Агата Кристи - Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

Он услышал стук в дверь, но не поднял глаз. Джейн он заметил только тогда, когда она, обойдя стол, опустилась перед ним на колени.

— Вернон, дорогой мой, что такое? Я поняла, что что-то произошло, раз ты не пришел на ужин.

Он машинально протянул ей записку. Она прочла и положила на стол.

— О Вернон, дорогой мой…

Ее руки обняли его. Он сжал ее — так испуганный ребенок хватается за мать. Из груди его вырвалось рыдание. Он уткнулся лицом в сияющую белизной шею.

— О Джейн… Джейн…

Она крепче прижала его к себе, погладила по голове. Он пробормотал:

— Останься со мной. Останься со мной. Не уходи.

Она ответила:

— Хорошо, я не уйду.

Голос звучал мягко, по-матерински. В Верноне что-то сломалось — как плотину прорвало. Образы вихрем пронеслись в голове: отец целует Винни в Эбботс-Пьюисентс… скульптура в Южном Кенсингтоне… тело Джейн, прекрасное тело.

Сдавленным голосом он повторил:

— Останься со мной.

Обняв, она поцеловала его в лоб и сказала:

— Я останусь, дорогой.

Как мать ребенку.

Он вырвался.

— Не так. Не так. Вот как.

Он впился губами в ее рот, рука обхватила округлость груди. Он всегда хотел ее, всегда. Сейчас он это понял. Это ее тела он хотел, прекрасное, грациозное тело, которое так хорошо знал Борис Андров.

Он опять сказал:

— Останься со мной.

Наступила долгая пауза — ему казалось, прошли часы, прежде чем она ответила. Она сказала:

— Я останусь…

Июльским днем Себастьян шел по набережной по направлению к дому Джейн. Погода напоминала скорее раннюю весну, хотя дело было в разгаре лета. Он моргал от холодного пыльного ветра, дующего в лицо.

Себастьян заметно изменился, он казался намного старше. Очень мало осталось от мальчишки, хотя никогда особенно много и не было. У него всегда был удивительно взрослый вид, присущий всем семитам. Когда он вот так шел, нахмурившись и что-то обдумывая, ему можно было дать тридцать с лишним.

Джейн сама открыла дверь. Она говорила тихим, совсем охрипшим голосом:

— Вернона нет. Он тебя не дождался. Ты обещал к трем, а сейчас уже полпятого.

— Меня задержали. Обычное дело. Никогда не знаешь, как лучше подойти к Вернону с его нервами.

— Не хочешь ли сказать про еще один кризис? Я этого не вынесу.

— О, ты к ним привыкла. И мне приходится. Что у тебя с голосом, Джейн?

— Простуда. Горло. Все в порядке, я лечусь.

— Боже мой! Завтра «Принцесса в башне»! Ты не сможешь петь?

— О, я буду петь. Не бойся. Только не возражай, если сейчас буду разговаривать шепотом. Надо сберечь все, что можно.

— Конечно. У врача была?

— У моего лечащего врача на Харли-стрит[72].

— Что он сказал?

— Как всегда.

— Он запретил тебе завтра петь?

— О нет!

— Ну какая же ты врушка, Джейн!

— Да, было бы неплохо отложить, но это повредит тебе. Буду честной. Он предупредил меня, что я годами перетруждала свой голос. Сказал, что петь завтра — безумие. Но мне наплевать.

— Дорогая моя Джейн, я не собираюсь рисковать твоим голосом.

— Занимайся своим делом, Себастьян. Мой голос — это мое дело. Я не вмешиваюсь в твои заботы, а ты не вмешивайся в мои.

Себастьян ухмыльнулся.

— Тигрица, — восхитился он. — Но все равно, Джейн, так нельзя. Вернон знает?

— Как ты думаешь? Нет, конечно. И ты не говори ему, Себастьян.

— Обычно я никогда не вмешиваюсь. Но, Джейн, дорогая, ты десять тысяч раз пожалеешь. Опера того не стоит. И Вернон не стоит. Можешь сердиться за то, что я это говорю.

— Зачем же сердиться? Это правда, я знаю. Но все равно буду петь. Можешь называть меня тщеславной или эгоисткой, но без меня «Принцесса» не будет иметь успеха. В роли Изольды у меня был успех, а моя Сольвейг произвела фурор. Это мой звездный час. И Вернона тоже. Я сделаю это хотя бы для него.

Он расслышал подтекст — ее невольно выдало это «хотя бы», но ни одним мускулом лица он не показал, что понял. Он только повторил с мягкой настойчивостью:

— Он этого не стоит, Джейн. Подумай о себе. Ты уже достигла вершины. А у Вернона все впереди.

— Я знаю, знаю. Этого стоит только один человек — да, Себастьян. И все же я делаю это не ради тебя.

Себастьян был удивлен и тронут. Глаза его заволокло туманом. Он взял Джейн за руку. Минуту они сидели молча.

— Очень мило с твоей стороны, — сказал он наконец.

— Это правда. Ты стоишь десятка Вернонов. У тебя есть ум, инициатива, характер… — Хрипловатый голос умолк.

Еще через минуту Себастьян спросил:

— А вообще как дела? Как обычно?

— Да, пожалуй. Знаешь, что ко мне приходила миссис Дейр?

