Силия любила бывать на кухне. Кухня была похожа на саму Раунси — большущая, необъятная, безупречно чистая, дышавшая тишиной и покоем. А посреди всей этой чистоты и простора была Раунси, непрестанно двигающая челюстями. Она всегда что-нибудь ела. Кусочек того, другого, третьего.

Скажет, бывало:

— Ну что, мисс Силия, чего бы вам хотелось?

А потом широкое лицо неспешно расплывается в улыбке, и она пойдет через всю кухню к буфету, откроет жестянку и насыплет полную горсть изюма или еще каких-нибудь сушеных ягод прямо в Силины ладошки. Иной раз Силии достанется ломтик хлеба с патокой или краешек пирога с вареньем, но всегда ей что-нибудь да перепадет.

И Силия уносится со своей добычей в сад, забирается в укромное местечко, там, у стены, и, усевшись в кустах, становится принцессой, скрывающейся от врагов, которой верные люди тайком, под покровом ночи, приносят всякую еду…

А наверху, в детской, сидела няня и шила. Повезло мисс Силии, что есть такой хороший сад, где можно играть, ничего не боясь, — ни тебе гадких прудов, ни других опасных мест. Няня старела, ей нравилось теперь просто сидеть и шить — и думать о разном: о маленьких Стреттонах, которые все уже выросли и стали взрослыми, и о маленькой мисс Лилиан, о том, как она собиралась замуж, и о мастере Родерике или мастере Филе — оба они в Уинчестере…[126] Мысли ее тихонечко уносились в прошлое…

7

Случилось ужасное. Пропал Золотко. Он был таким ручным, что дверцу его клетки всегда оставляли открытой. Он и летал себе по детской. Бывает, усядется няне на макушку и пощипывает клювиком ей чепец, а няня говорит ласково: «Ну, будет, мистер Золотко, хватит уж». Или сядет на плечо к Силии и ухватит конопляное семечко прямо у нее изо рта. Он вел себя как избалованный ребенок. Если на него не обращали внимания, он злился и пронзительно кричал.

А в тот злополучный день Золотко пропал. Окно в детской было открыто. Золотко, наверное, и вылетел.

Силия рыдала и рыдала. И няня, и мама пытались утешить ее.

— Он наверняка вернется, лапочка моя.

— Он просто отправился полетать немного. Мы выставим клетку за окно.

Но Силия была безутешна. От кого-то она слышала, что большие птицы насмерть заклевывают канареек. Золотко уже погиб — лежит где-нибудь мертвый под деревьями. И никогда уже больше не ущипнет ее своим маленьким клювиком. Так весь день она и проплакала — и к чаю не вышла и ужинать не стала. Клетка Золотка, вывешенная за окно, оставалась пустой.

Пришло наконец время сна, и Силия отправилась в свою кроватку. Лежала и непроизвольно всхлипывала. И крепко сжимала мамину руку. Мамочка ей была нужна больше, чем няня. Няня уверяла, что отец купит Силии другую птичку. А мама знала, что не в другой птичке дело. Силии не просто птичка нужна — ведь у нее же есть еще Дафния, — ей нужен Золотко. Ох, Золотко, Золотко, Золотко!.. Она любила Золотко — а он пропал, и его клювами забили до смерти. Она отчаянно сжимала мамину руку. В ответ и мама сжимала ручонку Силии.

В этот момент в тишине нарушаемой разве что тяжелыми вздохами Силии, раздался чуть слышный звук — птичий щебет.

И мистер Золотко слетел вниз с карниза, где тихонько, как на жердочке, просидел весь день.

На всю жизнь Силия запомнила этот миг невероятного счастья…

И с тех пор в их семье говорили, когда кто-то начинал о чем-нибудь беспокоиться:

«Ну-ка, припомни Дикки и карниз!»

8

Сон про Стрельца изменился. Стал почему-то еще страшнее.

Начало было хорошим. Веселый сон — пикник или вечеринка. Но в самый разгар веселья вдруг закрадывалось странное чувство. Будто что-то не так… Что же такое? Ну конечно же — Стрелец. Но не тот, что был прежде. Стрельцом был кто-то из гостей.

Самое ужасное было то, что им мог быть кто угодно. Смотришь на них. Все веселятся, смеются, болтают. И внезапно все понимаешь. Им ведь может быть кто угодно — и мама, и папа, и няня, и кто-нибудь, с кем ты только что говорил. Ты смотришь на мамино лицо — конечно же это мамино лицо — и вдруг видишь холодные серые глаза — и из рукава маминого платья — о, ужас! — высовывается культяшка. Это не мамочка, это — Стрелец… И ты просыпаешься с воплями…

И не можешь ничего объяснить — ни маме, ни няне: когда рассказываешь, сон не кажется таким уж страшным. Кто-нибудь скажет: «Ну не надо плакать, это был просто плохой сон, маленькая моя» — и погладит по головке. И опять ложишься, но не хочешь засыпать, потому что сон может присниться снова.

Во мраке ночи Силия отчаянно убеждала себя: «Мамочка — не Стрелец. Она не Стрелец. Нет, нет. Я знаю, что она не Стрелец. Она — мама».

