Агата Кристи - Горе невинным

Почему же все это не уходит из памяти? Почему он не вспоминает хорошее, не радуется жизни? Он и сам этого не знает.

И вот… что же произошло? Она умерла, можно ли в это поверить? Вспомнилось, как она купила его за жалкую сотню. Она могла купить все, что угодно, – дома, машины… и даже детей, которых у нее не было. Значит, она могущественна, как сам Господь!

Но оказалось, что совсем не могущественна. Трахнули кочергой по затылку, и стала трупом, который от любого другого трупа не отличишь!

Значит, она умерла? О чем же он тревожится? Что же его тяготит? А то, что теперь ее нельзя более ненавидеть, она мертва.

Перед ним находилась Смерть…

Он почувствовал, что ненависть его испарилась, почувствовал и испугался…

В спальне, где от чистоты рябило в глазах, Кирстен Линдстрем заплела в две старомодные косы свои светлые с сединой волосы и приготовилась ко сну.

Она была встревожена и напугана. Полиции нравятся иностранцы. Правда, в Англии она жила так долго, что сама себя иностранкой не чувствовала. Но полиции-то это неизвестно.

Этот доктор Калгари… Какая нелегкая его принесла?

А ведь все было по справедливости. Она подумала про Джако и вновь повторила себе, что все по справедливости.

Она знала его еще маленьким мальчиком. Плут он был и обманщик! Но такой очаровательный, такой занимательный! Вечно его прощали, вечно старались уберечь от наказания.

А врал он мастерски. Как ни прискорбно, но это надо признать. Так врал, что все ему верили… Нельзя было не поверить. Хитрый, коварный Джако.

Доктор Калгари, видно, полагал, будто знает, о чем это он рассказывает! Но доктор Калгари ошибался. Подумаешь – алиби, такое-то место, такое-то время. Джако и не такие штуки проделывал. Она, как никто другой, знала, на что он способен.

Поверит ли кто-нибудь, если рассказать про Джако все, что ей ведомо? И вот… что-то будет завтра? Придет полиция, и снова у всех испортится настроение, снова в доме воцарится подозрительность и недоверие. И это ужасно…

А она так любит их всех, так любит! И знает про них больше любого другого, гораздо больше, чем знала миссис Эрджайл, ослепленная своими материнскими чувствами. Для миссис Эрджайл они были ЕЕ детьми. Она видела в них свою собственность. Но Кирстен воспринимала детишек такими, какими они были в действительности, и хорошо знала их достоинства и недостатки. Если бы у нее были свои дети, может быть, тогда и возникло бы у нее ощущение собственника. Но природа не наделила ее материнским инстинктом. Вот мужа своего она бы любила, если бы он у нее был.

Трудно понять таких женщин, как миссис Эрджайл. С ума сходила по чужим детям, а к собственному мужу относилась так, будто тот вообще не существовал! А человек он, надо сказать, хороший, прекрасный человек, лучше не бывает. Негоже пренебрегать такими мужчинами. А миссис Эрджайл как занялась своими заботами, так и не замечала, что у нее под носом творится. Эта секретарша, смазливая девка, знала, как нужно обходиться с мужчинами. И теперь для Лео уже нет препятствий на дороге к счастью, или они все-таки существуют? Осмелится ли эта парочка соединиться после того, как на «Солнечное гнездышко» снова пала тень от убийства?

Кирстен удрученно вздохнула. Что их всех ожидает? Того же Мики, который глубоко, почти патологически ненавидит свою приемную мать. Или Хестер – неистовое, взбалмошное существо. Хестер, кажется, нашла себе приют и душевный покой рядом с этим милым обстоятельным молодым доктором. А Лео с Гвендой имели определенные намерения и должны понимать, какие могут возникнуть последствия. Или Тину, эту прилизанную маленькую кошечку. Или эгоистичную, расчетливую Мэри, которая, пока не вышла замуж, ни к кому особой симпатии не выказывала.

А сама Кирстен сначала обожала хозяйку, благоговела перед ней. Теперь уже не вспомнишь, когда появилась неприязнь, когда она осмелилась ее порицать. Наверное, когда та слишком о себе возомнила, начала мучить всех своими благодеяниями, когда появилось непререкаемое «Мама лучше всех знает». А какая она им мать! Родила бы хоть одного ребенка, может, спеси и поубавилось. Но что это она все о Рэчел Эрджайл размышляет? Ее уже нет в живых.

О себе следует подумать… и о других тоже.

А также о том, что их ожидает завтра.

Мэри Дюрант проснулась в испуге.

Ей приснилось, будто она ребенок и опять очутилась в Нью-Йорке. Странно. О тех временах никогда не вспоминала. Удивительно, как она могла вообще что-то запомнить. Сколько лет ей было? Пять? Шесть?

Ей снилось, будто из комфортабельного отеля ее привезли домой, в убогое жилище. Эрджайлы уплывают в Англию, а ее с собой не берут. Душа ее наполнилась яростью, но она тут же вспомнила, что это был всего-навсего сон.

Какая чудесная жизнь настала. Ездили в автомобиле, поднимались в отеле на лифте на восемнадцатый этаж, огромный номер, удивительная ванная! Потрясающее открытие: весь мир твой, если ты богат! Только бы остаться тут, только бы сохранить роскошь… навсегда!

