– Вы полагаете, они позволят нам уехать?

– При свете дня они не осмелятся нас задержать. Нас будет шестеро, если Перселл прихватит всех своих, да плюс ещё три ружья. В случае чего – отобьёмся! Ружей у них нет, да и где простым морякам их достать? Пара револьверов от силы – большего у них не наберётся. Главное – не дать им проникнуть в дом за эти несколько часов. Енох, должно быть, уже на полпути к ферме.

– Так что всё-таки нужно от вас этим морякам? – повторил я предыдущий вопрос. – Вы, кажется, сказали, что сильно обидели кого-то из них?

– Не задавай лишних вопросов, парень, а делай лучше, что я тебе говорю, – буркнул дядя. – Енох сегодня ночью уже не вернётся. Он отсидится до утра на ферме, а утром явится вместе со всеми… Постой-ка, что это там такое?

Отдалённый вопль прозвучал во мраке, за ним другой – короткий и резкий, как крик кроншнепа.

– Это Енох! – воскликнул дядя, больно стиснув мне запястье. – Они убивают старого доброго Еноха, мерзавцы!

Снова раздался отчаянный крик, но уже значительно ближе. Я услыхал топот ног бегущего человека и хриплый голос, зовущий на помощь.

– Они гонятся за ним! – закричал дядя, бросаясь к парадному входу. Он схватил фонарь и приблизил его к окошечку в двери. Широкий жёлтый луч света вырвал из темноты бегущую человеческую фигуру. Беглец стремительно мчался прямо на нас. Голова его была наклонена вниз, а полы чёрного плаща развевались за спиной. Сзади и по бокам, на грани тьмы и света, мелькали смутные фигуры преследователей.

– Засов! Скорее засов! – выдохнул дядя. Пока я поворачивал ключ, он тянул его на себя, и как только дверь открылась, мы вдвоём распахнули тяжёлую створку, чтобы впустить беглеца. Он влетел внутрь и тут же развернулся в нашу сторону с торжествующим возгласом на устах:

– Вперёд, ребята! Все наверх! Все наверх! Давай не зевай, скорей поспешай!

Всё было проделано так быстро и чётко, что дом оказался взят приступом прежде, чем мы успели сообразить, что подверглись нападению. Коридор внезапно наполнился атакующими в матросской одежде. Я чудом вывернулся из захвата одного из них и рванулся к составленным у окна ружьям, но мгновение спустя с грохотом распростёрся на каменных плитах пола, так как в меня успели вцепиться ещё двое. Они действовали с удивительной ловкостью и быстротой: как я ни сопротивлялся, руки мои в мгновение ока оказались связаны, а самого меня отволокли в угол, целого и невредимого, но крайне удручённого той лёгкостью, с которой нападавшие преодолели наши оборонительные порядки, поймав нас на нехитрую, в общем-то, уловку. Они даже не потрудились связать дядю Стивена. Его просто толкнули в кресло и оставили в нём, а остальные тем временем позаботились прибрать к рукам весь наш арсенал. Страшная бледность покрывала дядино лицо. Его коротенькое грузное тело и абсурдный венчик окаймляющих лысину кудряшек странным образом контрастировали с окружающими его фигурами, исполненными примитивной мощи и угрозы.

Всего их было шестеро. Одного из них я сразу узнал по серьгам в ушах – это его мы встретили на дороге накануне вечером. То были ладно сложённые, мускулистые парни с потемневшими от ветра и загара лицами, по матросской моде украшенными пышными бакенбардами. В центре толпы, опираясь на стол, стоял тот самый малый с веснушками, которого я видел ночью на торфянике. Чёрный плащ, взятый из дому несчастным Енохом, всё ещё свисал у него с плеч. Внешне этот человек разительно отличался от прочих. Черты его выражали пронырливость, коварство, злобность и жестокость, а хитрые, всё подмечающие глазки светились неприкрытым торжеством при взгляде на распростёртого в кресле дядю. Внезапно он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза, заставив впервые на своей шкуре ощутить смысл выражения «мурашки по коже от этого взгляда».

– А ты кто такой? – спросил он. – Отвечай, не то мы найдём способ развязать тебе язык.

– Я племянник мистера Стивена Мейпла и приехал сюда навестить его.

– Ах вот как! Ну что ж, желаю тебе и твоему дяде приятно провести времечко. А теперь за работу, парни, да поскорее – нам ещё до рассвета нужно вернуться на борт. Что будем делать со стариком?

– Подвесить его, как это делают янки, да ввалить шесть дюжин, – предложил один из матросов.

– Слыхал, презренный ворюга-кокни? Мы тебя до смерти запорем, если не вернёшь украденное. Где они, отвечай?! Я же знаю, что ты никогда с ними не расстаёшься.

Дядя сжал губы и покрутил головой. Страх на его лице мешался с упрямством.

– Не хочешь говорить? Ладно. Подготовь-ка его, Джим.

Один из матросов схватил дядю и грубо сорвал с него сюртук вместе с рубашкой. Он остался сидеть в кресле, обнажённый до пояса. Торс его был весь в жировых складках, мелко подрагивающих от холода и страха.

– На крюк его, ребята!

Вдоль одной из стен висело множество крючьев, предназначенных для копчёных окороков. Матросы привязали дядю за запястья к двум из них. Затем кто-то из матросов снял кожаный ремень.

