Во всяком случае, мы пытались втолковать это Ван-Буннену. Однако капитан не склонен был рассматривать ситуацию с логической точки зрения, твердил, будто задержка произошла по воле Бога и он не может нести за нее ответственность, а коли так, то не отвечает и за сопряженные с ней неудобства.

На сей раз Гутар вел себя крайне сдержанно и любезно. Мы были не в том положении, чтобы позволить себе резкость. Ван-Буннен был капитаном корабля, а по документам мы считались членами его экипажа. Вздумай мы обратиться к местным властям и открыть все как есть, капитана ждала бы масса неприятных вопросов, но ведь и нам это не сулило ничего хорошего. Если Ван-Буннен заявит, что мы проникли на судно нелегально, без его ведома, да еще предложит послать телеграфный запрос в Афины, мы, чего доброго, проведем остаток своих дней в тюрьме Джибути.

В то же время капитан был очень заинтересован в том, чтобы у него не возникло никаких трений с местными властями. У владельцев судна и без того хватало неприятностей с «Вольвертемом», и Ван-Буннен, добавив к ним новые, никак не мог бы рассчитывать на снисхождение.

Тактично указав на все эти обстоятельства, Гутар предложил компромиссное решение: мы готовы сами платить за питание на берегу, если корабль оплатит нам номер в отеле. Эту сумму можно указать в расходной книге, подсказал Гутар, как поощрение служащим дока за срочность ремонта.

Поторговавшись, капитан согласился на это при условии, что мы заранее сообщим ему стоимость номера в сутки. Днем мы спустились на берег, чтобы выяснить этот вопрос, и на такси поехали в город.

Шел сильный дождь, и в воздухе стоял густой запах прелой тины, что, впрочем, неудивительно, поскольку грязь и тина были повсюду: казалось, весь город являет собой огромную грязную лужу, тут и там прорезанную мостовыми. Вдоль дорог росли чахлые кустики, но сама грязь оставалась бесплодной. Деревьев я вообще не видел. На окраинах теснились скопища грязных лачуг, сооруженные местной беднотой из бочек от керосина и разломанных на доски ящиков. В основном там жили сомалийцы, на редкость рослые чернокожие. В осанке и поведении их ощущалось врожденное чувство собственного достоинства, особенно удивительное в столь нищенских условиях. Длинные полосатые одеяния и яркие разноцветные тюрбаны необыкновенно гармонировали с эбеново-черной кожей красивых лиц. Однако в самом городе большинство жителей одевались по-европейски — в белые брюки и рубашки с коротким рукавом. На вывесках магазинов я заметил несколько индийских и арабских имен.

Поскольку Джибути — французский город, возведенный в тропиках, я ожидал увидеть нечто весьма живописное и был сильно разочарован, обнаружив улицы без малейших признаков какой-либо растительности и ничем не примечательные каменные дома. Говорят, единственное дерево, способное прижиться в Джибути, — это пальма, но и ее сюда ввозят. Пальма не умирает потому, что, собственно, никогда и не была живым деревом, а состоит главным образом из цинка. Мысль о том, что в этом унылом городе нам предстоит торчать целую неделю, действовала угнетающе.

В Джибути есть очень крупный железнодорожный вокзал — пути тянутся до самой Эфиопии и, естественно, вокруг него выстроили несколько небольших гостиниц. Мы выбрали отель «Европа». Его хозяин, армянин, охотно согласился предоставить нам номер со скидкой, так как мы заказали его сразу на неделю, а его гости чаще всего останавливались только на ночь. Гостиница была захудалой, из кранов текла мутная вода, но канализация вроде бы работала, к тому же хозяин посулил нам спрей с ДДТ и мухобойки. То есть по тамошним меркам мы отыскали довольно приличный и чистый отель.

Номер мы сняли в понедельник, переехали туда в среду.

В субботу же я встретился с Судьбой в лице Жан-Батиста Кинка.

Глава 4

Между входом в отель и конторой хозяина был небольшой крытый дворик, где гости могли в сравнительной прохладе отдохнуть и выпить. В пятницу вечером как раз я сидел там за столиком, когда появился Кинк.

Гутара пригласил в клуб один из старых армейских друзей — француз отыскал его через комиссариат полиции, — и я был один. Кинк привлек мое внимание главным образом потому, что я совсем обалдел от скуки и появление или уход любого постояльца казались чуть ли не событием. Впрочем, меня сразу поразила его незаурядная внешность.

Кинк был высоким, очень жилистым мужчиной лет сорока, с необычной формы — словно бы слегка сплюснутой и вытянутой — головой, покрытой короткими седеющими каштановыми волосами. Одеяние его составляли хлопчатобумажные брюки цвета хаки и такая же рубашка, на спине которой расползлось огромное пятно от пота. На перекинутом через правое плечо ремне болтался вещевой мешок. Несмотря на в общем-то отнюдь не могучее сложение, быстрота и порывистость выдавали в нем большую скрытую силу. На первый взгляд незнакомец показался мне мелким чиновником из глубинки. Но когда арапчонок, который подметал во дворике и служил носильщиком, принес багаж нового постояльца, мне пришлось пересмотреть свое мнение. При виде дорогого и легкого на вид чемодана, портативной пишущей машинки и потертой сумки для авиаперелетов с маркой «Сабина» я счел, что это, скорее, инженер-нефтяник или журналист. Он мог с одинаковой вероятностью быть и тем и другим, но почему тогда выбрал отель «Европа», а не какую-нибудь более солидную гостиницу?

