Агата Кристи - Хлеб Гиганта

Когда-нибудь ты поймешь, что я хочу сказать... что Музыка может сказать... что я всегда имея в виду, говоря о ее возможностях...

Каким нагромождением неразберихи была моя опера! Да и любая другая. Музыка не может создаваться как сопровождение к повествованию. Брать готовую историю и писать к ней музыку так же неверно, как писать, скажем, музыкальное произведение, а потом подбирать под него инструмент, на котором оно будет лучше звучать. Разве можно представить себе, чтобы произведения Стравинского для кларнета исполнялись на каком-то другом инструменте?

Музыка должна быть, подобно математике, наукой. Ее нельзя смешивать с драмой, романтизмом или чем-то еще, кроме эмоций, рожденных самим звуком и не имеющих ничего общего с идейным замыслом.

Я всегда знал это в глубине души... Музыка должна быть Абсолютной.

Нет, я не утверждаю, что смогу воплотить идеал. Создание чистого звука, не несущего идеи — удел избранных.

Я создам музыку Машин. То, как это будет выглядеть на сцене, решать тебе. Сейчас эра хореографии, и хореография вскоре достигнет таких высот, о которых мы даже не подозреваем. Так что визуальную сторону своего пока еще не созданного шедевра я мысленно оставляю за тобой. Но, возможно, никакого шедевра я вообще не создам.

Музыка должна быть четырехмерна — тембр, высота тона, соответственная им сила звука и периодичность.

Не думаю, что даже сейчас мы в достаточной мере оценили Шёнберга¹⁴. Его ясную беспощадную логику, являющуюся духом нашего времени. Он, и только он, оказался достаточно смел, чтобы попрать традиции и докопаться до сути, до Правды.

Для меня он — единственный авторитет. Даже его систему написания партитуры вскоре должны будут принять. Это совершенно необходимо, если мы хотим, чтобы партитуру мог прочесть каждый.

В чем я с ним не согласен, так это в пренебрежении к инструментам. Он боится стать их рабом. Он заставляет их служить ему, хотят они того или нет.

Я буду лелеять мои инструменты... Я буду давать им то, что им надо — то, чего им всегда не хватало...

Черт побери, Себастиан, что же это за странное явление — Музыка? Я понимаю все меньше и меньше...

Твой Вернон
9

Я знаю, что еще ничего не написал. Я был занят. Проводил эксперименты. Искал средства выражения для Безымянного Зверя. Другими словами, создавал инструменты. Металлы — это так интересно! В настоящее время я работаю со сплавами.

Что за увлекательная штука — звук...

Джейн передает тебе привет.

На твой вопрос я отвечаю — нет, я не думаю, что когда-нибудь уеду из России, даже для того, чтобы посетить твой новый оперный театр, спрятавшись за своей бородой! Она стала еще более варварской и красивой с тех пор, как ты ее видел — густая, длинная! Я теперь настоящий славянский бородач!

Но несмотря на весь свой неузнаваемый облик, я остаюсь здесь, остаюсь до тех пор, пока меня не прикончит какая-нибудь банда или одичавшие дети.

Всегда твой Вернон
Телеграмма от Вернона Дейера Себастиану Левинну

Только что узнал, Джо страшно больна может умереть без средств в Нью-Йорке, мы с Джейн отплываем на «Великолепном», скоро увидимся в Лондоне.

1

— Себастиан!

Джо вскочила на постели и тут же слабо опустилась обратно. Она смотрела на него во все глаза и не могла поверить. Себастиан, в большой шубе, всеведущий и спокойный, невозмутимо улыбался, глядя на нее сверху вниз.

На его лице не осталось ни тени той муки, которая пронзила его при взгляде на нее. Джо — бедная маленькая Джо.

Ее волосы отросли, они были заплетены в две тоненькие косички, перекинутые через плечи. Лицо страшно осунулось, щеки горели ярким чахоточным румянцем. Кости на плечах проступали сквозь рубашку.

Она была похожа на больного ребенка. Что-то детское сквозило и в ее удивлении, и в радости, и в нетерпеливых вопросах.

Сиделка ушла. Себастиан присел у постели и взял Джо за тоненькую руку.

— Вернон телеграфировал мне. Я не стал его дожидаться. Сел на первый же корабль.

— Чтобы приехать ко мне?

— Конечно.

— Милый Себастиан!

Ее глаза наполнились слезами. Обеспокоенный этим, Себастиан поспешно добавил:

— Не то чтобы я бездельничал. Я часто езжу сюда по делам и, надо сказать, на этот раз собираюсь заключить пару неплохих сделок.

— Не порть все.

— Но это чистая правда! — изумленно сказал Себастиан.

Джо засмеялась было, но тут же закашлялась. Себастиан тревожно наблюдал за ней, готовый в любую минуту позвать медсестру. Его предупредили. Но приступ миновал.

Джо снова лежала довольная, вложив свою руку в ладонь Себастиана

— Мама так же умерла — прошептала она — Бедная мама Я думала что буду намного умнее ее, а сама так запуталась... так запуталась...

