— В ней солнца не бывает.

— Не понимаю, почему солнце для Джуди важнее, чем для меня.

На этот раз, однако, Силия стояла на своем. Она очень хотела отдать солнечную комнату Дермуту, но не сделала этого.

Кончилось тем, что Дермут смирился со своим поражением. Правда, теперь у него появился повод выражать при каждом удобном случае свое недовольство, — хотя и совершенно беззлобно, — и строить из себя втоптанного в грязь мужа и отца.

2

У них было много соседей — большинство с детьми, все очень приветливые. Единственное, что создавало трудности, — это отказ Дермута ходить на званые вечера.

— Знаешь, Силия, я приезжаю из Лондона вымотанный, а ты хочешь, чтобы я наряжался и шел в гости и попадал в свою спальню только после полуночи. У меня на это просто не хватит сил!

— Не каждый же вечер! А выйти раз в неделю, наверное, не так уж трудно?

— Не хочу. Ты ходи, если хочется.

— Я не могу ходить одна. На ужин приглашают семейные пары, и будет странно, если я скажу, что ты никуда вечерами не ходишь, поскольку бережешь силы для работы.

— Уверен, что в гостях ты без меня прекрасно обойдешься.

Это было, однако, не совсем так. За городом людей в гости действительно зовут либо семьями, либо не зовут вовсе. Но и в словах Дермута была правда. Он зарабатывает на жизнь и должен иметь решающий голос в их совместной жизни. И они отказывались от приглашений и сидели дома, Дермут читал книги по финансовым вопросам, а Силия иногда шила, иногда, сложив руки, сидела и думала о семье корнуоллских рыбаков.

3

Силии хотелось завести еще одного ребенка.

Дермуту не хотелось.

— В Лондоне ты постоянно говорил, что у нас мало места, — напомнила Силия, — и мы были еще совсем бедные. Но сейчас у нас есть деньги, полно комнат в доме, и с двумя детьми хлопот будет не больше, чем с одним.

— Прямо сейчас нам ребенок не нужен. Опять вся эта суматоха, канитель, опять плач, и вопли, и бутылочки.

— По-моему, ты и потом так же будешь говорить.

— Не буду. Я бы хотел иметь еще двоих детей. Но не теперь. Впереди уйма времени. Мы еще сравнительно молоды. Когда нам все наскучит, это станет для нас чем-то вроде развлечения. А сейчас давай поживем для себя. Ты же не хочешь, чтобы тебя опять начало тошнить. — Он помолчал. — Так и быть, скажу, что я сегодня присмотрел.

— Дермут!

— Машину. Подержанную и изрядно потрепанную. Меня Дэвис надоумил. Спортивная модель, пробег — всего восемь тысяч миль.

И Силия подумала:

«Как же я люблю его! Такой еще мальчишка. Такой пылкий… И так много работает. Почему же отказывать ему в том, что ему хочется?.. Когда-нибудь у нас еще будет ребенок. А пока пусть у него будет машина. В конце концов я люблю его куда больше, чем любого младенца на свете».

4

Силию удивляло, что Дермут никогда не приглашал к себе старых друзей.

— Но раньше ты так любил Эндрюса.

— Да, но мы перестали общаться. Никогда больше не встречаемся. Меняются люди…

— А Джим Лукас — вы же с ним были неразлучны, когда мы обручились.

— Не хочу водиться ни с кем из прежней армейской компании.

Силия как-то получила письмо от Элли Мейтланд — Элли Питерсон, как она теперь звалась.

— Дермут, моя старая знакомая Элли Питерсон вернулась домой из Индии. Я была подружкой у нее на свадьбе. Пригласить их с мужем на выходные?

— Да, если хочешь. Он в гольф играет?

— Не знаю.

— Вот будет скучища, если не играет. Впрочем, значения это не имеет — ты же не хочешь, чтобы я сидел дома и развлекал их?

— А в теннис мы могли бы поиграть? — На территории усадьбы было несколько теннисных кортов — специально для тех, кто там жил — Элли, помню, любила играть в теннис, и Том, я знаю, играет. Он был раньше хорошим игроком.

— Послушай, Силия, я не могу играть в теннис. Это портит мне потом игру в гольф. А через три недели будет кубок Далтон-Хита.

— Неужели ничего, кроме гольфа, не имеет теперь для тебя значения? Это так все усложняет.

— Тебе не кажется, Силия, что гораздо лучше, когда каждый делает то, что ему нравится? Я люблю гольф — тебе нравится теннис. У тебя есть подруги, вот и занимайся с ними, как тебе хочется. Ты же знаешь, я никогда не вмешиваюсь в то, что тебе хочется делать.

Что верно, то верно. Вполне убедительное объяснение. Но в жизни все оказывалось не так просто. «Если ты замужем, — рассуждала Силия, — то никто тебя отдельно от мужа не воспринимает. Еще ничего, если приедет одна Элли, но Дермуту все-таки надо бы заняться Томом».

