— Тут такое дело… — пробормотал он. — Думаю, ты можешь догадаться.

Но она не могла. Если это не деньги (мелькнула страшная мысль, что, может, фирма его обанкротилась), тогда она не представляла себе, в чем дело.

Она попросила:

— Скажи.

Это же не… не может быть, чтобы рак… Рак поражает иногда сильных, молодых.

Дермут поднялся. И заговорил голосом неестественным и незнакомым:

— Дело… ну, в общем, в Марджори Коннелл. Я часто вижусь с нею, она мне очень нравится.

Какое облегчение! Не рак… Но Марджори Коннелл — при чем тут Марджори Коннелл? Неужели Дермут… Дермут, который никогда не посмотрит ни на одну девушку…

Она сказала мягко:

— Ничего, Дермут, — даже если ты и наделал глупостей…

Флирт. Дермут не привык флиртовать. Все равно она удивлена. Удивлена и обижена. Пока она так страдала — и так хотела, чтобы Дермут был с нею и мог ее утешить, — он флиртовал с Марджори Коннелл. Марджори очень славная девушка и довольно красивая. Силия подумала: «Бабушка ничуть бы не удивилась». И в голове молнией пронеслась мысль, что, наверное, бабушка в самом деле знала мужчин.

Дермут вспылил:

— Ты не понимаешь. Это совсем не то, что ты думаешь. Ничего не было… ничего…

Силия залилась краской.

— Конечно. Я и не думала, что…

Он продолжал:

— Ума не приложу, как заставить тебя понять. Она не виновата… Она очень переживает из-за этого — за тебя… О, Господи!

Он сел, закрыл лицо руками…

Силия удивилась:

— Значит, она тебе дорога… понятно. Ох, Дермут, мне так тебя жаль…

Бедный Дермут, которого захлестнула страсть. Он так настрадается. Ей просто нельзя, нельзя злорадствовать, ожесточаться. Она должна помочь ему преодолеть наваждение, а не осыпать его упреками. Он не виноват. Ее рядом не было — он тосковал, это вполне естественно…

Она опять сказала:

— Мне ужасно жаль тебя.

Он опять вскочил.

— Ты не понимаешь. Тебе не надо меня жалеть. Я скотина. Я считаю себя последним трусом. Я не сумел пристойно вести себя. Вам с Джуди от меня толку не будет… Лучше сразу меня брось.

Она пристально на него посмотрела.

— Ты хочешь сказать, — проговорила она, — что ты меня больше не любишь? Совсем? Но мы были так счастливы… Всегда были счастливы вместе.

— Да, пожалуй. В некотором роде — тихое счастье… А тут все по-другому.

— По-моему, тихое счастье — самое лучшее, что есть в мире.

Дермут нетерпеливо дернул плечами.

Она удивленно спросила:

— Ты нас хочешь оставить? Не хочешь больше видеть ни меня, ни Джуди? Ты же отец Джуди… Она любит тебя.

— Знаю… Она мне невероятно дорога. Но что толку. Я не умею делать то, чего не хочу… Я не могу вести себя порядочно, если я несчастлив… Я буду зверем.

Силия медленно проговорила:

— Ты уйдешь — к ней?

— Нет, конечно. Она не такая. Я никогда ей такого не предложу. — Он говорил раздраженно-оскорбленным тоном.

— Не понимаю — ты что, просто хочешь оставить нас?

— Потому что толку от меня вам не будет… Я был бы просто подлецом.

— Но мы же были так счастливы, так счастливы…

Дермут терял терпение:

— Да, разумеется, были — в прошлом. Но мы женаты уже одиннадцать лет. После одиннадцати лет нужна перемена.

Она вся сжалась.

Он продолжал говорить, голос его звучал убедительно, он все больше становился собой:

— У меня вполне приличный заработок, я положу тебе достаточно на Джуди — да и сама ты теперь деньги зарабатываешь. Ты можешь поехать за границу — путешествовать — заниматься тем, чем ты всегда хотела.

Она подняла руку, словно заслоняясь от удара.

— Ей-богу, тебе понравится. Ты будешь куда счастливее, чем со мной…

— Замолчи. — И спустя минуту-другую сказала тихо: — Как раз этой ночью девять лет назад стала появляться на свет Джуди. Ты помнишь? Разве это ничего для тебя не значит? Разве я для тебя просто любовница, которой ты теперь хочешь дать отставку, — неужели нет никакой разницы?

Он надулся.

— Я же сказал: мне жаль Джуди… Но разве мы оба не договаривались, что каждый будет иметь полную свободу…

— Разве? Когда?

— Я помню, что договаривались. Это единственно достойный способ отношений в браке.

Силия сказала:

— Когда на свет появляется ребенок, куда достойнее, мне кажется, его не бросать.

Дермут ответил:

— Все мои друзья считают, что идеал — это свобода в браке…

Она расхохоталась. Его друзья! Какой удивительный Дермут человек — только он мог приплести сюда друзей.

Она сказала:

— Ты свободен… Можешь уйти от нас, если хочешь… если на самом деле хочешь… но не подождать ли тебе немного, чтобы убедиться? Одиннадцать лет счастья против увлечения длиною в месяц. Выжди год — проверь себя, прежде чем все разрушать…

— Не хочу ждать. Не хочу жить в напряжении…

Силия вдруг потянулась и схватилась за ручку двери.

Все это на самом деле не происходит… не может на самом деле происходить… Она закричала:

— Дермут!

