Агата Кристи - Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

А по выходным дням Силия получала назад своего товарища. Они бродили по лесам и выкидывали смешные фортели, и иной раз, взбираясь на холм, Силия говорила: «Я очень люблю тебя, Дермут» — и брала его под руку, — потому что Дермут взбирался на холм одним махом, а Силия задыхалась. Дермут не возражал, когда его держали за руку — если только это делалось ради шутки или чтобы легче было взобраться на холм.

Как-то Дермут предложил сыграть в гольф. Спортсмен он так себе, сказал он, но немного играть умеет.

Силия вытащила свои клюшки и стала счищать ржавчину, вспоминая Питера Мейтланда. Милый, милый Питер. Нежная привязанность к нему останется с ней до конца жизни. Ведь Питер был частью ее существования…

Они отыскали где-то площадку, где плата за пользование была не слишком высокой. Весело было снова играть в гольф. Играть Силия совсем разучилась, но и Дермут оказался не слишком силен. У него был великолепный дальний удар, но он мазал.

Играть вместе оказалось очень забавно.

Но одной забавой дело не ограничилось. Дермут — как в работе, так и в играх — был энергичным и старательным. Купил учебник и серьезно его проштудировал. Дома отрабатывал замах и удар, купив для этой цели несколько пробковых мячей.

В следующий выходной они не сыграли ни одной партии. Дермут занимался лишь отработкой ударов. И Силию заставил заняться тем же.

Дермут стал жить ради гольфа. Силия тоже попыталась так жить, но у нее это не очень получалось.

Дермут играл все лучше и лучше. Силия же оставалась на прежнем уровне. Как бы ей хотелось, чтобы Дермут чуть больше был похож на Питера Мейтланда…

Влюбилась она, однако, именно в Дермута, прельстившись как раз теми качествами, которые отличали его от Питера.

Однажды Дермут сказал, придя с работы:

— В следующее воскресенье я хотел бы поехать с Эндрюсом за город, в Далтон-Хит. Не возражаешь?

Силия не возражала.

Вернулся Дермут в бурном восторге.

На первоклассной площадке играть в гольф было замечательно. На следующей неделе Силия обязательно должна поехать и посмотреть Далтон-Хит. Правда, по выходным женщинам играть там не разрешается, но она может просто погулять с ним вместе.

Еще раза два они съездили на прежнюю дешевенькую площадку, но Дермут удовольствия там уже не получал. Это место, говорил он, не по нем.

Через месяц он сказал Силии, что собирается вступить в члены клуба «Далтон-Хит».

— Я знаю, что это дорого. Но, в конце концов, я мог бы сэкономить на чем-нибудь. Гольф — мое единственное развлечение, и для меня это очень важно. Эндрюс и Уэстон — оба члены клуба.

Силия медленно проговорила:

— А как же я?

— Толку от того, что ты станешь членом клуба, никакого. По выходным дням женщины играть там не могут, а в середине недели, как мне представляется, ты вряд ли захочешь выбираться туда одна.

— А что же я тогда буду делать по выходным? Ты будешь играть с Эндрюсом и с другими.

— Довольно глупо вступать в гольф-клуб и не пользоваться им.

— Но мы ведь всегда проводили выходные вместе.

— А, понятно. Но ты, наверное, можешь найти с кем побыть, разве не так? У тебя же полно подруг.

— Нет их у меня. Сейчас нет. Старые мои подруги, которые жили в Лондоне, повыходили замуж и разъехались.

— Но ведь есть Дорис Эндрюс и миссис Уэстон и другие.

— Я бы не назвала их моими подругами. Они — жены твоих друзей. А это не одно и то же. И вообще, дело не в этом. Ты просто не понимаешь. Мне хочется быть с тобой. Мне нравится делать что-то с тобой вместе. Мне нравились наши прогулки, и наши сандвичи, и наша игра в гольф, и наше веселье. Всю неделю ты приходишь домой усталый, и я не пристаю к тебе и не надоедаю просьбами, но я жду не дождусь выходных. Для меня это радость, Дермут, я же люблю быть с тобой, а теперь мы никогда ничего не будем делать вместе.

Только бы голос не дрожал. Только бы не расплакаться. Может, она хочет слишком многого? Не разозлится ли Дермут? Может, она эгоистка? Пристала к нему, вцепилась — да, без сомнения, вцепилась. Оплела как плющ!

Дермут изо всех сил старался быть терпеливым и рассудительным.

— Знаешь, Силия, мне не кажется, что это справедливо. Я никогда не вмешиваюсь в то, что ты хотела бы делать.

— Но я ничего и не хочу делать.

— Я бы не возражал, если б ты захотела. Если ты скажешь мне, что хочешь в выходной пойти куда-нибудь с Дорис Эндрюс или с кем-нибудь еще из своих друзей, я буду вполне счастлив. Я бы тоже кого-нибудь нашел и тоже куда-нибудь уехал. В конце концов, когда мы поженились, у нас был уговор, что каждый волен делать то, что хочет.

— Ни о чем таком мы не уславливались и не говорили, — сказала Силия, — мы просто любили друг друга и хотели пожениться и думали, как было бы божественно всегда быть вместе.

