимости, расчленил труп, чтобы можно было перевезти его в город в мешках, я подразумеваю лишь то, что это представляется мне наиболее вероятным. Труп он перевез, скорее всего, не ранее шестого октября, потому что только в этот день он рассчитал двух механиков которые работали у Винанта в мастерской, Прентиса и Мак-Нотона, и закрыл мастерскую. Он, значит, закатал Винанта под пол вместе с одеждой толстяка, палкой хромого и ремнем с инициалами «Д. В. К.», расположив все это дело так, чтобы побольше извести или чего-то в этом роде попало на труп Винанта и поменьше — на все остальное. Потом он заново зацементировал пол над этим местом. Имея стандартные полицейские методы, с одной стороны, и прессу — с другой, мы получаем хороший шанс определить, где он купил или как-то иначе достал одежду, палку и цемент. (Позднее нам удалось проследить, как к нему попал цемент — он купил его у торговца углем и лесом в пригороде. Прочее выяснить не удалось.)