Агата Кристи - Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

— Затем, что мне было так весело, — ответила она и добавила извиняющимся тоном: — Я знаю, ты не любишь, когда я так говорю.

— Говори сколько хочешь. Только мне это кажется глупым. Человек может прекрасно проводить время, и вовсе не обязательно ему трезвонить об этом.

— А я не могу так, — призналась Силия, — мне надо выговориться, иначе я лопну.

— Вот теперь, — сказал Дермут, поворачиваясь на другой бок, — и рассказала.

И заснул.

«Такой уж он, Дермут, — думала, немного поостыв, Силия, пока раздевалась. — Словно ушатом воды окатит, но он же добрый…»

6

Силия совсем забыла об обещании показать рукопись издателю. К величайшему ее удивлению, на другой же день он сам к ней заехал и напомнил об обещании.

В шкафу на чердаке она разыскала связку пыльных листов и, вручая их ему, опять сказала, что рукопись, на ее взгляд, дурацкая.

Спустя две недели она получила письмо с приглашением заехать к нему в Лондоне.

Из-за стола, заваленного множеством разных рукописей, он весело смотрел на нее сквозь очки.

— Послушайте, — сказал он, — насколько я понимаю, это — книга. Но только тут почему-то немного больше половины. А где остальное? Вы что, потеряли?

Ничего не понимая, Силия взяла у него рукопись.

У нее даже рот открылся от удивления.

— Я вам дала не ту рукопись. Это — старая, которую я так и не закончила.

И она все объяснила. Он слушал ее с большим вниманием, потом попросил прислать ему переделанный текст. Незаконченную же рукопись он пока оставит у себя.

Через неделю ее опять пригласили в Лондон. На этот раз глаза ее знакомого поблескивали еще веселее.

— Новый вариант никуда не годится, — сказал он, — ни один издатель даже смотреть на нее не захочет, и правильно сделает. Но первая ваша повесть совсем недурна — вы можете ее дописать?

— Но там все неверно. Уйма ошибок.

— Послушайте, милая девочка. Скажу вам правду. Необычайным даром природа вас не наградила. Шедевра вам никогда не создать. Но в том, что вы прирожденная рассказчица, нет никаких сомнений. Спиритизм, медиумы, борцы за возрождение Уэльса — все это вы видите в эдаком романтическом тумане. Вполне возможно, что вы заблуждаетесь, но видите вы все это так же, как девяносто девять читателей из ста, которым о них тоже ничего не известно Этим девяносто девяти не доставит удовольствия читать тщательно подобранные факты — им нужна художественная литература, то есть правдоподобный вымысел. Только непременно правдоподобный, не забывайте об этом. Увидите, что и с вашими корнуоллскими рыбаками, о которых вы мне рассказывали, будет то же самое. Пишите о них свою книгу, но только, ради Бога, и близко не подходите ни к Корнуоллу, ни к рыбакам, пока книга не будет готова. Потому что тогда вы напишете мрачную реалистическую повесть, чего читатель и ждет от книги о корнуоллских рыбаках. Вы же не поедете туда только за тем, чтобы уяснить, что рыбаки в Корнуолле — это не люди особой породы, а что-то сродни слесарю из Уолворта. Вы никогда не напишете хорошо ни о чем, что по-настоящему знаете, так как вы честны. Вы можете сплутовать, говоря о чем-то воображаемом, но не сможете, если речь идет о вещах реальных. Вы не способны сочинять небылицы о том, что знаете, но о том, чего не знаете, — насочиняете превосходно. Вам надо писать о мире воображаемом — вами воображаемом, — а не о реальном. Отправляйтесь-ка теперь и работайте.

Год спустя вышел первый роман Силии под названием «Заброшенная гавань». Бросающиеся в глаза неточности издатели исправили.

Мириам сочла книгу замечательной, а Дермут сказал, что она ужасна.

Силия знала, что прав Дермут, но была признательна матери.

«Теперь, — думала Силия, — я играю в писательницу. Пожалуй, в этой роли я чувствую себя еще более странно, чем в роли жены или матери».

1

Мириам угасала. Всякий раз, как Силия видела мать, сердце ее сжималось.

Мать казалась такой крохотной и несчастной.

И такой одинокой в этом огромном доме.

Силия предложила матери переехать к ним, но Мириам заупрямилась:

— Ничего хорошего из этого не выйдет. И это нечестно по отношению к Дермуту.

— У Дермута я спрашивала. Он согласен.

— Очень мило с его стороны, но я и не подумаю. Молодые люди должны жить отдельно.

Она разволновалась. И Силия не стала настаивать.

Потом Мириам сказала:

— Я хочу тебе сказать — давно уже. Я была неправа насчет Дермута. Когда ты выходила за него замуж, не было у меня к нему доверия. Я не считала его честным или верным… Я ждала, что у него вот-вот появятся другие женщины.

— Мамочка, ничего, кроме своих мячей для гольфа, Дермут не видит.

Мириам улыбнулась.

