А вслух он сказал только:

— Интересно, как ощущает себя «спасенный»?


3

На следующий день Джо вернулась со своего тайного свидания в половине седьмого. Тетя Этель встретила ее в холле.

— Где Вернон? — сразу поинтересовалась Джо, чтобы ее не спросили про концерт.

— Он пришел примерно полчаса назад. Сказал, что ничего страшного, но мне почему-то кажется, что он не в себе.

— Боже мой! — воскликнула Джо. — Где он? В своей комнате? Я поднимусь к нему!,

— Поднимись, дорогая. Он действительно очень плохо выглядит.

Джо взлетела вверх по ступенькам, с силой толкнула дверь и вошла в комнату. Вернон сидел на кровати, и было в нем что-то, что испугало Джо. Таким она его еще никогда не видела

Вернон не отвечал на вопросы. У него был ошеломленный взгляд человека, пережившего глубокий транс. Как будто он находился слишком далеко, чтобы воспринимать обычные слова

— Вернон, — она потрясла его за плечо, — да что такое с тобой?!

На этот раз он ее услышал.

— Ничего.

— Не может быть, что ничего. Ты выглядишь так, как будто... как будто... — она так и не смогла подобрать слова, чтобы описать, как он выглядит, и оставила попытки.

— Ничего, — повторил он монотонно.

Джо присела на кровать рядом с ним.

— Скажи мне, — попросила она ласково, но настойчиво.

Вернон прерывисто вздохнул.

— Джо, ты помнишь вчерашнего юношу?

— Какого юношу?

— Из Армии спасения... эти его лицемерные фразы... И только одна., одна была хорошей, из Библии: «В тот день призовет Господь твою душу и спросит...» И потом, помнишь, я сказал — просто так, из праздного любопытства, — что интересно, как это — быть спасенным. Так вот, теперь я знаю.

Джо уставилась на него, не в силах что-либо произнести. Вернон. Нет, это просто невозможно.

— Ты хочешь сказать... ты имеешь в виду... — как же трудно подобрать слова! — Ты имеешь в виду, что «обрел веру» — вот так внезапно, как и рассказывают?

Ей стало смешно, уже когда она это говорила. Джо почувствовала облегчение, услышав такой же смех в ответ.

— Веру? Да нет, Боже мой, нет! Хотя, возможно, некоторые это так и называют... Нет, я имею в виду... — он заколебался, помедлил и в конце концов как бы нехотя произнес это слово вслух: — Музыку...

— Музыку? — она все еще не понимала.

— Да. Джо, ты помнишь сестру Фрэнсис?

— Сестру Фрэнсис? Нет, вроде бы не помню. Кто это?

— Конечно, откуда тебе ее помнить? Это было еще до твоего приезда — когда я сломал ногу. Я все время вспоминаю ее слова О том, что не надо торопиться убегать, не разглядев толком, от чего убегаешь. Это и произошло сегодня со мной. Я больше не мог убегать, я взглянул правде в глаза. Музыка — это самое прекрасное, что есть на свете...

— Но... но... ты же всегда говорил...

— Знаю. Вот почему я так потрясен. Не то чтобы музыка была прекрасна сейчас — но она могла бы стать прекрасной, если воссоздать ее такой, какой она должна быть. Ее разрозненные части уродливы. Слушать их — это все равно что смотреть на картину вблизи и видеть грязные мазки. Но отступи на должное расстояние — и увидишь, что эти мазки создают восхитительную тень. Надо видеть целое. Я продолжаю считать, что сама по себе скрипка отвратительна, фортепиано мерзко — хотя, полагаю, их можно использовать. Но — понимаешь, Джо?! — музыка могла бы быть так совершенна, я знаю это!

Джо молчала, озадаченная. Теперь она поняла, что Вернон имел в виду, когда начал говорить. Странное мечтательное выражение, застывшее на его лице, можно было легко принять за религиозный экстаз. И все же Джо испугалась за него. Это лицо обычно выражало так мало, думала она, а сейчас открывало слишком много. Теперь он выглядит то ли лучше, то ли хуже — все зависит лишь от того, как смотреть.

Вернон продолжал объяснять — больше самому себе, чем ей:

— Знаешь, там было девять оркестров. Никак не связанных между собой. А звуков должно быть много, чтобы выразить весь спектр — я не имею в виду громкость, тихие звуки могут сказать больше — но их должно быть достаточно. И они исполняли... я не знаю, что они исполняли. Полагаю, ничего стоящего. Только вот один... один...

Вернон взглянул на Джо этим новым горящим взглядом.

— Столько надо узнать, столькому научиться! Я не хочу учиться играть, ни за что! Но я хочу знать все обо всех инструментах. На что они способны, каковы границы их возможностей. И о нотах, о звуках тоже. Потому что, конечно, есть звуки, которые пока не используют, звуки, которые надо обязательно найти. Я уверен, что они есть. Знаешь, Джо, на что сейчас похожа музыка? На маленькие прочные норманские колонны в склепе под Глостерским собором. Она еще только зарождается, вот так.

Он замолчал, мечтательно подавшись вперед.