Я тут же забыл о незнакомце, но в субботу вечером, вернувшись из парикмахерской, куда ходил подстричься, застал его за оживленной беседой с Гутаром. На столике перед ними стояло пиво.

Я не решался к ним подойти, поскольку реакция Гутара на мое общество всегда была непредсказуема, но француз, заметив меня, приглашающе махнул рукой.

Гутар представил меня Кинку, и тот, поднявшись, протянул руку. Манеры у него были поприличнее, чем у бывшего сержанта, но взгляд столь же проницательный и колючий. Карие глаза Кинка слегка щурились, глядя на вас, как если бы он был близорук или вы излучали слишком яркий свет. Сдержанная, очень приятная улыбка обнажала великолепные зубы. В общем, довольно привлекательный мужчина, хоть и малость костлявый.

— Месье Кинк рассказывает такое, о чем я и не слыхивал, — с воодушевлением начал Гутар. — Это называется редкоземельными элементами.

— Интересно.

— Да, штука любопытная и дорогостоящая. Вы о них что-нибудь знаете?

— Думаю, это элементы, изредка добываемые из обычных земель.

В это время подошел арапчонок, и я заказал себе пива, подумав, что моя догадка насчет возможной профессии Кинка оказалась не такой уж неточной.

Кинк улыбнулся:

— Если только их удается добыть. Это не так просто. Вы слышали об ильмените?

— Нет.

— А о рутиле?

— Тоже не слышал.

— Это руды титана.

— Вот это мне уже кое-что говорит, — быстро вставил Гутар.

— Естественно, ведь он широко используется при создании сверхзвуковых самолетов. На самом деле это весьма распространенный элемент, и его гораздо больше в земной коре, чем, допустим, свинца или олова. И тем не менее, нынешняя его мировая цена примерно три тысячи долларов за тонну.

— Три тысячи долларов?!

— Вот именно. А почему? Потому что, несмотря на обилие запасов титана, он труднодоступен. Но некоторые металлы добыть еще сложнее. Вы имеете представление о пирохлоре?

Разумеется, нет. Я начал терять интерес к Кинку, но Гутар был весь внимание. Наконец-то он охотно слушал другого, а не себя самого.

— Еще один редкоземельный элемент?

— Это руда, но очень редкая и ценная. Она содержит металл ниобий, который пользуется огромным спросом для тугоплавких соединений и ядерных оболочек. Текущая мировая цена на ниобий плюс-минус сто десять тысяч долларов за тонну.

Гутар присвистнул.

Кинк пожал плечами:

— Добыча ископаемых в основном довольно простое дело. Вы добываете руду, размельчаете ее, затем отделяете нужные вам металлы, иногда простым вымыванием, и выплавляете остатки. Это почти так же легко, как расколоть скорлупу ореха, чтобы достать ядро. — Он сжал пальцы правой руки в кулак, будто и впрямь хотел раздавить скорлупу.

— Но только не с ниобием, — вставил Гутар.

— Да, как правило. Пирохлор содержится в очень небольших количествах и составляет ничтожный процент в огромных массах других руд. Извлекать его удается благодаря сложнейшему процессу с использованием магнитных и механических способов сепарации, флотации, выщелачивания и химической очистки. Чтобы получить несколько килограммов пирохлора, нужно переработать немало тонн других металлов. — Он повернулся ко мне: — Как видите, это очень дорогое производство.

Я решил, что должен хоть что-то ответить для приличия.

— Так вы занимаетесь поиском и добычей таких металлов? — спросил я.

Гутар фыркнул. Кинк улыбнулся. Видно, они о чем-то шутили до моего прихода, и вопрос поставил меня в дурацкое положение.

Тем не менее Кинк ответил:

— Не совсем так, месье Симпсон. Мои наниматели предпочитают метод расколотого ореха.

Услышав это, Гутар вновь самодовольно усмехнулся.

— Но в какой-то мере меня можно назвать изыскателем, — продолжал Кинк. — Да, наверное, так.

На сей раз Гутар расхохотался. Кинк удовлетворенно хмыкнул, всколыхнув пивную пену. Я натянуто улыбнулся. Когда люди при тебе смеются над чем-то своим, невольно чувствуешь себя идиотом, но я давно понял, что в таких случаях не стоит показывать раздражение.

Когда Гутар перестал хрюкать от смеха, Кинк снова обратился ко мне:

— Извините нас, месье. Как раз перед тем, как вы пришли, я объяснял вашему другу Гутару, что в мире помимо золота, драгоценных камней и урана есть множество других полезных вещей. Можете себе представить, сколько стоит пласт руды с высоким содержанием одного из редких металлов? Почти столько же, сколько и богатое месторождение бриллиантов, и, — тут он слегка подался вперед, — его не менее трудно охранять и защищать. Для этого требуются люди опытные и находчивые. Конечно, таких людей найти нелегко, но… — Кинк откинулся на спинку стула и улыбнулся, — но большие деньги всегда достаются с трудом. Это в порядке вещей. — Он посмотрел на часы и встал. — Было очень приятно побеседовать с вами. Я проведу в этом отеле несколько дней. Надеюсь, мы еще увидимся.