Подошел Лео и взял трубку:

– Мэри? Как ты? Как Филип? Хорошо. Произошло одно чрезвычайное событие. Думаю, тебе следует знать. Только что к нам приходил некий доктор Калгари. Привез с собой письмо от Эндрю Маршалла. Дело касается Джако. Оказывается… просто невероятно… Оказывается, история, которую Джако рассказал на суде, о том, что кто-то подвез его на машине до Драймута, – чистейшая правда. Этот доктор Калгари и есть человек, который его подбросил…

Он замолчал, выслушал, что ответила ему дочь.

– Да, хорошо, Мэри, не стану касаться подробностей, почему он не явился вовремя. С ним произошел несчастный случай, контузия. Все подтверждается. Я вот зачем позвонил. Думаю, нам всем надо собраться по возможности скорее. Видимо, надо пригласить Маршалла и все с ним обговорить. Считаю, что потребуется совет квалифицированного юриста. Ты сможешь приехать вместе с Филипом? Да… Да, я знаю. Дорогая, я в самом деле считаю, что это важно… Да, перезвони мне после, если захочешь. Постараюсь связаться с Мики. – Он положил трубку.

– Позвонить Мики? – К телефону подошла Гвенда.

– Если дело немного терпит, Гвенда, – вмешалась Хестер, – можно сначала позвоню я? Хочу поговорить с Дональдом.

– Разумеется, – сказал Лео. – Вы с ним собираетесь пойти куда-то вечером, да?

– Собирались, – ответила Хестер.

– Ты очень расстроилась, дорогая? – Отец окинул ее проницательным взглядом.

– Не знаю, – промолвила Хестер. – Даже не знаю, что я чувствую.

Гвенда уступила ей место у телефона, Хестер набрала номер.

– Доктора Крейга, пожалуйста. Да, да. Хестер Эрджайл говорит. – И после непродолжительного молчания: – Это ты, Дональд? Позвонила предупредить, что я не смогу пойти с тобой на лекцию вечером… Нет, я не больна, дело не в этом, просто… хм… просто… у нас довольно странные новости. – Хестер повернулась к отцу, прикрыла рукой трубку и спросила: – Это не секрет, а?

– Нет, – протянул Лео, – совсем не секрет, но… гм, я бы попросил Дональда никому пока не рассказывать. Ты же знаешь, как быстро распространяются самые нелепые слухи.

– Да, знаю. – И проговорила в трубку: – В определенном смысле новости хорошие, Дональд, но… довольно тяжелые. Не хочу об этом говорить по телефону… Нет, нет, не приезжай… Пожалуйста, не надо. Не сегодня. Возможно, завтра. Насчет Джако. Да… да… моего брата… Мы только что узнали, что он вовсе не убивал маму… Но пожалуйста, никому ничего не говори, Дональд. Я все расскажу тебе завтра… Нет, Дональд, нет. Не могу никого видеть сегодня, даже тебя. Пожалуйста. И ничего не говори. – Она положила трубку и уступила Гвенде место у телефона.

Гвенда заказала номер в Драймуте.

– Почему бы тебе не пойти на лекцию с Дональдом, Хестер? – нежно спросил Лео. – Немного развеялась бы.

– Не хочу идти, папа. Не могу.

– Говоришь, у тебя такое впечатление, что это дурные новости? Но знаешь, Хестер, это не так. Мы просто испугались. А теперь мы все счастливы, очень рады… Как же иначе?

– Именно так и следует говорить, да? – насмешливо осведомилась Хестер.

– Дорогое дитя, – попробовал урезонить ее Лео.

– Но это же неправда! – вспылила Хестер. – Это вовсе не хорошие новости. Это ужасные новости.

– Мики у телефона, – сообщила Гвенда, перебив Хестер.

Лео взял трубку. Он долго, как и дочери, объяснял сыну суть дела. Но на этот раз новость была воспринята совершенно иначе. Не было возражений, удивления, недоверия. Наоборот, последовало быстрое согласие.

– Что за черт! – послышался в трубке голос Мики. – Прошло уже столько времени! Исчезнувший свидетель! Хорошо, хорошо. Вот не повезло бедному Джако!

Снова заговорил Лео, и снова он выслушал ответ Мики.

– Да, – сказал Мики. – Согласен с тобой. Лучше побыстрее собраться и послушать советы Маршалла.

Мики коротко хохотнул, и Лео вспомнил, что он так же смеялся еще малышом, играя в саду под окнами дома.

– Можно даже поспорить, если хотите. Кто из нас убийца?

Лео швырнул трубку и быстро отошел от телефона.

– Что сказал Мики? – спросила Гвенда.

Лео повторил его слова.

– Это просто глупая шутка, – успокоила его Гвенда.

– Возможно, это вовсе не было шуткой, – тихо проговорил Лео, глядя ей в лицо.


Мэри Дюрант прошла по комнате, подобрала несколько опавших лепестков на полу у вазы с хризантемами и аккуратно положила их в мусорную корзину. Это была спокойная высокая двадцатисемилетняя женщина. Несмотря на гладкое, без морщин лицо, она все-таки выглядела старше своего возраста, возможно, из-за свойственной ей степенной дородности. Мэри была красива неброской красотой миловидной женщины: правильные черты лица, хорошая кожа, живые голубые глаза, светлые волосы, зачесанные назад и стянутые большим узлом на затылке. Она причесывалась так не потому, что такая прическа была в то время в моде, но потому, что всегда и во всем придерживалась своего собственного стиля. Мэри выглядела такой же опрятной и ухоженной, как и ее дом. Всякая пылинка, любой беспорядок в доме вызывали у нее досаду.