— Ну что ж, я полагаю, ты спятил, — сказала Джо нарочито равнодушно, пытаясь придать голосу будничный оттенок. Но помимо своей воли она была потрясена. Что за вдохновенная убежденность! А она-то считала Вернона лентяем — реакционным, с предвзятым мнением, лишенным воображения.

— Я должен начать учебу — как можно скорее, мне никогда еще так не хотелось учиться! Как ужасно, что я потерял целых двадцать лет...

— Ерунда, — сказала Джо. — Ты не мог начать учебу, лежа в колыбели.

Вернон улыбнулся в ответ. Он начал медленно выходить из транса.

— Ты думаешь, я сумасшедший? Наверное, все, что я говорю, звучит именно так. Но это неправда. И, Джо, если бы ты только знала, какое это облегчение! Как будто я притворялся все эти годы, а теперь притворяться не надо. Я ужасно боялся музыки — всегда... Но теперь...

Он сел прямо, расправив плечи.

— Я буду работать — работать как вол. Я буду знать об особенностях всех инструментов. Кстати, на свете, должно быть, гораздо больше инструментов, чем нам известно. Должен быть какой-то инструмент, умеющий плакать, я что-то слышал об этом. Их надо будет штук десять-пятнадцать. И около пятидесяти арф...

Он продолжал рассказывать о будущем произведении. Все это звучало для Джо полной бессмыслицей. В то же время было ясно, что внутренним взором Вернон видит вполне определенную форму.

— Ужин через десять минут, — робко напомнила Джо.

— Правда? Как некстати! Мне нужно побыть еще здесь, подумать, понять, что со мной происходит. Скажи тете Этель, что у меня разболелась голова или что я очень плохо себя чувствую. По правде говоря, мне что-то действительно не по себе.

И почему-то именно это убедило Джо, как ничто другое. Сказаться больным — это была знакомая семейная привычка Когда что-то слишком потрясло тебя, по-хорошему или наоборот, всегда было удобно сказаться больным. Она знала это по себе.

Джо нерешительно остановилась в дверях. Вернон снова впал в абстрактные рассуждения. Как необычно он выглядит сейчас — совсем не так, как раньше. Так, словно... словно... — Джо подыскивала слово — словно он вдруг ожил.

Ей стало немного страшно.

Глава 2


1

Кари Лодж — так назывался дом Миры примерно в восьми милях от Бирмингема.

Уже на подъезде к Кари Лодж Вернона всегда окутывала смутная тоска. Он ненавидел этот дом, ненавидел его незыблемый комфорт, мягкие ярко-красные ковры, холл с креслами, гравюры со сценами охоты, тщательно отобранные и развешанные на стенах в столовой, обилие безделушек в гостиной. Но так ли ненавидел он все эти вещи — или дело было в том, что стояло за ними?

Сейчас он спрашивал себя и впервые пытался честно ответить — не в том ли причина его ненависти, что мама чувствует себя здесь спокойно и безмятежно? Ему больше нравилось смотреть на нее в «Могучих Братьях» как на изгнанницу, потому что он сам чувствовал себя именно так. А она — нет! «Могучие Братья» были для нее как иностранное королевство, в которое она приехала супругой короля. Она чувствовала себя важной там, она была довольна собой. Королевство казалось новым и интересным. Но не было домом.

Мира встретила сына, как всегда, с чрезмерным восторгом. Сейчас это было ему еще неприятнее, чем всегда. На этот раз он не мог притворяться. Когда они были вдали друг от друга, он уверял себя, что любит мать и предан ей. Но стоило оказаться рядом, и эта уверенность испарялась.

Мира Дейер сильно изменилась со времени отъезда из «Могучих Братьев». Она заметно пополнела Ее прекрасные рыжевато-золотые волосы подернулись сединой. Выражение лица тоже стало другим — более сытым, более спокойным. Теперь она очень напоминала своего брата Сиднея.

— Хорошо было в Лондоне? Я так рада! Так чудесно, что мой милый, мой такой взрослый мальчик снова со мной! Я всем тут жаловалась, как я волнуюсь. Матери все такие глупые, правда?

Вернон подумал про себя: «Еще какая правда», но ему сразу же стало стыдно.

— Рад видеть тебя, мама, — пробормотал он.

— Вы в прекрасной форме, тетя Мира, — приветствовала ее Джо.

— Да нет, дорогая, я не очень хорошо себя чувствую. По-моему, доктор Грей не совсем понимает, что со мной. Но я слышала про нового врача, доктора Литтлворта, он только что перекупил практику доктора Армстронга. Говорят, он такой умница! Думаю, у меня шалит сердце, а доктор Грей все несет какую-то чушь про несварение желудка.

Мира оживилась. Тема здоровья всегда была у нее одной из самых любимых.

— Мэри уволена — горничная, помните? Она меня сильно разочаровала. Я сделала это для ее же блага.

Она продолжала в том же духе. Джо и Вернон слушали ее, особо не вникая в смысл сказанного. Они были преисполнены чувства внутреннего превосходства. Слава Богу, что они принадлежат к другому, просвещенному поколению, далекому от всех этих домашних дрязг. Для них открыты двери в новый, прекрасный мир. Они горько и глубоко сочувствовали глупому созданию, счастливо щебечущему перед ними.