— Я ошиблась и рада тому… Теперь я чувствую, что, когда меня не станет, будет кому за тобой присмотреть и о тебе позаботиться.

— Будет. Он и сейчас заботится.

— Да, я довольна… Он очень хорош собой — он очень нравится женщинам, помни это, Силия…

— Он ужасный домосед, мамочка.

— Да, повезло. И по-моему, он действительно любит Джуди. Она точная его копия. В ней нет ничего от тебя. Папина дочка.

— Я знаю.

— Пока, чувствую, он хорошо к тебе относится… Вначале я так не думала. Он казался мне бессердечным, жестоким…

— Да нет же. Он ужасно добрый. Он был таким заботливым, когда я носила Джуди. Просто он из тех, кто терпеть не может говорить нежности. Все скрыто внутри. Он — как скала.

Мириам вздохнула.

— Я ревновала тебя к нему. Не хотела замечать его достоинств. Я так хочу тебе счастья, родная.

— Мамочка, я счастлива, счастлива… — И немного помолчав, Силия добавила: — Желать мне больше в самом деле нечего — разве только ребенка. Мне бы хотелось мальчика… или девочку.

Она думала, мать поддержит ее в этом желании, но Мириам насупилась.

— Не знаю, благоразумно ли это будет с твоей стороны. Ты так сильно любишь Дермута, а дети — они встают между тобой и мужчиной. Считается, что дети должны сближать, но это не так… нет, не так.

— Но вы же с папой…

Мириам вздохнула.

— Было тяжело. Разрываться… вечно разрываться — тяжело.

— Но вы же с отцом были очень счастливы…

— Да, но с каким трудом давалось это… Кучей всего пришлось поступиться. Отказываться от многого ради детей — это его иногда раздражало. Он всех вас любил, но самыми счастливыми мы были, когда вдвоем с ним уезжали ненадолго куда-нибудь отдохнуть… Никогда надолго не оставляй своего мужа одного, Силия. Помни: мужчина быстро забывает…

— Отец никогда бы ни на кого не посмотрел, кроме тебя.

Мать отвечала задумчиво:

— Да, наверное. Но я всегда была начеку. Была у нас горничная — крупная статная девица — женщина того типа, который, как я нередко слышала, нравился твоему отцу.

Как-то раз она, подавая ему молоток и гвозди, положила свою руку на его. Я это заметила. А твой отец едва обратил внимание — просто посмотрел удивленно. По-моему, он вообще об этом не думал — решил, вероятно, что вышло случайно: мужчины ведь так наивны… Но я девицу сразу же прогнала. Дала ей прекрасную рекомендацию и сказала, что она мне не подходит.

Силия была потрясена.

— Но отец никогда бы…

— Вероятно, нет. Но я не стала рисковать. Всякого навидалась в жизни предостаточно. Жена заболела — и ее место занимает гувернантка или компаньонка, — словом, какая-нибудь молоденькая девушка. Силия, обещай, что будешь с большой осмотрительностью подбирать гувернантку для Джуди.

Силия засмеялась и поцеловала мать.

— Не стану держать пышных красоток, — пообещала она, — только тощих, старых и очкастых.

2

Мириам умерла, когда Джуди было восемь лет. Силия уехала за границу. Дермут взял на Пасху десятидневный отпуск и уговорил Силию поехать с ним в Италию. Уезжать из Англии Силии не очень хотелось. Врач говорил, что со здоровьем у матушки плохо. Мириам держала компаньонку, которая за ней присматривала, а Силия приезжала проведать мать каждые две-три недели.

Но Мириам и слышать не хотела о том, чтобы Силия осталась с ней и отпустила Дермута одного. Она приехала в Лондон и остановилась у кузины Лотти (уже вдовы); Джуди с гувернанткой тоже туда перебрались.

В Комо[256] пришла телеграмма: Силию просили вернуться. Она уехала первым же поездом. Дермут хотел поехать с ней, но Силия уговорила его остаться и догулять отпуск. Ему нужен свежий воздух и смена обстановки.

Она сидела в вагоне-ресторане, а за окнами мелькала Франция, и вдруг странная уверенность холодком пробежала по ее телу.

Она подумала:

«Я больше ее не увижу. Она умерла».

Приехав, Силия узнала, что Мириам умерла — примерно в тот час, когда ее посетило предчувствие.

3

Ее мама, ее храбрая мамулечка.

Лежит неподвижная, чужая — вся в цветах, белая, с холодным безмятежным лицом…

Ее мать, то веселая, то впадавшая в меланхолию, поразительно быстро менявшая мнения, но неизменная в своей любви и готовности встать на защиту…

Силия думала: «Я теперь одна».

Дермут и Джуди такие чужие…

Она думала: «Пойти больше не к кому…»

Ее охватила паника… затем раскаяние…

Последние годы все ее помыслы были только о Дермуте и Джуди… Как же мало думала она о матери… мать просто была тут… всегда тут… в глубине всего…

Силия видела ее насквозь, а мать видела насквозь ее…

Крошечным ребенком она поняла, что ее мать — чудесная женщина и нет никого лучше нее…