Нигел узнал Джима. Оставалось непонятным, узнал ли Джим Нигела. Но хотя его, похоже, беспокоили те же тревоги, что и Нигела, Джим расплылся в улыбке и сделал шаг вперед, когда Кит протянул ему руку.

– Кит! – сказал он, крепко сжимая протянутую руку. – Я не буду спрашивать, что ты делаешь в Лондоне; в конце концов, это касается только тебя. Пока я пребываю здесь, снимаю квартиру на Кларидж-стрит, 24. До чего приятно увидеть хоть одно знакомое лицо в чужой стране. Как дела, ирландцы?

Все трое, хотя и по разным причинам, испытывали крайнее напряжение. Кит хотел бы предупредить Нигела о некоторых аспектах прошлого Джима, но, скорее всего, это было не важно, да и во всяком случае это можно отложить на потом.

– Физически лучше некуда, – ответил он. – Да и твою жуткую физиономию приятно увидеть. Я хотел бы познакомить тебя с моим очень старым другом, о котором я тебе рассказывал. Джим Карвер. Нигел Сигрейв.

– Очень приятно, сэр, – в унисон сказали оба, обмениваясь рукопожатием.

Нигел, скорее всего, припомнив и то, что он услышал от Кита, и то, что подслушал из разговора Кита с «первосвященником» Рискином в отеле «Лэнгем», был воплощенная любезность.

– Надеюсь, вы не сочтете Лондон слишком уж скучным, мистер Карвер. Давайте кое-что уточним. Ваш отец – сенатор Карвер из Массачусетса. А вы, насколько мне помнится, во время последней заварушки в Америке были майором. У вас, янки, была масса времени между 61-м и 65-м. Служили в кавалерии или пехоте, майор Карвер?

Джим нахмурился, и его доброжелательность испарилась.

– Если быть точным, сэр, ни там и ни там.

– Бросьте, бросьте, мы не собираемся совать нос в чужие дела. И тем не менее! Поскольку вы среди друзей, в каком полку армии Союза вы служили?

Джим выпрямился и застыл. В тишине помещения громко раздался его голос.

– Среди друзей? – повторил он. – И снова, сэр, опасаюсь, что вас ввели в заблуждение или что вы сами впали в него. Я командовал вьючной артиллерией Южной Каролины и имел высокую честь служить Конфедерации[10] Штатов Америки. Всего хорошего, Кит. Надеюсь, скоро увидимся. Он повернулся на каблуках и решительно вышел.

Глава 12

Хотя Кит, который оттащил Нигела в темный угол, говорил тихим голосом, он был буквально вне себя.

– Я должен был предупредить тебя! Это моя ошибка, глупейшая оплошность! Тьфу ты, черт, Нигел! Откуда ты мог это знать?

Нигел тоже вскипел:

– Да не в этом дело! Этот парень помрачнел, как грозовая туча, как только я назвал его янки. Но ты прав, Кит: как я мог это знать? Он же янки, не так ли?

– О да; он из бостонских браминов[11]. Джим был причиной чертовски неприятного происшествия. Север объявил его вне закона и назвал предателем; семья сразу же отказалась от него. Если бы он несколько лет назад, когда ему минул двадцать один год, не унаследовал независимый источник дохода, сегодня ему пришлось бы вести весьма нелегкую жизнь.

– Черт возьми, почему армия Конфедерации?

– Мы руководствуемся нашими инстинктивными симпатиями, Нигел. Джим был рожден, в районе Бикон-Хилл[12]. Но его колледжем был «Уильям и Мэри» в Виргинии, большинство его приятелей и все самые близкие друзья были выходцами с Юга. Доводы рассудка и традиции говорили одно, а чувства и симпатии – другое. Когда пришло время выбирать сторону, он выбрал повстанцев и мятежников. И я могу его понять. Хотя признавать не имею права, ибо с технической точки зрения остаюсь нейтральным. Я чувствовал, чем он руководствовался в своих действиях. Что же до личности Джима...

– В нем сидит какая-то чертовщина, – сердито буркнул Нигел. – Но мне он скорее нравится. Я предполагаю, он был хорошим офицером?

– Одним из самых лучших. Джим – прирожденный артиллерист. Он инстинктивно чувствовал, где поставить пушки, как использовать каждую складку местности и в какой момент открыть самый убийственный огонь. Он всегда напоминал мне другого такого же лидера – урожденного южанина, майора Джона Пелема из конной артиллерии Стюарта, который в 63-м был убит у форта Келли. Если не считать, что Джим был, в отличие от Пелема, темноволос и смугл. Та же самая добродушная аристократичность, та же лихая бесшабашность...

– Сегодня он продемонстрировал не лучшие качества своей натуры, так ведь? И все же! Если он таков, как ты о нем рассказываешь, Кит, я готов назвать его своим другом. Ты совершенно уверен, что Мюриэль никогда бы не смогла привлечь его внимание – и он ее тоже. Вопрос в том, – внезапно взорвавшись, добавил Нигел, – где, черт побери, мы оказались и что нам теперь делать?

– Может, ты выслушаешь хоть несколько слов совета? Если не от меня, то хотя бы от Уилки Коллинза?

– И что же это за совет?

– Отправляйся домой, Нигел. Иди домой, отдохни и успокойся. Это последнее, что сказал Коллинз перед моим уходом, и тебе стоит оценить его мнение. Мало было прошлой ночи, так тебе еще достался нелегкий день с переживаниями. Так что скажешь?

