Агата Кристи - Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

Вернон с трудом поднялся с кровати.

— Я тебя не понимаю, Джейн.

— И никогда не поймешь.

— Она что, порвала с Джорджем Четвиндом?

— Я не спрашивала подробности. Я возвращаюсь к ней. Поторопись.

Она вышла.

«Я никогда не понимал Джейн, — думал Вернон. — И не пойму. Она все время меня смущает. Я был для нее лишь временной забавой. Нет, это неблагодарно. Она чертовски порядочно обошлась со мной. Порядочнее и быть не может. Но Нелл не поймет. Она считает, что Джейн ужасна».

Он торопливо брился, умывался и думал: «Все это не имеет значения. Мы с Нелл никогда не будем вместе. О, об, этом и речи нет, она пришла, чтобы перед моей отправкой на эту чертову войну попросить прощения на случай, если я буду убит. Девушки всегда так делают. Все равно, меня это не очень волнует».

Внутренний голос ехидно сказал: «Не волнует? Почему же у тебя так бьется сердце и дрожат руки? Еще как волнует, дубина несчастная!»

Он был готов. Вышел, нажал звонок. Примитивная хитрость, ему было стыдно. Джейн открыла дверь и сказала тоном горничной: «Сюда, пожалуйста», — и показала рукой. Он вошел в комнату и закрыл дверь.

При его появлении Нелл встала. Она стиснула руки. Голос у нее был тихий и слабый, как у виноватого ребенка.

— О Вернон…

Время унеслось назад. Он был на лодке в Кембридже… на мосту в Рейнло. Он забыл Джейн, забыл все. Он и Нелл были единственными на земле.

— Нелл!

Они бросились в объятья друг друга, задыхаясь, как после долгого бега. Слова беспорядочно срывались с губ Нелл:

— Вернон, если хочешь… я люблю тебя. О! люблю. Я выйду за тебя замуж в любое время, сейчас, сегодня. Пусть мы будем бедные или что угодно — мне все равно.

Он подхватил ее на руки, целовал глаза, волосы, губы.

— Дорогая, о, дорогая! Не будем терять ни минуты. Я не знаю, как это делается, пойдем и спросим. Наверное, надо пойти к архиепископу Кентерберийскому?[75] (Почти то же, что к Папе Римскому.) Получить разрешение? Как же к чертям люди женятся?!

— Может, спросим у священника?

— Или в отделе регистрации.

— Мне не хочется выходить замуж в отделе регистрации. Как какая-нибудь горничная или кухарка.

— Я так не думаю, дорогая, но если ты хочешь венчаться в церкви, давай поженимся в церкви. В Лондоне тысячи церквей, всем им нечего делать… Я уверен, там нас с радостью обвенчают.

Они вышли, весело смеясь. Вернон забыл все — угрызения совести, раскаяние, Джейн…

В тот же день в половине второго Вернон Дейр и Элинор Верикер обвенчались в церкви Святого Этельреза в Челси.

Шесть месяцев спустя Себастьян получил записку от Джо.

Себастьян читал и перечитывал коротенькую записку. Он находился в краткосрочном отпуске в доме матери, так что получил ее без задержки. Он чувствовал, как глаза матери наблюдают за ним через стол, и в очередной раз восхитился ее материнской интуицией. Она читает в его непроницаемом лице так же легко, как он читает эту записку.

Она заговорила самым обычным тоном:

— Еще мармеладу, дорогой?

— Нет, спасибо, мама. — Он сначала ответил на высказанный, а потом на невысказанный вопрос. — Это от Джо.

— Джо, — повторила миссис Левин. Ее голос ничего не выражал.

— Она в Лондоне.

Пауза.

— Понятно, — сказала миссис Левин. Опять ее голос ничего не выражал. Но Себастьян понял всю бурю ее чувств. Как будто бы она прокричала: «Сыночек, сыночек! Только ты начал ее забывать! Зачем она вернулась? Почему не оставит тебя в покое? Эта девушка, которой нечего делать среди нас и нашей расы! Которая никогда не станет тебе хорошей женой!»

Себастьян поднялся.

— Думаю, мне следует зайти к ней.

Мать ответила тем же голосом:

— Зайди, конечно.

Больше они не говорили. Они понимали друг друга и уважали чужое мнение.

Вышагивая по улице, Себастьян вдруг сообразил, что Джо не дала никакой подсказки, звать ли ее мисс Уэйт или мадам Ламарр. Не важно, конечно, но из-за таких глупых мелочей чувствуешь себя ужасно неловко. Придется спрашивать либо так, либо этак. До чего это похоже на Джо — пренебречь таким важным пунктом!

Однако никакой неловкости не случилось, потому что первой, кого он увидел во вращающихся дверях отеля, была Джо. Она приветствовала его возгласом удивления:

— Себастьян! Я и подумать не могла, что ты так скоро получишь мое письмо!

И она повела его в дальний угол вестибюля.