— Нет. Что ей надо?

— Она пришла умолять меня отдать ей ее сыночка. Сказала, что я разрушаю его жизнь. Только дурная женщина может поступать так, как я. И прочее. В общем, можешь себе представить.

— А ты что? — полюбопытствовал Себастьян.

Джейн пожала плечами.

— Что я могла сказать? Что Вернону все равно — та шлюха или другая.

— О, дорогая, неужели до такого дошло?

Джейн встала, закурила и принялась ходить по комнате. Себастьян увидел, что у нее измученное лицо. Он отважился спросить:

— Как он?

— Слишком много пьет, — резко сказала Джейн.

— Ты не можешь его удержать?

— Нет.

— Странно, я считал, что ты имеешь на него большое влияние.

— Сейчас нет. — Она помолчала. — Нелл выходит замуж осенью, кажется?

— Да. Думаешь, тогда станет легче?

— Понятия не имею.

— Молю Бога, чтобы он выстоял, — сказал Себастьян. — Если не ты, то никто его не удержит. Это у него в крови.

Она подошла и снова села рядом.

— Расскажи мне все, что знаешь. Про его отца, мать.

Себастьян кратко описал Дейров.

— Мать его ты видела. Не правда ли, странно, что Вернон не унаследовал от нее ни единой черточки? Он Дейр с головы до пят. Все они артистичны, музыкальны, слабовольны, самонадеянны и гроза для женщин. Странная штука наследственность.

— Я с тобой не совсем согласна. Вернон не похож на мать, но кое-что он от нее унаследовал.

— Что же?

— Жизненная сила. Она — необыкновенно живучая, как животное. Ты никогда не думал о ней с этой точки зрения? В Верноне есть что-то от нее. Иначе он не стал бы композитором. Будь он только Дейром, он бы баловался музыкой. Кровь Бентов дала ему силу для творчества. Ты говоришь, его дед построил свой бизнес голыми руками — то же сделал Вернон.

— Не уверен, что ты права.

— А я уверена.

Себастьян некоторое время думал. Потом спросил:

— Дело только в пьянстве? Или есть — ну, я хочу сказать, есть другие женщины?

— О! Есть, есть и другие женщины.

— И ты не возражаешь?

— Не возражаю? Конечно, возражаю. Из чего, по-твоему, я сделана? Возражаю до того, что убить готова. Но что я могу? Разбушеваться, устроить сцену и выгнать его отсюда?

Ее прекрасный голос вырвался из шепота — Себастьян быстро сделал знак, и она остановилась.

— Ты прав. Надо быть осторожнее.

— Я не могу понять, — проворчал Себастьян. — Сейчас Вернону, кажется, и музыка не важна. Он соглашается со всем, что Радмогер ему предлагает, прямо ягненок. Это ненормально.

— Нужно подождать. Все вернется. Это реакция. К тому же Нелл. У меня такое чувство, что, если «Принцесса» будет иметь успех, Вернон придет в себя. У него появится гордость, чувство свершения.

— Надеюсь, — тяжело вздохнул Себастьян. — Но будущее меня очень тревожит.

— В каком смысле? Чего ты боишься?

— Войны.

Джейн удивилась. Она не поверила своим ушам, подумала, что ослышалась.

— Войны?

— Да. Из-за того дела в Сараево[73].

Джейн это казалось смешно и нелепо.

— С кем же будет война?

— Вообще-то, с Германией.

— О Себастьян, но это же так далеко. Сараево!

— Предлог может быть любой! — раздраженно бросил Себастьян. — Все дело в деньгах. Деньги скажут свое слово. Я сам имею дело с деньгами, наши родственники в России имеют дело с деньгами. Мы знаем. По тому, как ведут себя деньги, можно догадаться, что носится в воздухе. Приближается война, Джейн.

Джейн посмотрела на него и перестала улыбаться. Себастьян был серьезен, а он всегда знает, что говорит. Если он говорит, что приближается война, то, как бы фантастично это ни звучало, война приближается.

Себастьян сидел молча, погрузившись в размышления. Деньги, инвестиции, разнообразные займы, финансовая ответственность, которую он на себя принял, будущее его театров, позиция принадлежащих ему газет. Затем, конечно, будут сражения. Он — сын натурализовавшегося англичанина. Он ничуть не хочет идти воевать, но, видимо, придется. Как и всем, кроме самых пожилых. Его тревожила не опасность, а необходимость оставлять свои взлелеянные проекты в чужих руках. «Они все испортят», — с горечью думал он. Войну он оценивал как долгую кампанию — года на два, не меньше. Он не удивится, если под конец в нее ввяжется Америка.

Правительство выпустит заем — военные займы могут быть хорошим вложением. В театрах — ничего для высоколобых, только комедии, красотки, ножки, танцы — для солдат в увольнении. Он внимательно все обдумывал. С Джейн всегда легко — она понимает, когда неохота разговаривать. Он посмотрел на нее. Она тоже задумалась. Интересно, о чем? С Джейн никогда этого не знаешь. Они с Верноном похожи — не говорят, о чем думают. Может, она задумалась о Верноне. Что он пойдет на войну и его убьют. Нет, такого не должно быть! Вся артистическая натура Себастьяна взбунтовалась. Вернон не должен быть убит.