Малони мог бы возразить, но видя, что остальные молчат, решил не портить картину общего согласия.

– Ну, раз возражений нет, – сказал Боццарис, – а я способен это оценить, ребята, тогда, думаю, мы можем приступить к делу. Пожалуйста, займите вон ту скамью у стены, а я приглашу своих парней, и мы начнем развлечение, тем более я надеюсь, что вы как следует отдохнули в наших уютных камерах.

Боццарис нажал кнопку у себя на столе, и в дверях появился полицейский.

– Все в порядке, Сэм, – сказал лейтенант, – позови остальных ребят и начнем.

– Есть, – сказал Сэм, вышел и через пару минут вернулся еще с пятью детективами, которые кивком поздоровались с лейтенантом, а затем занялись подготовкой к привычной процедуре.

Один из них опустил зеленые занавеси на зарешеченных окнах, другой выключил верхний свет, третий развернул на противоположной от лейтенантского стола стене белый экран. Даже в полумраке Малони разглядел, что полотнище экрана в высоту размечено черточками: пять футов четыре, пять футов шесть, пять футов восемь и так далее. Сэм включил прожектор, от которого на экране загорелось ослепительно-яркое пятно, и тогда лейтенант прочистил горло и сказал:

– Ну-с, давайте начнем.

– Мы готовы, сэр, – сказал Сэм.

Боццарис снова откашлялся.

– Что ж, давайте посмотрим, что мы на сегодня имеем, – добродушно и даже дружелюбно сказал он и назвал имя и возраст первого задержанного.

Мужчина, вставший со скамьи и приблизившийся к экрану, был одет в аккуратный темно-коричневый костюм, белую рубашку, желтый галстук и начищенные коричневые ботинки. Он немного походил на жокея. Он остановился у экрана, и Малони увидел, что его рост как раз пять футов шесть дюймов. Все тем же добродушным тоном Боццарис рассказал полицейским, за что тот был арестован, а затем объявил: «Заявления нет», из чего Малони заключил, что при аресте узник ничего не сказал, так же как и он сам накануне ночью, потому что его арест и удар по голове дубинкой совпали по времени, после чего он немедленно потерял сознание.

– Итак, – сказал Боццарис, – насколько я понимаю, вчера вечером ты, Джерри, запустил руку в чей-то карман, это так?

– Нет, – сказал Джерри, – я невиновен.

– Однако двое детективов, – продолжал спокойным благожелательным тоном Боццарис, – видели, как ты сунул руку в карман одного джентльмена и вытащил из него бумажник. Разве этого не было, Джерри?

– Нет, я невиновен, – сказал Джерри.

Малони показалось, что, наверное, было бы лучше, если бы Джерри не повторял одну и ту же фразу с таким напором.

– Но, Джерри, – сказал Боццарис, – когда тебя арестовали, в кармане у тебя нашли мужской бумажник, а в нем – визитную карточку с именем Дэвид Гросс. Ведь тебя зовут не Дэвид Гросс, верно, Джерри?

– Нет, меня зовут Джерри Кук, – изображая искреннее удивление, сказал допрашиваемый.

– Как же тогда этот бумажник с водительскими правами на имя Дэвида Гросса, с карточкой «Дайнер-клуб» на имя Дэвида Гросса, со всеми этими удостоверениями личности Дэвида Гросса оказался у тебя? Ты, случайно, не знаешь этого, Джерри?

– Откуда мне знать? Понятия не имею, – сказал Джерри.

– Если только ты не вытащил этот бумажник из его кармана, верно, Джерри?

– Не знаю.

– Ну и как ты это расцениваешь, Джерри?

– Я считаю себя невиновным.

– То есть ты не крал бумажник у мистера Гросса?

– Нет, сэр, я этого точно не делал.

– Джерри, ты ведь, кажется, карманник?

– Да, сэр, и без ложной скромности скажу, очень профессиональный и ловкий.

– Видишь, Джерри, вот здесь у меня есть некий лист «Б» с данными о твоей биографии, и, полагаю, всем этим джентльменам будет интересно узнать, что тебя трижды арестовывали за карманные кражи, и по двум из них ты был осужден, так что еще можно поспорить, такой ли ты ловкий карманник. Так ты стащил бумажник мистера Гросса или нет?

– Нет, сэр, я невиновен.

– Джерри, тебе предстоит получить новое предписание, – сказал Боццарис. – Следующий.

Один из детективов проводил Джерри за руку к двери, где его ждал полицейский, чтобы вывести в другое помещение. Малони наблюдал за происходящим с растущим интересом, прекрасно зная, что уж он-то не совершал никакого преступления, а тем более уголовного, и только ожидал возможности заявить об этом Боццарису. Но в комнате оставалось еще семь задержанных, кроме него (как он теперь увидел, среди них одна женщина), и он не знал, когда до него доберется Боццарис.

– Гаррисон Рэндольф, двадцать шесть лет, – сказал Боццарис, – ударил мужчину по голове битой для крикета. Заявления нет.

Гаррисон поднялся со скамьи и подошел к белому экрану, защищая глаза рукой и избегая смотреть на яркий луч прожектора. Это был человек среднего роста, одетый в спортивный клетчатый пиджак и синие спортивные штаны. Белая рубашка без галстука была распахнута у ворота.