Первым его впечатлением было то, что она изменилась, — так сильно, что стала почти чужой. Отчасти из-за одежды, решил Себастьян. Ультрафранцузский наряд. Спокойный, темный, неброский, но явно не английский. На лице косметика. Его молочная бледность искусно подправлена, губы накрашены, что-то она сделала с уголками глаз.

Он подумал: «Незнакомая — и все же это она! Та же самая Джо, только она проделала большой путь — ушла так далеко, что до нее не дотянуться».

Но разговор шел довольно легко, хотя каждый словно выставил вперед невидимые щупальца, проверяя разделяющее их пространство. И вдруг это расстояние само собой исчезло, элегантная парижанка превратилась в Джо.

Они заговорили о Верноне. Он не писал никому из них.

— Он на Солсберийской равнине[76], под Уилтсбери. В любую минуту их могут отправить во Францию.

— Так Нелл все-таки вышла за него замуж! Себастьян, я довольно свирепо относилась к Нелл. Я не думала, что у нее хватит духу. Если бы не война, это и не проявилось бы. Не правда ли, эта война — замечательная вещь? Я имею в виду то, что она делает с людьми.

Себастьян сухо ответил, что эта война — как любая другая война.

— Нет, нет, вот тут ты не прав. После нее мир станет другим. Люди увидят то, чего не замечали раньше. Всю жестокость и бессмысленность войны. И они постановят, что такое никогда не должно повториться.

Лицо ее горело экстазом. Себастьян почувствовал, что война, что называется, «заразила» ее. Война всех заразила, они с Джейн уже обсуждали и немало сожалели об этом. Его тошнит от газетной трескотни: «Война делает героев», «Война до победного конца», «Битва за демократию». На деле война как была, так и осталась кровавым бизнесом. Не пора ли об этом сказать открыто?

Джо с ним не соглашалась. Она утверждала, что трескучие фразы неизбежны, что это неотъемлемая принадлежность войны. Так Мать-Природа дает людям возможность укрыться от суровых фактов за стеной лжи и иллюзий.

Себастьян сказал:

— Я не настаиваю, но, по-моему, война обернется дьявольским уроном для нации.

Он был слегка подавлен яростным энтузиазмом Джо. Но для нее это характерно. Она всегда раскаляется докрасна. Никогда нельзя было предугадать, в каком лагере она окажется. С таким же успехом она могла быть пацифисткой и с жаром приняла бы мученичество. Она накинулась на Себастьяна с обвинениями.

— Ты не согласен! Ты считаешь, что все повторяется!

— Войны были всегда, и они ничего не меняли.

— Да, но сейчас совсем другая война.

Он не мог сдержать улыбки.

— Дорогая моя Джо, когда дело касается лично нас, то всегда все другое.

— О! Ты меня выводишь из себя! Такие, как ты… — Она остановилась.

— Да? — подбодрил ее Себастьян. — Такие, как я…

— Раньше ты таким не был. У тебя были идеи. А теперь…

— А теперь я погряз в деньгах. Я капиталист. Всем известно, какие капиталисты жадины.

— Не дури. Но все равно деньги душат людей.

— Да, отчасти это верно. Но все зависит от человека. Я согласен, что нищета благословенна. Выражаясь литературно, она — как навоз для сада. Но глупо говорить, что из-за своих денег я не могу прогнозировать будущее, тем более в том аспекте, как война отразится на государстве. Именно то, что у меня есть деньги, и дает мне возможность судить. Деньги и война накрепко связаны.

— Да, ты все меряешь деньгами, потому и говоришь, что войны будут всегда.

— Ничего подобного я не говорил. Я думаю, что войны будут упразднены. Лет через двести.

— Ага, признаешь, что наши идеалы чище твоих?

— С идеалами это никак не связано. Это скорее вопрос транспорта. Развитие коммерческих перелетов свяжет все страны воедино. Например, воздушный караван через Сахару по средам и субботам — как тебе? Это будет революция в торговле. Мир станет меньше. Со временем он превратится в единый народ, включающий отдельные страны. По времени пути он сократится до масштабов одной страны. Так называемое Всемирное Братство будет достигнуто не благодаря прекрасным идеям, а просто из соображений здравого смысла.

— О, Себастьян!

— Я тебя раздражаю, Джо дорогая. Извини.

— Ты ни во что не веришь.

— Ну нет, это ты у нас атеистка. Хотя это слово вышло из моды. Мы теперь говорим, что верим в Нечто! Лично меня вполне устраивает Иегова[77]. Но я тебя понял, и ты неправа. Я верю в красоту, в творчество, в музыку Вернона. Я не вижу, как можно защитить их экономически, но я уверен, что это самое важное, что есть на свете. Иногда я даже готов потратить на них деньги. Представляешь, что это значит для еврея!

Джо невольно засмеялась.

— Себастьян, скажи честно, что такое «Принцесса в башне»?