Но разве можно знать что-то наверняка ночью, когда вокруг темнотища и сны все еще цепляются за тебя. Наверное, ничего на самом деле не было, и ты сама всегда это знала.

— Мэм, мисс Силии опять приснился дурной сон прошлой ночью.

— Что такое, сестра?

— Про человека, у которого ружье, мэм.

А Силия говорила:

— Нет, мамочка, не про человека с ружьем. Про Стрельца. Моего Стрельца.

— Ты боялась, что он застрелит тебя, да, родная?

Силия покачала головой… поежилась. Она не могла объяснить.

А мама ее и не заставляла. Она просто сказала ласково:

— Тебе с нами нечего бояться. Никто тебя не обидит.

Это успокаивало.

9

— Няня, что это там за слово — большое такое — на том объявлении?

— «Для бодрости», милая. «Сварите себе для бодрости чашечку чая».

Так было каждый день. Силия проявляла жадное любопытство к словам. Буквы она уже знала, но мама была против того, чтобы рано начинать учить детей читать.

— Я не стану учить Силию чтению, пока ей не будет Шесть.

Но теоретические концепции образования не всегда срабатывают в жизни. К тому времени, когда Силии исполнилось пять с половиной, она уже могла читать все книжки со сказками, что были на полке в детской, и разбирала скептически все слова на объявлениях. Иногда, правда, слова она путала. Подойдет к няне и скажет:

«Пожалуйста, нянечка, это слово значит „жадный“ или „эгоист“? Я не помню». Поскольку запоминала она слова целиком, как картинку, а не читала их по буквам, с орфографией у нее всю жизнь потом не ладилось.

Чтение Силию завораживало. Оно открыло ей новый мир, мир, населенный феями, ведьмами, домовыми, троллями[127]. Она обожала сказки. Рассказы о всамделишных детях ее не особенно занимали.

Да и детей ее возраста, с кем можно поиграть, вокруг было немного. Дом Силии стоял уединенно, а автомобили тогда были еще редкостью. Была одна девочка, на год старше Силии, — Маргарет Маккра. Время от времени Маргарет приглашали на чай или Силию звали на чай к Маргарет. Но в таких случаях Силия умоляла разрешить ей не ходить.

— Ну, почему, деточка? Тебе не нравится Маргарет?

— Нравится.

— А в чем тогда дело?

Силия только качала головой.

— Она стесняется, — презрительно говорил Сирил.

— Чушь какая-то, чтобы не хотелось встречаться с другими детьми, — говорил отец. — Это ненормально.

— Может, Маргарет дразнит ее? — говорила мать.

— Нет, — кричала Силия и заливалась слезами. Она не знала, просто не могла объяснить. А все было проще простого. У Маргарет выпали все передние зубы. Слова она выпаливала с невероятной быстротой и с каким-то присвистывающим звуком, и Силия никак не могла толком разобрать, что та говорила. Когда однажды они с Маргарет отправились гулять, мучения Силии достигли высшей точки. Та сказала:

«Я расскажу тебе интересную сказку, Силия» — и сразу же принялась рассказывать — с присвистом и шипением — о «пйинфеффе и опвавйенной конфеффе». Слушать ее было пыткой. Время от времени Маргарет останавливалась и спрашивала с требовательностью в голосе: «Рафе ме пфеквафная фкафка?» Силия же, героически скрывая, что она не поняла ровным счетом ничего, старалась отвечать по возможности разумно, а в душе, по своему обыкновению, прибегала к молитве:

«Пожалуйста, пожалуйста, Боженька, дай мне поскорее добраться домой. Пусть она не узнает, что я ничего не понимаю. Ох, дай мне поскорее добраться домой, пожалуйста, Боженька».

Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что будет верхом жестокости открыть Маргарет, что ее невозможно понять. Маргарет никогда не должна узнать об этом.

Но напряжение было ужасным. Домой Силия приходила бледная, едва сдерживая слезы. Все думали, будто Маргарет ей не нравится. На самом-то деле было как раз наоборот. Именно потому, что ей так нравилась Маргарет, ей казалась непереносимой сама мысль, что Маргарет все узнает.

И никто этого не понимал — никто. От этого Силии делалось не по себе, ее охватывала паника и было ей ужасно одиноко.

10

По четвергам были занятия танцами. В самый первый раз, когда Силия туда отправилась, она очень перепугалась: в зале было полным-полно детей — больших нарядных девочек в шелковых юбочках.

Посреди зала, натягивая длинные белые перчатки, стояла мисс Макинтош. Силия еще не встречала человека, который вселял бы в нее такой благоговейный страх и в то же время так завораживал, как мисс Макинтош. Она была очень высокой — самой высокой на свете, подумала Силия. Много лет спустя Силия была просто потрясена, поняв, что мисс Макинтош была чуть выше среднего роста. Такое впечатление создавалось благодаря пышным юбкам, удивительно прямой осанке и просто характера.

— А, — любезно произнесла мисс Макинтош, — вот это и есть Силия. Мисс Тендертен?

Мисс Тендертен, девочка с озабоченным личиком, которая мастерски танцевала, но ничем более примечательна не была, поспешила на зов, словно верный пес.