– Ну, – сказал Боццарис, – Рэнди, расскажи нам, почему ты ударил человека по голове крикетной битой?

– Кто сказал, что я его ударил? – спросил Рэнди.

– Во-первых, человек, которого ты ударил.

– Если я вообще его ударил, а я этого не делал, то уж во всяком случае не битой.

– А чем же?

– Рукояткой биты.

– Объясни нам, какая разница между рукояткой биты и самой битой?

– Это очень просто: крикетная бита разбирается на две части – на саму биту и на ее рукоятку. У меня была снятая с нее ручка, а меня обвиняют в том, что якобы я ударил его битой.

Так что, если я ему и врезал, то именно рукояткой биты, а вовсе не битой.

– Как бы то ни было, объясни, почему ты его ударил?

– Если я его и ударил, чего я не делал, то это из-за подсказки.

– Какой подсказки?

– Из-за подсказки, на какую лошадь надо ставить.

– Ты ему дал совет насчет какой-то лошади?

– Нет, это он отказывался назвать мне нужную лошадь.

– Поэтому ты его ударил, верно?

– Я только хотел убедить его, чтобы он дал мне информацию.

– А о какой лошади шла речь? – спросил Боццарис, и Малони увидел, как он взял карандаш и подвинул к себе небольшой блокнот.

– Ну, не знаю, имею ли я право делиться конфиденциальной .информацией, – сказал Рэнди, – тем более, когда меня обвиняют в том, что я ударил человека.

– Кто знает, может, это обвинение будет снято, – сказал Боццарис.

– Действительно, кто знает, – сказал Энди. – Но с другой стороны, с чего я стану разглашать сведения о такой отличной лошадке, которая должна была бежать вчера, но ее сняли со скачек, и теперь она будет участвовать в забеге, который состоится сегодня от двенадцати до часу дня.

– От двенадцати до часу, говоришь? – спросил Боццарис.

– Да, именно так, – сказал Рэнди.

По комнате пронесся дружный шелест бумаги. Малони с удивлением наблюдал, как собравшиеся детективы достают свои черные блокноты, предназначенные для записей данных о преступниках и их позорных деяниях, и держат наготове ручки и карандаши.

– И где же будут эти бега? – спросил Боццарис.

– На ипподроме «Эквидакт».

– Который, ты говоришь, заезд?

– Второй.

– А кличка лошади?

– Нет, ну это просто безобразие, – выдвинуть против меня такое несправедливое обвинение, – сказал Рэнди.

– Конечно, – согласился Боццарис, – но обычно, когда речь заходит о шансах какой-нибудь лошади, люди всегда выходят из себя, спорят и ругаются, так что кто знает, что ему там влетело в голову? Лично я, например, и представить себе не могу, чтобы человек мог пострадать от удара ручкой биты. У меня такое впечатление, что на этого человека все-таки напали с целой битой, а это уже совершенно другое дело.

– Да, сама бита может быть страшным орудием, – согласился Рэнди.

– Конечно. Но я не понимаю, каким образом может быть опасной простая ручка от биты.

– Вот и я не понимаю.

– Спросите у него кличку лошади, – подсказал один из полицейских.

– Кстати, как там зовут эту лошадку? – спросил Боццарис.

– Я скажу вам по секрету, если вы обещаете не разглашать его, – сказал Рэнди.

– К чему, к чему, а к чужим секретам я всегда отношусь с полным уважением, – сказал Боццарис.

Рэнди подошел к столу, наклонился и что-то прошептал на ухо лейтенанту. Боццарис кивнул и нацарапал что-то в блокноте. Малони попытался разглядеть написанное, но в комнате было слишком темно, а стол стоял слишком далеко от него.

– Спасибо, – сказал Боццарис, – можешь мне поверить, я и в самом деле ценю доверительность.

– Передайте от меня привет районному прокурору, – сказал Рэнди.

– Следующий, – сказал Боццарис. – Майкл Хейли, пятьдесят семь лет, и Диана Райан, пятьдесят пять лет. Ограбление ювелирного магазина на Западной Сорок седьмой улице. Заявления нет. Так что там с вами было, ребята?

В комнате поднялась волна нового возбуждения, и Малони понял, что оно не имеет никакого отношения к подсказке, которую Рэнди только что сообщил лейтенанту, старательно закрывающему запись большой ладонью. Детективы алчно подались вперед, устремив глаза на женщину и мужчину, вставших у белого экрана. Малони тоже невольно вытянул шею, внимательно разглядывая этих людей и пытаясь понять, чем они могли вызвать такой ажиотаж среди полицейских. На вид они казались самой обычной пожилой супружеской парой: мужчина худощавого сложения с прямыми, спадающими на плечи седыми волосами стоял очень прямо, засунув руки в карманы темно-зеленого плаща, с застывшим на лице удивленным выражением; женщина с короткими вьющимися темными волосами, с сильно накрашенным лицом, в помятом синем платье и с таким же выражением изумления в карих глазах. И тем не менее они привлекли особое внимание всех присутствующих, даже голос Боццариса заметно понизился, так что могло показаться, будто он непринужденно и дружески беседует со своими гостями, вроде начальника с супругой, в своей гостиной, с бокалом вина, в котором отражается уютное пламя камина.