— Бедняга Джо.

— Ты не знаешь, в какой угол я загнала себя, Себастиан.

— Могу вообразить, — ответил он. — Я всегда это предвидел.

Джо помолчала, потом сказала:

— Ты не представляешь, какое утешение видеть тебя, Себастиан. Я перевидала столько бедняг и неудачников. Мне не нравилось, что ты такой сильный, преуспевающий, самоуверенный — это раздражало меня, но теперь... Это прекрасно!

Он сжал ее руку.

— Никто на свете не смог бы приехать так, как ты — преодолеть тысячи миль — одним махом. Есть еще Вернон, конечно — но он ведь родственник, брат. А ты...

— Я настолько же брат, насколько он. Больше, чем брат. Еще со времен «Могучих Братьев» я был... был всегда готов оказаться рядом, если тебе это понадобится...

— Себастиан, неужели... — ее глаза распахнулись широко и счастливо. — Я никогда и не предполагала, что ты до сих пор так относишься ко мне.

Он слегка вздрогнул. Он не совсем это имел в виду. То, что он хотел сказать, было необъяснимо — во всяком случае, не стоило объяснять это Джо. Это было особое чувство, свойственное только его народу. Неувядающая благодарность еврея, никогда не забывающего дарованной ему милости. Когда, еще ребенком, он был отверженным, Джо вступилась за него — она готова была бросить вызов всему миру. С детства и поныне Себастиан не забыл этого. То, что он сказал, было правдой. Он примчался бы хоть на край света, если бы был ей нужен.

Она продолжала говорить:

— Они перевели меня в это чудное место из кошмарной палаты — это благодаря тебе?

Он кивнул.

— Я телеграфировал.

Джо вздохнула

— Ты невероятно расторопен.

— Боюсь, что да

— Но такого, как ты, больше нет — никого. Я много размышляла о тебе в последнее время.

— Правда?

Он вспомнил долгие годы одиночества, душераздирающей тоски, обманутых надежд. Почему то, о чем мечтаешь, приходит к тебе так не вовремя?

Она продолжала:

— Я и не надеялась, что ты все еще думаешь обо мне. Мне казалось, что однажды ты и Джейн...

Необъяснимая боль пронзила его. Джейн... Он и Джейн... Он угрюмо сказал:

— Для меня Джейн — одно из прекраснейших творений Господа Но она душой и телом принадлежит Вернону, и так будет всегда...

— Думаю, ты прав. Но это обидно. Вы из породы сильных людей. Вы прекрасная пара

Да, в каком-то смысле так и есть. Он понял, что она хотела этим сказать.

Джо проговорила с дрожащей улыбкой:

— Все это напоминает мне книжки, которые читаешь ребенком. Назидательные сцены у постели умирающей. Друзья и родственники собрались вокруг. Вымученная улыбка героини.

Себастиан принял решение. Почему он считает, что это не любовь, когда это она? Это всепоглощающее чувство бескорыстной жалости и нежности, эта глубокая привязанность на протяжении стольких лет. Все это стоит в тысячу раз больше, чем то страстные, то прохладные увлечения, повторяющиеся и однообразные, избороздившие его жизнь, но так и не затронувшие ничего в глубине.

Его сердце рванулось к маленькой фигурке на кровати. Он как-нибудь спасет ее.

И он ласково сказал:

— Не будет никаких сцен у постели умирающей, Джо. Тебе станет лучше, и ты выйдешь за меня замуж.

— Милый Себастиан... Привязать тебя к больной жене? Ни за что.

— Ерунда. Тебе предстоит выбрать — либо совсем поправиться, либо умереть. Если ты умрешь, ты умрешь — и конец истории. Если ты вылечишься, ты выйдешь за меня замуж. А я ничего не пожалею для того, чтобы тебя вылечили.

— Себастиан, хороший мой, я ведь совсем сдала

— Возможно. Но нет ничего более непредсказуемого, чем туберкулез — любой врач тебе скажет. Ты просто поддалась болезни. Я лично считаю, что ты выкарабкаешься. Это потребует много сил и времени, но ты сможешь.

Она посмотрела на него. Он видел, как кровь прилила и отлила от ее худых щек. В этот момент он понял, что она любит его — и маленький теплый лучик прокрался в его сердце. Мама умерла два года назад. С тех пор он никому по-настоящему не был дорог.

Джо тихо спросила:

— Себастиан... я правда нужна тебе? Я... я сделала столько ошибок.

Он ответил со всей искренностью:

— Нужна мне?! Да я самый одинокий человек на свете!

И внезапно он зарыдал. Он не делал этого никогда в жизни и представить не мог, что когда-нибудь сделает. Он упал на колени перед постелью Джо, зарыв лицо в одеяло. Его плечи вздрагивали.

Она тихонько гладила его по голове. Он знал, что в этот момент она счастлива, ее мятежная душа спокойна Милая Джо — такая порывистая, такая добрая, так отчаянно упорствующая в своих заблуждениях. Она была ему дороже всех на свете. Они могли помочь друг Другу.