– Надо подумать, – неохотно выдавливая каждое слово, сказал Нигел. – Может, мне в самом деле лучше отправиться домой. Но говорю тебе, в постель они меня не уложат!

– В этом нет необходимости. Выбери себе удобное кресло, расположись в нем и читай... если сможешь найти что-то интересное.

– О, вот за это я ручаюсь. Ладно! Если ты хочешь составить мне компанию до Хампстеда, Кит, то собирайся. Когда они из комнаты ужасов вышли в большой зал, Нигел снова стал рассказывать:

– Тут есть и экспозиция наполеоновских реликвий, но сейчас не будем тратить на них время. Для одного визита с меня хватит и экспозиций Мадам Т. Вперед, карета ждет!

Она ждала их на Бейкер-стрит. В субботу вечером, когда Кит добирался до «Удольфо» в таком же экипаже, он сидел с левой стороны, лицом по ходу движения. Сегодня, надеясь, что его суетливый приятель больше ничего не будет передумывать, он устроился в том же самом левом углу, дав Нигелу возможность расположиться справа. Они снялись с места; окна в экипаже были закрыты, потому что за ними стоял сумрачный зябкий, с порывами ветра, день.

Нигел долго сидел, погруженный в задумчивое молчание, хотя его губы шевелились, словно он что-то говорил про себя. И когда их экипаж пробирался сквозь плотное движение, и когда улицы опустели, он продолжал что-то бормотать. Один раз он опустил окно с правой стороны, чтобы, высунув голову, посмотреть назад, но почти сразу же закрыл его и вернулся к своим раздумьям, подперев подбородок сжатыми кулаками. Они были готовы преодолеть последний крутой склон на Хит-стрит, когда Нигел бросил на своего спутника возмущенный взгляд и взорвался:

– Брось, Кит! Ради бога, как мне хочется, чтобы ты объяснился!

– В чем объяснился бы?

– Ты как-то сказал – если выяснится, что Мюриэль обманщица, то, по твоему мнению, я могу испытать лишь радость и удовольствие, а не переживать. Вздор, старина, полный вздор! Как ты пришел к такому выводу?

– Значит, ты не сомневаешься, что Мюриэль в самом деле Мюриэль?

– Да, не сомневаюсь!

– Но предположи, просто предположи, что она все же суккуб. Можешь ли ты в глубине души категорически отрицать, что и в таком случае могут быть элементы удовольствия и облегчения?

Нигел сделал какой-то неопределенный жест:

– Откровенно говоря, в глубине души я вообще не могу ничего категорически отрицать. Тем более тут все жутко запутано. Большую часть времени я не знаю ни что думать, ни по какому пути двигаться!

– Хотя не перестаешь размышлять о Мюриэль?

– Да, среди прочих тем...

– А конкретно эти прочие темы...

– Одна из них, – Нигел распрямил плечи, – это заговор, по причине которого со мной надо обращаться так, словно я сделан из хрупкого стекла. Большое спасибо! Я в добром здравии и в отличной форме! Даже Уилки Коллинз, похоже, не знал, что сказать. Неужели он в самом деле настаивал, что я должен заткнуться и вести себя как инвалид?

– Вот его подлинное послание тебе, которое я передаю слово в слово: «Иди домой и оставайся там! Ради бога, человече, иди домой!»

– Но почему, Кит? Если подумать здраво, почему?

Оказавшись на вершине холма, карета неторопливо двинулась по ровному участку дороги, которая поворачивала налево, огибая высокую каменную стену вокруг «Удольфо». По обе стороны ворот высились стволы буковых деревьев с облетевшей листвой. Вдруг Нигел с силой ударил кулаком по колену:

– Ты слышишь меня, Кит? Почему?

– Уилки Коллинз, как и я, не испытал никакого удовольствия, узнав, что ты шляешься по городу с пулевой раной в груди, когда за спиной у тебя маячит какой-то неизвестный враг, решивший убить тебя. И знаешь, тебе крепко повезло, что ты еще жив. Но больше не испытывай фортуну.

– Чушь! – убежденно сказал Нигел. – Ты хочешь сказать мне, что этот тип сделает еще одну попытку?

– И Коллинз, и полковник Хендерсон считают, что опасность существует. Не сомневаюсь, именно поэтому полицейские и искали тебя сегодня. Кстати, они тебя еще ищут?

– Не так давно я сам их искал, но в городе чертовски много кебов, так что не могу быть уверенным. Но... – Опустив окно с правой стороны, Нигел, придерживая шляпу, высунул голову, тут же втянул ее обратно и закрыл окно. – Да, они тащатся за нами, сидят у нас на хвосте. Я не могу разобрать, то ли там старина Гоблин, то ли его напарник, не могу поручиться, что это тот же самый экипаж, хотя, скорее всего, он и есть.

И теперь, сидя боком, лицом к окну с левой стороны, Нигел заговорил с предельной серьезностью:

– Можешь ли оказать мне небольшое одолжение, старина? Перестань каркать у меня над головой. Я в состоянии и сам о себе позаботиться, Кит. Пусть даже этот псих сделает еще одну попытку, что в высшей степени сомнительно...

Грохот выстрела раздался так близко, что Киту показалось, будто стреляли у него под ухом. Он увидел пулевые отверстия: два входных в левом стекле и два в оконном стекле справа. И, еще не успев заметить рваную борозду в пальто на правом плече Нигела, Кит склонился вперед и приник к стеклу слева.