– Бей пряжкой, Джим, – сказал главарь. – Пряжкой оно вернее!

– Трусы! – закричал я. – Как вам не стыдно истязать старого человека!

– Следующим на очереди будет молодой, если не заткнётся, – пригрозил предводитель, метнув в мой угол злобный взгляд. – Давай, Джимми, вырежи из его шкуры ремешок!

– Постойте! – крикнул один из матросов. – Дайте ему ещё один шанс!

– Да-да, – поддержали его остальные, – дайте старой швабре последний шанс!

– Если вы разнюнитесь, ничего не получите, – отрезал главарь. – Выбирайте что-то одно. Либо мы выбьем из него правду, либо можете заранее забыть о том, ради чего мы все положили столько сил и трудов и что сделает всех и каждого из нас джентльменами на всю оставшуюся жизнь. Третьего не дано. Так что прикажете делать?

– Пускай получит своё! – хором закричали все, больше не колеблясь.

– Тогда все в сторону!

Тяжёлая пряжка ремня со свистом разрезала воздух, когда Джим несколько раз взмахнул им на пробу. Но прежде чем первый удар упал на него, дядя в отчаянии взмолился:

– Отпустите меня, я этого не перенесу!

– Скажи сначала, где они?

– Я покажу, если отпустите.

Они развязали носовые платки, которыми дядя был привязан к крючьям, и спустили его на пол. Первым делом он натянул на свои жирные округлые телеса сорванную одежду. Матросы окружали его тесным кольцом. На смуглых лицах явственно читалось нарастающее возбуждение и живой интерес.

– Только без обмана! – угрожающе молвил веснушчатый. – Ежели попытаешься нас надуть, мы тебя на кусочки изрежем. А теперь говори! Где они?

– В моей спальне.

– Где это?

– Наверху.

– В каком месте?

– В углу дубового ларца рядом с кроватью.

Матросы ринулись к ведущей на второй этаж лестнице, но окрик главаря заставил их вернуться.

– Нельзя оставлять здесь этого старого хитрого лиса, ребята. Ха! Что-то ты на лицо переменился – значит, я правильно угадал, разве нет? Клянусь Господом, он собирался потихоньку сняться с якоря, пока мы там будем ковыряться. А ну-ка, парни, свяжите его покрепче, да прихватим эту тварь с собой.

Нестройно топоча по лестнице, они направились на второй этаж, таща за собой связанного пленника. На несколько мгновений я остался один. Руки мои были связаны, зато ноги оставались свободными. Если бы только найти дорогу через торфяники! Тогда я смог бы вызвать полицию и перехватить разбойников, прежде чем они доберутся до побережья. В какой-то момент я замешкался, усомнившись, имею ли я моральное право оставлять дядюшку одного в лапах бандитов. В то же время, будучи на свободе, я мог принести намного больше пользы своему родственнику, а случись худшее – позаботиться о его собственности, чем оставаясь здесь. Приняв решение, я метнулся к двери, но не успел ещё достичь её, как прямо над моей головой раздался пронзительный душераздирающий вопль, сопровождаемый испуганными возгласами, и к ногам моим с ужасающим грохотом свалилось что-то тяжёлое. Этот жуткий хлюпающий звук до конца жизни будет звучать у меня в ушах. Передо мной, в полосе света, протянувшейся от открытой двери, лежал мой несчастный дядя. Его лысая голова под неестественным углом вывернулась на плечо, как у цыплёнка, которому свернули шею. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в его смерти вследствие перелома шейных позвонков.

Вся шайка ссыпалась с лестницы и окружила меня и мертвеца так быстро, что я едва успел толком осознать, что же произошло.

– Мы тут ни при чём, приятель, – обратился ко мне один из матросов. – Он сам выпрыгнул в окно, и это святая правда. Нашей вины здесь нет.

– Он думал, небось, что успеет оказаться с наветренной стороны от нас и воспользоваться темнотой, чтобы смыться, – сказал другой. – Вот только нырял он головой вперёд, и даже такая толстая шея не выдержала.

– Туда ему и дорога! – вмешался главарь, грязно выругавшись при этом. – Если бы он сам не подох, уж я бы ему всенепременно помог. А вы, ребятки, напрасно оправдываетесь. Это убийство, и все мы – соучастники! Есть только один способ спастись: держаться друг за дружку, если, конечно, как говорится, вы не предпочтёте висеть поодиночке. Здесь всего один свидетель…

Он снова метнул на меня взгляд своих злобных маленьких глаз, а я заметил у него в боковом кармане что-то блестящее: то ли нож, то ли револьвер. В то же мгновение двое матросов встали между нами.

– Забудь об этом, капитан Элиас, – сказал первый. – Старик готов, это так, но ни один из нас не приложил руку к его смерти. В конце концов, мы не собирались его убивать. Самое худшее, что его ожидало, – это потеря нескольких лоскутов кожи на спине. Что же касается этого молодого человека, то к нему у нас никаких претензий нет…

– Болван! Если у тебя нет к нему претензий, то они есть у него. Стоит ему раскрыть пасть на суде, и за твою шкуру никто не даст и ломаного гроша. Он не должен заговорить – вы сами понимаете, что на весах его жизнь против наших.