В комнате наступила тьма и закружилась вокруг нее.

Она обнаружила, что лежит на кровати. Рядом стоит Дермут со стаканом воды. Он говорит:

— Я не хотел огорчать тебя.

Она подавила в себе истерический хохот, взяла стакан, выпила воду…

— Я в порядке, — сказала она, — в полном порядке… Делай как тебе угодно… Можешь уйти сейчас. Я в порядке… Делай как знаешь. Но пусть у Джуди будет завтра день рождения.

— Разумеется.

Он спросил:

— Ты уверена, что в порядке?

Он медленно прошел в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь.

Завтра день рождения Джуди.

7

Девять лет назад они с Дермутом бродили в саду — их разлучили — она прошла через боль и страх, и Дермут страдал…

Кто еще в целом свете мог быть таким жестоким, чтобы выложить ей все это именно в такой день…

А вот Дермут смог.

Жестокий… жестокий… жестокий…

Сердце ее вопило:

«Как он мог, как он мог быть со мной таким жестоким?»

8

У Джуди должен быть день рождения.

Подарки… праздничный обед… пикник… ужин… игры.

Силия думала: «Еще ни один день рождения не тянулся так долго… так долго… я сойду с ума. Если бы Дермут хоть немножко мне подыгрывал».

И Джуди ничего не заметила. Она видела только подарки, свои развлечения, готовность каждого выполнить любое ее желание.

Она была настолько счастлива, настолько не подозревала ни о чем, что сердце Силии разрывалось.

9

Дермут уехал на другой день.

— Я напишу из Лондона, хорошо? Ты пока здесь поживешь?

— Не здесь, нет, не здесь.

Здесь — в пустоте, в одиночестве, без Мириам, без ее поддержки?

Мамочка, мамочка, вернись ко мне, мамочка…

Мамочка, если бы ты была здесь…

Остаться здесь одной? В этом доме, полном таких счастливых воспоминаний — воспоминаний, связанных с Дермутом?

Она сказала:

— Я бы предпочла вернуться домой. Завтра мы приедем домой.

— Как угодно, я поживу в Лондоне. Мне казалось, тебе так нравится здесь.

Она не ответила. Иной раз просто бессмысленно отвечать. Люди либо понимают, либо нет.

После того как уехал Дермут, она играла с Джуди. Она сказала девочке, что во Францию они не поедут. Джуди восприняла это спокойно, без интереса.

Силия чувствовала себя совсем больной. Ноги ломило, голова кружилась. Она казалась себе дряхлой старухой. Голова разболелась так, что хотелось кричать. Силия приняла аспирин, но он не помог. Ее мутило, и даже мысль о еде была ей отвратительна.

Силия боялась двух вещей — боялась сойти с ума и боялась, как бы Джуди чего-нибудь не заметила.

Непонятно было, заметила ли что-нибудь мисс Худ. Мисс Худ была такая сдержанная. Большое утешение иметь мисс Худ — такую тихую и нелюбопытную.

Мисс Худ все устроила с их переездом. Кажется, она не видела ничего странного в том, что Силия и Дермут не поедут во Францию.

Силия с радостью вернулась в свой загородный домик. Она думала. «Так лучше. Может, я все же не сойду с ума».

Голова у нее прошла, однако все тело ныло — как после жестоких побоев. От слабости она с трудом передвигала ноги… Это и ужасная тошнота делали ее безвольной и беспомощной…

Она думала: «Я заболеваю. Почему дух так влияет на тело?»

Через два дня после их возвращения приехал Дермут.

Это по-прежнему не Дермут… Чудно — и страшно — обнаружить в собственном муже совсем чужого человека…

До того страшно, что хотелось закричать…

Дермут с натянутой бодростью говорил о всяких сторонних делах.

«Как будто в гости пришел», — подумала Силия.

Потом он сказал:

— Ты не считаешь, что самым лучшим будет, если мы расстанемся?

— Лучшим для кого?

— Для нас всех.

— Не думаю, что так будет лучше для Джуди или для меня. Знаешь ли, не думаю.

— Все сразу быть счастливыми не могут, — сказал Дермут.

— Ты хочешь сказать, что счастливым собираешься быть ты, а мы с Джуди — нет… Никак не возьму в толк, почему все же ты, а не мы. Ох, Дермут, почему ты просто не уйдешь — делай что хочешь, зачем требовать, чтобы мы еще и разговоры об этом вели. Тебе надо выбирать между Марджори и мною — нет, не то: ты устал от меня, и, возможно, я сама виновата — мне надо было предвидеть, что произойдет, больше стараться, но я была так уверена, что ты меня любишь, я верила в тебя как в Бога. Что глупо, сказала бы бабушка. Нет, выбирать тебе придется между Марджори и Джуди. Ты ведь любишь Джуди — она твоя плоть и кровь, — и я не в силах быть для нее тем, чем можешь быть ты. Между вами двумя существуют узы, которых у нас с ней нет. Я ее люблю, но не понимаю. Я не хочу, чтобы ты бросил Джуди, не хочу, чтобы жизнь ее была искалечена. За себя я не стала бы драться, но за Джуди буду. Подло бросать родную дочь. Я знаю: если ты сделаешь это, счастлив ты не будешь. Дермут, милый, почему тебе не попытаться? Не пожертвовать годом жизни? Если к концу года ты ничего не сможешь с собой поделать и будешь чувствовать, что должен уйти к Марджори, — ну, тогда иди. Но я, по крайней мере, буду знать, что ты пытался.