И главное, добиться этого не так уж и трудно: всего-то и требуется, что демонстрировать свою привязанность. Нет ничего легче, она не была ни к кому привязана, но притворяться умела. И начала изображать любовь, ради счастья чего не сделаешь! Богатые папа с мамой, наряды, машины, пароходы, самолеты, слуги, не спускающие с нее глаз, дорогие куклы и игрушки. Сказка, обернувшаяся реальностью…

Жаль, что откуда-то вдруг появились и другие дети. Разумеется, во всем виновата война. Или чему быть, того не миновать? Ее неутоленная, ненасытная страсть к материнству, в которой чувствовалось отчасти нечто звериное, даже и без войны заставила бы взять в дом приемных детей.

Мэри всегда немного презирала свою приемную мать. Что ни говори, а глупо собирать таких ребят, которых она находила. Сброд какой-то! Дети с преступными наклонностями вроде Джако, взбалмошные вроде Хестер, строптивые вроде Мики. Одна Тина, не поймешь какого роду-племени, чего стоит! Неудивительно, что все так скверно обернулось. Впрочем, Мэри никого не осуждает за непослушание, и сама-то не всегда слушалась. Вспомнилась их встреча с Филипом, бравым молодым летчиком. Мать протестовала: «Эти торопливые замужества. Подожди, пусть война кончится». Но она не хотела ждать. У нее была такая же сильная воля, как и у матушки, а папа ни во что не вмешивался. Они с Филипом поженились, и война вскоре закончилась.

Мэри хотелось, чтобы Филип всецело принадлежал ей. Необходимо было вырваться из-под материнской опеки. Но не мать, а сама Судьба покарала ее. Сначала финансовый крах основанных Филипом предприятий, а потом страшный удар нанесла болезнь Филипа – полиомиелит и паралич обеих ног. Когда Филип покинул больницу, сама жизнь вынудила их поселиться в «Солнечном гнездышке». Филип полагал, что иного выхода у них нет. Он обанкротился, а рента, получаемая ими из фонда с доверительным управлением, была явно недостаточна для содержания собственного дома. Мэри просила увеличить им ежемесячную ренту, но ответ был один: разумнее жить в «Солнечном гнездышке». Она же хотела, чтобы Филип принадлежал только ей одной, и не желала, чтобы он своим именем пополнил список «детей» Рэчел Эрджайл. И заводить собственного ребенка она не собиралась – желала иметь одного лишь Филипа.

Сам Филип не возражал против жизни в «Солнечном гнездышке».

– Тебе же самой лучше, – говорил он. – Люди кругом, веселей будет. Твой отец очень приятен в общении.

Почему Филип не хотел оставаться наедине с ней, как того желала она? Для чего ему требуется компания – отец, Хестер?

Безотчетная ярость овладела ею. Мать, как всегда, настаивала на своем. Но Мэри не уступила… чтоб ей сдохнуть.

И вот снова травят душу воспоминания. Почему, боже мой, почему?

Что это Филип затеял? Выспрашивает всех, суетится, зачем лезет не в свое дело? Ловушки расставляет… Что за ловушки он изобретает?

Лео Эрджайл следил, как утренний свет, заполняя комнату, медленно вытеснял из нее серые сумерки.

Он все тщательно обдумал и знал, что ожидает его и Гвенду.

Мысленно он попытался представить, как выглядит дело с точки зрения помощника инспектора Хьюша. Рэчел пришла в комнату Лео и рассказала ему про Джако – про его сумасбродства и угрозы. Гвенда тактично вышла в соседнюю комнату, а он пытался успокоить Рэчел, сказав ей, что она поступила правильно, проявив твердость, что хватит потакать Джако, ибо к добру это не приведет, – как бы дело ни повернулось, Джако должен отвечать за свои грехи. Она ушла успокоенная.

Потом в комнату вернулась Гвенда, собрала письма, чтобы отнести их на почту, спросила, не может ли она что-нибудь сделать, при этом важны были не сами слова, а то, как она их произнесла. Он поблагодарил ее и сказал, что ее помощь не требуется, а она пожелала ему доброй ночи и ушла. Миновав коридор, она спустилась по лестнице и прошла недалеко от комнаты, где за столом работала Рэчел. Никто не видел, когда Гвенда вышла из дому.

Сам он в полном одиночестве находился в библиотеке. Никто не знает, выходил ли он оттуда, спускался ли к Рэчел. Не возникает сомнений, что и сам он, и Гвенда имели теоретическую возможность совершить убийство. И мотив имеется, поскольку он любит Гвенду, а Гвенда любит его. Таким образом, никто не сможет подтвердить их невиновность, равно как и доказать их вину.

Неподалеку, не более чем в четверти мили от «Солнечного гнездышка», с воспаленными глазами мучилась от бессонницы Гвенда.

Стиснув руки, она с ненавистью думала о Рэчел Эрджайл. Ей чудилось, будто из темноты до нее доносится голос миссис Эрджайл: «Думаешь, если меня убили, то мой муж достанется тебе? Никогда… Никогда. Твоим он не будет никогда».

Хестер снилось, что Дональд Крейг неожиданно оставил ее одну на краю пропасти. В смертельном страхе она закричала и вдруг на противоположной стороне пропасти увидела Артура Калгари, протягивающего ей руки.