— Так оно и есть. Не думай, пожалуйста, будто я тебя не люблю. Я тебя люблю так же сильно, как и раньше. Однако мужчине нравится проводить время с другими мужчинами. И потом, ему нужны физические занятия. Если бы меня тянуло к женщинам, ну тогда другое дело. Но никакие другие женщины, кроме тебя, меня не волнуют. Терпеть их не могу. Мне просто хочется играть с другими мужчинами в нормальный гольф. Мне кажется, ты не очень разумно ко всему этому относишься.

Да, так оно, наверное, и есть…

То, что хочется Дермуту, столь невинно… столь естественно…

Ей стало стыдно…

Но он не понимает, как ей будет ужасно не хватать тех дней, которые они могли проводить вместе… Дермут нужен был ей не только ночью в постели. Дермут — товарищ по играм был для нее куда дороже Дермута-любовника…

Правда ли, — она слышала это часто от других женщин, — что мужчинам женщины нужны только в постели и на кухне?

Не в том ли состоит трагедия замужества, что женщине хочется быть другом, а мужчине от этого скучно?

Нечто такое она и сказала. Дермут, как всегда, ответил честно:

— Я думаю, Силия, что так оно и есть. Женщинам вечно хочется быть рядом с мужчиной, что-то делать вместе, а мужчина всегда предпочтет компанию других мужчин.

Вот так — коротко и ясно. Дермут прав, а она не права. Она действительно ведет себя неразумно. Так она и сказала, и лицо его прояснилось.

— Ты такая милая, Силия. Надеюсь, что постепенно ты привыкнешь. Найдешь себе тех, кому нравится говорить о всяких вещах и всяких чувствах. Я же по этой части плоховат, сам знаю. И мы будем так же счастливы. Я даже буду играть в гольф либо в субботу, либо в воскресенье, чтобы в другой выходной мы могли пойти куда-нибудь вместе, как раньше.

В субботу он ушел сияя. В воскресенье сам предложил отправиться на прогулку.

Они отправились, но это было уже совсем не то. Дермут держался очень мило, но она-то знала, что сердце его осталось в Далтон-Хит. Уэстон приглашал его сыграть, но он отказался.

Он понимал, что принес жертву, и очень этим гордился.

К следующим выходным Силия убедила его оба дня играть в гольф, и он отправился за город очень счастливый.

Силия думала: «Я снова должна учиться развлекать себя сама. Или же надо найти друзей».

Она презирала «домоседок». Гордилась, что была Дермуту товарищем. Те домоседки, что погрязли в детях, в слугах, в домашнем хозяйстве, вздыхают с облегчением всякий раз, когда Том, Дик или Фред сбегают по выходным играть в гольф, потому что тогда больше порядка в доме: «Слугам, милочка, куда легче тогда бывает». Мужчины нужны как кормильцы, но в доме с ними одни хлопоты…

Может, так и надо. Похоже на то.

Как дивно быть дома. Силия растянулась на зеленой травке — восхитительно теплой и живой на ощупь.

Над головой шелестел листвой бук…

Зеленый… зеленый… весь свет был зеленым…

Волоча за собой деревянного коня, по склону лужайки с трудом поднималась Джуди…

Джуди была прелестна — с крепенькими ножками, румяными щечками, голубыми глазами и густыми каштановыми кудрями. Джуди — ее малышка, как сама она была малышкой маминой.

Только Джуди, конечно, совсем на нее не похожа…

Джуди не хочет, чтобы ей рассказывали сказки, а жаль, потому как Силия безо всяких усилий могла бы рассказать кучу сказок. И Джуди не нравились сказки волшебные.

Джуди не способна на выдумки. Когда Силия рассказывала Джуди, как она представляла себе, что лужайка — это река, а обруч — водяная лошадка, Джуди вытаращила на нее глаза и сказала:

— Но это же трава. И обруч надо катать. На нем нельзя ездить верхом.

Было все это настолько очевидно, что Джуди наверняка считала Силию совершенной глупышкой, от этого та, разумеется, огорчалась.

Сначала Дермут понял, что она глупая, а теперь вот и Джуди.

В свои четыре года Джуди была уже ходячее здравомыслие. А здравомыслие, как убедилась Силия, нередко наводит тоску.

Здравомыслие дочки плохо влияло на Силию. Она все делала, чтобы выглядеть в глазах Джуди — в этих ясных, голубых, все подмечающих глазках — разумной, а в результате выглядела еще глупее.

Джуди была полной загадкой для матери. Все то, что Силия делала в детстве с удовольствием, казалось Джуди скучным. И трех минут девочка не могла поиграть в саду одна. Она решительной походкой входила в дом и заявляла, что ей «нечего делать».

Джуди нравилось заниматься настоящим делом. Ей никогда не бывало скучно дома, в квартире. Она начищала тряпкой до блеска полированную мебель, помогала заправлять постель и вместе с отцом чистила клюшки для гольфа.

Дермут и Джуди внезапно подружились. Общение друг с другом стало доставлять им удовольствие. Хотя Дермут по-прежнему сетовал на упитанность Джуди, он не мог оставаться безразличным к тому, с каким нескрываемым восторгом она проводит с ним время. Разговаривали они друг с другом серьезно, как взрослые люди. Если Дермут давал Джуди вычистить клюшку, он мог рассчитывать, что ее вычистят как следует. Когда Джуди спрашивала: «Красиво, правда?» — о домике ли, который она сложила из кубиков, или о клубке, скатанном из шерстяной пряжи, или о ложке, которую она начистила, — Дермут никогда не говорил, что да, красиво, если в самом деле так не считал. Обычно он указывал на ее ошибки и погрешности.