С этими словами она стремительно удалилась.

— Фу-у, — выдохнула Бланш, — вот старая мегера! Не боится рисковать и как умеет унизить!

Да, подумала Джоан, мисс Гилби была незаурядная личность. Она ушла на пенсию как раз после того, как Аврелия проучилась в Святой Анне один семестр. У новой директрисы было куда меньше энергии, и школа постепенно пришла в упадок.

Бланш сказала правду, мисс Гилби была мегерой[305]. Но она знала, как заставить всех себя уважать. И конечно же, решила Джоан, была права в отношении Бланш Хаггард. Дисциплина — вот чего недоставало Бланш. Благородные побуждения — да, возможно. Но и без самоконтроля не обойтись. И все же Бланш была отзывчивой. Те деньги, к примеру, деньги, которые ей послала Джоан, — Бланш не истратила их на себя. Она купила бюро с откидной крышкой для Тома Холлидея. Меньше всего на свете нужно было это бюро самой Бланш. Теплое, сердечное, доброе создание — вот кем была Бланш. Однако она бросила детей: проявив бездушие, покинула двух малюток, которых сама произвела на свет.

Это просто говорит о том, что есть люди, напрочь лишенные родительского инстинкта. Дети, полагала Джоан, должны быть у всех на первом месте. Они с Родни всегда думали только так. Родни был вообще начисто лишен эгоизма — следовало только все хорошенько ему объяснить.

Джоан, скажем, объяснила ему, что бывшая гардеробная больше подходит детям как комната для игр, и он охотно согласился перебраться в небольшую комнатку окнами на задний двор. У детей должно быть солнечно и светло.

Они с Родни на самом деле были очень сознательными родителями. И дети у них росли неплохие, особенно пока были маленькие — славные, красивые дети. Воспитанные куда лучше, чем, допустим, мальчики Шерстонов. Миссис Шерстон никогда не обращала внимания на то, как ее дети выглядят. И потом она сама принимала участие в их весьма сомнительных забавах: ползала по земле, издавая дикие кличи, будто краснокожий, а однажды, когда мальчишки пытались устроить нечто вроде цирка, весьма достоверно изображала морского льва!

Все дело в том, решила Джоан, что Лесли Шерстон сама не получила надлежащего воспитания.

Да, однако жизнь она прожила невеселую.

Вспомнить только то время, когда Джоан так неожиданно встретила капитана Шерстона в Сомерсете[306].

Она гостила у друзей в тех краях и понятия не имела, что Шерстон живет там. Столкнулась она с Шерстоном как раз в ту минуту, когда он (для него характерно) вышел из местного паба[307].

Джоан не видела его после освобождения, и ее поразили изменения, произошедшие с бойким, самоуверенным управляющим банком.

Таким странным, поникшим выглядел этот в прошлом сильный, напористый мужчина, когда их свел случай. Плечи опущены, пиджак болтается, щеки обвисли, глаза бегают.

Странно было думать, что кто-то мог ему доверять. Он растерялся, увидев Джоан, но, справившись с собой, поприветствовал ее, силясь вести себя как прежде:

— Так-так-так, миссис Скьюдмор! Мир поистине тесен. Что привело вас в Скиптон-Хэйнс?

Стоял, распрямившись, пытаясь придать голосу былую сердечность и уверенность. Это был достойный жалости спектакль, и Джоан невольно посочувствовала Шерстону.

Какое унизительное существование! Знать, что в любую минуту встретишь кого-то из прежней жизни, кого-то, кто попросту не пожелает тебя узнать.

Нет, она-то не собиралась так себя вести. Конечно же она была готова проявить снисходительность.

Шерстон говорил:

— Вы должны зайти к нам и повидаться с моей женой. Выпить с нами чаю. Да-да, милая леди, я настаиваю!

Шерстон до того неуклюже старался выглядеть молодцом, что Джоан против собственной воли позволила ему продолжить его сбивчивую болтовню.

Ему хочется, чтобы она увидела их небольшой дом, впрочем, не такой уж небольшой. Немало акров земли. Работа тяжелая, конечно, выращивать урожай на продажу. Лучше всего дело идет у них с анемонами[308] и яблоками.

Не умолкая, Шерстон отворил покосившуюся, нуждавшуюся в покраске калитку, и Джоан пошла по заросшей сорняками дорожке. Потом они увидели Лесли, склонившуюся над анемонами.

— Посмотри, кого я привел! — крикнул Шерстон, и Лесли, откинув с лица волосы, сказала, что вот это на самом деле сюрприз.

Джоан сразу же заметила, как Лесли постарела и как плохо выглядит. Усталость и невзгоды оставили на ее лице глубокие морщины. Но в остальном она была точно такой, как всегда: жизнерадостная, безалаберная и потрясающе энергичная.

Пока они стояли и разговаривали, явились из школы мальчишки, стремглав, с громкими криками промчались по дорожке, налетели на Лесли и стали бодать ее головами, вскрикивая «мама, мама, мама», а Лесли, после того как она несколько минут сдерживала натиск, неожиданно произнесла очень строгим голосом: «Тишина! Гости».