В конце концов, когда в гости приезжают Дэвис (с которым Дермут играет в гольф чуть не каждые выходные) с женой, то ей, Силии, приходится целый день развлекать миссис Дэвис. А та хоть и милая, но уж очень нудная женщина. Она просто сидит себе, а ты занимай ее разговорами.

Но Силия ничего не стала говорить Дермуту, она знала, что он терпеть не может, когда ему перечат. Она пригласила Питерсонов в надежде, что все обойдется.

Элли изменилась очень мало. Они с Силией с удовольствием вспоминали старое время. Том больше молчал. Виски у него поседели. «Должно быть, он хороший человек, — думала Силия. — Он всегда был немного рассеянным, но очень славным».

Дермут вел себя как ангел. Он извинился, сказав, что в субботу просто вынужден играть в гольф (муж Элли не играл), но все воскресенье посвятил гостям и даже катал их на лодке по реке, чего, как Силия знала, он терпеть не мог.

Когда гости уехали, он спросил:

— Благородно я себя вел или нет?

«Благородно» было одним из любимых его словечек. Оно всегда смешило Силию.

— Благородно. Ты ангел.

— Только подольше не заставляй меня это делать, хорошо?

Силия и не заставляла. Ей вообще-то хотелось недели через две пригласить в гости еще одну подругу с мужем, но она знала, что муж подруги в гольф не играет, и ей не хотелось заставлять Дермута снова идти на жертвы…

Так трудно, думала Силия, жить с человеком, который приносит себя в жертву. Дермута-мученика тяжело было выносить. С ним куда легче, когда он всем доволен.

И потом, он не слишком радовался общению с ее старыми друзьями. Старые друзья, считал Дермут, обычно нагоняют тоску.

На этот счет Джуди была в полном согласии с отцом — несколько дней спустя, когда Силия заговорила о Маргарет, Джуди сделала удивленные глаза.

— А кто это — Маргарет?

— Ты не помнишь Маргарет? Ты ведь играла с ней в парке в Лондоне?

— Нет, не играла. Не играла ни с какой Маргарет.

— Джуди, ты должна ее помнить. Всего только год прошел.

Но Джуди не помнила никакой Маргарет. Она никого не помнила из тех, с кем играла в Лондоне.

— Я знаю только девочек из школы, — довольная собой, заявила Джуди.

5

Случилось нечто восхитительное. Началось с того, что Силии позвонили в последнюю минуту по телефону и пригласили вместо кого-то на званый ужин.

— Я знаю, ты не обидишься, милочка…

Силия не обиделась. Она придет с удовольствием.

В гостях она развлекалась вовсю.

Она не стеснялась. Весело болтала. Не надо было следить, не говорит ли она «глупости». Там ведь не было Дермута с его критическим взглядом.

У нее появилось чувство, будто она неожиданно перенеслась назад, в детство.

Мужчина, сидевший за столом справа от нее, много путешествовал по странам Востока. Путешествовать было мечтой Силии.

Порой у нее возникало чувство, что, подвернись такая возможность, она бы бросила Дермута, Джуди, Обри и все-все и ринулась бы в голубые просторы, странствовать.

Сосед ее говорил о Багдаде[250], Кашмире[251], Исфагане[252], Тегеране[253] и Ширазе[254] (какие прекрасные слова — как приятно просто произносить их, даже не вдумываясь в смысл). Он рассказал Силии о своих странствиях по Белуджистану[255], где бывало не так уж много путешественников.

Слева от нее сидел пожилой приятный мужчина. Ему сразу понравилась соседка — эта бойкая молодая женщина, — едва она повернула к нему наконец восторженное лицо, все еще очарованная рассказами о дальних странствиях.

Он имеет какое-то отношение к изданию книг, сделала вывод Силия, и рассказала ему, со смехом, о своей неудачной попытке выступить на этом поприще. Он сказал, что хотел бы посмотреть рукопись. Силия ответила, что это неудачный опус.

— Все равно я бы хотел увидеть рукопись. Вы мне покажете ее?

— Да, если хотите, но вас она разочарует.

«Наверняка разочарует, — подумал он. — На писательницу она не похожа, эта юная женщина, светлокожая и белокурая, как скандинавка». Но сама она ему понравилась, так что интересно будет посмотреть, что она там написала.

Силия вернулась домой в час ночи, Дермут спал как ребенок. Но она была в таком возбуждении, что разбудила его.

— Дермут, я так чудесно провела вечер! Мне было так весело! Там был человек, который рассказал мне уйму всего про Персию и Белуджистан, и был один славный издатель, а после ужина меня заставили петь. Пела я ужасно плохо, но, кажется, они ничего не заметили. И потом мы вышли в сад, и я пошла с тем путешественником посмотреть на пруд с лилиями, и он пытался меня поцеловать — мило так, не нахально — и все было так чудесно — луна, и лилии, и все, все, что я, пожалуй, и не возражала бы, чтоб он меня поцеловал, но я не позволила, потому что знаю: тебе бы это не понравилось.

— Точно, — сказал Дермут.

— Но ты не обиделся, правда?

— Нет, конечно, — дружелюбно сказал Дермут, — рад, что ты повеселилась. Непонятно только, зачем было меня будить и обо всем этом рассказывать.