Мужчина в инвалидной коляске смотрел, как тщательно она подбирала опавшие лепестки, и криво усмехался.

– Опять хлопочешь, – сказал он. – Каждому свое место, и все на своих местах.

Эти слова, сопровождавшиеся раздраженным смехом, не смутили, однако, Мэри Дюрант.

– Люблю аккуратность, – согласилась она. – Знаешь, Фил, чувствуешь себя скверно, если дом напоминает свинарник.

– Что ж, во всяком случае, я беспорядка не делаю, – произнес с горечью муж.

Вскоре после свадьбы Филипа Дюранта парализовало. Для Мэри, которая его обожала, он стал и ребенком и мужем одновременно. Ее властная любовь временами приводила его в замешательство. Жена никак не хотела понять, что неуемная заботливость иногда довольно сильно утомляет мужа.

Он торопливо заговорил, видимо, боялся, как бы она опять не принялась охать и сочувствовать.

– Должен сказать, что новости, которые сообщил твой отец, требуют разъяснения! Столько времени пролетело! Как тут не нервничать?

– Я едва поняла, о чем идет речь… Это так неправдоподобно. Сперва я просто не поверила. Если бы такое сказала Хестер, а не отец, я бы приписала все ее необузданному воображению. Ты ведь знаешь, что представляет собой Хестер.

Лицо Филипа смягчилось. Он с нежностью произнес:

– Неистовое, страстное существо, ищущее всю жизнь невзгоды и умеющее их находить.

Мэри пропустила мимо ушей это замечание. Характеры других людей не интересовали ее.

– Наверное, это все-таки правда? – продолжала она. – Ты не думаешь, что этот человек просто дал волю своей фантазии?

– Рассеянный ученый? Хорошо бы, если так, – проговорил Филип, – но, кажется, и Эндрю Маршалл отнесся к вопросу довольно серьезно. А «Маршалл, Маршалл и Маршалл» весьма солидная адвокатская фирма, да будет тебе известно.

– Что же все это означает, Фил? – спросила, насупившись, Мэри Дюрант.

– Это значит, – ответил Филип, – что Джако будет полностью реабилитирован, если власти сочтут дело доказанным. А о другом, полагаю, и речь не идет.

– О, как хорошо, – вздохнула Мэри, – как славно.

Филип Дюрант снова рассмеялся горьким, язвительным смехом.

– Полли! – сказал он. – Ты уморишь меня.

Муж иногда называл ее Полли. Это имя абсолютно не соответствовало ее величественной внешности. Она с удивлением поглядела на Филипа:

– Не понимаю, что тебя развеселило.

– Ты так изящно выразилась. Словно торговка, расхваливающая на базаре изделия деревенских недотеп.

– Но это и в самом деле славно! – еще более удивилась Мэри. – Теперь нет нужды делать вид, что все в порядке, и забывать о случившемся в нашем доме убийстве.

– Ну, не совсем в нашем.

– Это практически то же самое. Все это нервирует и в высшей степени удручает, когда за твоей спиной досужие языки перешептываются. Мерзость какая-то.

– Но ты держишься молодцом, – возразил Филип. – Заморозишь болтунов ледяным взглядом своих голубых глаз, собьешь с них спесь и заставишь самих себя устыдиться. Просто удивительно, как тебе удается скрывать свои эмоции.

– Противно это, крайне неприятно, – сказала Мэри, – но, как бы то ни было, он умер, и разговорам конец. А теперь… теперь, полагаю, снова начнут ворошить старое. Устала я.

– Да, – задумчиво протянул Филип. Он вздрогнул, на лице мелькнула гримаса страдания. Жена подскочила к нему:

– Тебе нездоровится? Подожди. Дай поправлю подушку. Вот так. Теперь лучше?

– Тебе бы в больнице сиделкой работать.

– Меньше всего хотела бы ухаживать за другими людьми. Только за тобой.

Это были простые, безыскусные слова, но под ними таилась глубокая бездна невысказанного чувства.

Зазвонил телефон. Мэри подошла к нему, сняла трубку.

– Это Мики, – пояснила она Филипу. – Да… Мы уже слышали. Отец звонил… Хм, разумеется… Филип говорит, что, если юристы найдут доказательства убедительными, все будет хорошо. В самом деле, Мики, не понимаю, чем ты так огорчен… Не считаю себя идиоткой… Мики, я действительно не думаю, что ты… Алло! Алло! – Мэри нахмурилась и опустила трубку. – Он не захотел разговаривать. В самом деле, Филип, я не понимаю Мики.

– Чем именно он тебя огорчил?

– Хм, он будто взбесился. Назвал меня идиоткой, сказал, что я не задумываюсь о последствиях. К черту! Так и сказал. Но почему? Не понимаю.

– Испугался, наверное, а? – в раздумье произнес Филип.

– Но почему?

– Хм, знаешь, он прав. Последствия неизбежны.

Мэри окончательно растерялась:

– Думаешь, снова всколыхнется интерес к этому делу? Конечно, я рада, что имя Джако больше не замарано, но тошно делается, когда народ языки распускает.

– Не в том дело, что соседи скажут. Есть вещи и поважнее. Полиция заинтересуется, вот!

– Полиция? – всполошилась Мэри. – Им-то что за дело?

– Моя дорогая девочка, подумай, – сказал Филип.

Мэри медленно подошла к нему, присела рядом.