И ребята разом превратились в двух вежливых ангелочков, которые пожали миссис Скьюдмор руку и заговорили сдержанными, приглушенными голосами.

Джоан это немного напомнило ее кузена, натаскивавшего гончих. По одной команде собаки садились или ложились, а по другой — мчались стремительно к горизонту. Дети у Лесли, решила Джоан, похоже, выдрессированы по той же системе.

Они прошли в дом, и Лесли отправилась заваривать чай, мальчики ей помогали. Вскоре появился поднос, который притащили Лесли с мальчишками, а на нем булка, масло, домашний джем и толстостенные кухонные чашки.

Но самым любопытным было то, что Шерстон преобразился, словно по волшебству. Его неловкие, жалкие ужимки куда-то делись. Он неожиданно превратился в главу семьи и хозяина дома — причем очень хорошего хозяина. Даже его общительность оказалась сейчас кстати. Он был снова счастлив, доволен собой и своим семейством. Похоже, внешний мир с его пересудами переставал существовать для Шерстона, пока тот находился в этих стенах. Мальчишки требовали, чтобы отец помог им плотничать. Лесли умоляла его не забыть починить для нее мотыгу и советовалась, стоит ли связывать анемоны в пучки завтра или они успеют в четверг утром.

Джоан думала про себя, что Шерстон никогда прежде не был ей так симпатичен. Ей казалось, она наконец поняла, почему Лесли к нему привязана. И ведь он был когда-то очень хорош собой.

Но не прошло и минуты, как Джоан чуть не провалилась сквозь землю.

Питер нетерпеливо воскликнул:

— Расскажи нам смешную историю про стражника и плум-пудинг![309] — А затем пояснил, воспользовавшись растерянностью отца: — Ну помнишь, когда ты был в тюрьме, что сказал один стражник другому?

Шерстон колебался, и вид у него был немного растерянный.

Голос Лесли звучал спокойно:

— Ну давай, Чарлз. Это очень смешная история. Миссис Скьюдмор она понравится.

Тогда Шерстон рассказал свою историю, и она правда была довольно смешной, хотя и не настолько, как казалось детям. Те взвизгивали, закатываясь смехом. Джоан похихикала из вежливости, но, естественно, пришла в замешательство и испытывала неловкость, а когда позже они с Лесли поднялись наверх, она тихонько проговорила:

— Я и не представляла, что дети знали!

«Лесли… в самом деле, — подумала Джоан, — Лесли Шерстон была совсем бесчувственная…»

Лесли удивилась:

— Они так или иначе когда-нибудь узнали бы. Разве нет? Пусть лучше уж знают сейчас. Так проще.

Так было проще, согласилась Джоан, но было ли это разумно?

— Хрупкий идеализм детского сознания… разрушить доверие и веру… — Она запнулась.

Лесли ответила, что ее дети не кажутся ей особенно ранимыми и чувствительными. Им было бы труднее, как ей представляется, чувствовать, что что-то случилось, а им не объясняют, что именно.

Она, как всегда, нескладно и неопределенно развела руками и пояснила:

— Делать тайну и все прочее — гораздо хуже. Когда ребята спросили меня, куда исчез папа, я решила, что лучше не обманывать их, и сказала, что он украл деньги из банка и попал в тюрьму. Ведь они понимают, что такое воровство. Питер воровал варенье, и за это его отправляли в кровать. Если же взрослые совершают нехорошие поступки, их отправляют в тюрьму. Все очень просто.

— И тем не менее, ребенку — стыдиться отца, вместо того чтобы им гордиться…

— О, они его не стыдятся. — Лесли, похоже, снова удивилась. — Они ему сочувствуют и хотят побольше узнать про тюремное житье.

— Я убеждена, что это нехорошо, — сказала Джоан твердо.

— Вам так кажется? — Лесли задумалась. — Допустим. Но зато так лучше для Чарлза. Он вернулся из тюрьмы, будто побитая собака. Я не могла на это смотреть. Поэтому и решила, что единственный правильный выход — вести себя как можно естественней. Ведь все равно нельзя притвориться, что трех лет жизни просто не было. Лучше принять все как есть.

Вот в этом и была вся Лесли Шерстон — легкомысленная, слабая, не подозревавшая о том, что существуют более тонкие оттенки чувств! Всегда предпочитавшая идти по пути наименьшего сопротивления.

Но чего у нее никак не отнимешь — женой она была верной.

Джоан сказала доброжелательно:

— Знаете, Лесли, я в самом деле восхищаюсь вами: вашей преданностью мужу, тем, как вы трудились, чтобы удержаться на плаву, пока его… не было. Мы с Родни часто об этом говорили.

Что за смешная кособокая улыбка у этой женщины. Джоан не замечала ее до той минуты. Возможно, ее похвала смутила Лесли. Потому что та спросила, немного волнуясь:

— А как там… Родни?

— Очень занят, бедняга. Я все время твержу ему, что он должен брать выходные почаще.

— Это не так-то просто. Я думаю, его работа, как моя, отнимает все время. Выходные выпадают не часто.

— Да. Вы правы, Родни очень ответственный.

— Постоянная работа, — сказала Лесли. Медленно подойдя к окну, она остановилась, глядя на улицу.