«Не сказал ли я нечто такое, чего не хотел бы довести до их сведения?» — спрашивал себя Доулиш, спускаясь по ступенькам. Его шофер стоял у открытой дверцы машины.

— Я прогуляюсь. Мне нужно подышать свежим воздухом, — сказал Доулиш.

— Сейчас и впрямь прекрасное утро, сэр.

Оно было действительно прекрасным. Солнце щедро рассыпало свои теплые лучи. Доулиш шел вдоль Уайтхолла, думая о разном. Он был уверен, что за ним следят. Он также был уверен, что ему грозит серьезная опасность. Думал и о том удручающем факте, что не может никому доверять. В деле такой важности нельзя доверять даже тем, кого считаешь достойным доверия. Сознание своего одиночества в таких критических обстоятельствах камнем давило на сердце. И все утро было восхитительным, шпили башен Гвардейского конного корпуса сияли на солнце. Он приблизился к парламентской площади и увидел башню Биг Бена и здание парламента с их готическим великолепием. Сейчас они обрели почти сказочную красоту, словно были игрой воображения, а не подлинными строениями, куда обращены людские надежды. В том числе и его собственные…

Он свернул в улочку, ведущую в старый Скотланд-Ярд, кивнул дежурному констеблю, вошел в темный, почти пустынный холл, отделанный под мрамор, и лифтом поднялся в свои служебные помещения.

— Хелло, — сказал Доулиш и мрачно добавил: — Проблемы?

— Весьма серьезные, — просто ответил Чайлдс.

— Ультиматум? — спросил Доулиш. — От тех, кому служит Смит?

— Да, сэр.

— Рассказывайте.

— Звонили по телефону четыре раза, — сообщил Чайлдс. — Всякий раз это был другой человек или это был один человек, менявший голос. Но имя называлось одно и то же.

— Джумбо, надо полагать? — спросил Доулиш.

— Да, Джумбо. Хотел бы, чтобы вы меня лучше осведомили обо всем, сэр, — голос Чайлдса прозвучал с упреком.

— Мне представляется, что это вымышленное имя в этой компании Вездесущих, так я их окрестил, — мимоходом добавил Доулиш. — Похоже, что они очень много знают и думают, будто знают все. Были угрозы?

— Да, сэр. Если только вы не выпустите Смита, они…

— Первое — убьют меня, — прервал Доулиш. — Второе — убьют или выкрадут мою жену. Третье — обесчестят меня навсегда перед лицом всего мира. Четвертое… — тут он замолк, нахмурившись. — Не знаю, пожалуй, чем они могут еще угрожать. Скажите мне.

— Других угроз не было, — ответил в тон ему Чайлдс. — В четвертый раз просили передать: если вы отпустите Смита и будете сотрудничать с теми, кто поставлен над ним, чистая сумма, на которую вы можете рассчитывать, будет равна миллиону фунтов стерлингов, и в дополнение пятьдесят тысяч ежегодно также без всяких налогов.

— Хороший, однако, куш. Что же предложили они вам в виде вознаграждения, если вы меня уговорите?

— Десять процентов от обещанной вам суммы, — ответил Чайлдс, и глазом не моргнув.

— Тоже немалая сумма. Вы вполне могли бы жить в достатке, уйдя на пенсию, не так ли Чайлдс?

— Мог бы, конечно. — Чайлдс стоял перед письменным столом. Он держался с большим достоинством, чем Белл. Странно, подумал Доулиш. Ведь он всегда относился к Чайлдсу, как к чему-то само собой разумеющемуся. Его деловитость, эрудиция, замечательная память, осведомленность в международных делах, знание характеров видных лиц и вообще людей, знание уголовного мира, полицейских. И вот только сейчас Доулиш вдруг подумал, что Чайлдс далеко не молод, что он усталый человек, подорвавший свое здоровье на службе, и что в любое время он может уйти на пенсию. По сути, только сегодня Доулиш заметил глубокие морщины вокруг глаз.

Чайлдс продолжал говорить, взвешивая слова.

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос, сэр. Вопрос, имеющий для меня лично большое значение. — Чайлдс глубоко вздохнул. — Он очень прост, этот вопрос, мистер Доулиш. Доверяете ли вы мне?

Надо бы ответить легко и быстро, причем это было бы правдой на девяносто девять процентов: «Да, безусловно, доверяю». Но Доулиш, глядя в глаза Чайлдса с величайшей искренностью, ответил не сразу. Но чувствовалось в его ответе, что он серьезно взвесил свои слова:

— До сегодняшнего утра я доверял вам безоговорочно.

— А прошлой ночью, сэр? Вы очень многое скрыли от меня. Вам было известно, что я всегда наготове. Почему же вы мне не доверили, если говорите, что доверяли мне безоговорочно до сегодняшнего утра? Почему?

Создалась странная ситуация: по сути, еще один конфликт. Доулиш сознавал, насколько он важен. Доулиш не мог с уверенностью сказать, что происходит сейчас в сознании Чайлдза, так же как и не знал точно, что происходит в его собственном сознании. В чем-то изменились их взаимоотношения. Спокойно, ненавязчиво Чайлдс захватил инициативу. Но Доулиш легко шел навстречу этим вопросам, потому что они позволяли ему с большей ясностью оценить создавшуюся ситуацию.

— Я был до крайности утомлен…

— Но вы инструктировали, как нужно действовать, кого-то другого, сэр.

Впервые в разговоре с Чайлдсом Доулиш испытал что-то вроде раздражения. Очевидно, это отразилось на его лице, потому что Чайлдс заметно внутренне сжался. Но личная обида не имела значения в таких обстоятельствах, поэтому Доулиш продолжал спокойным голосом:

— Не было необходимости беспокоить вас. Я всегда доверял вам, но я также отдавал себе отчет в том, что вы становитесь старее и нуждаетесь в отдыхе больше, чем раньше. Я и прежде не стал бы беспокоить вас во внеслужебное время, если бы речь не шла о том, что можете сделать только вы.

Он замолк, а Чайлдс сказал:

— Благодарю вас. Я ценю вашу заботу.

— А почему я не рассказал вам о том, что происходит, легко объяснить, — сказал Доулиш. — Я испытывал решительную, настойчивую потребность самому поразмыслить обо всем случившемся и переварить это, пытаясь представить в его полном значении. Мне не хотелось вступать в обсуждения.

— И все-таки ваша интуиция подсказала вам, что мне не следует доверять, — не удержался от колкости Чайлдс.

— Это не совсем так, — сказал Доулиш. — Она подсказала мне, что никому не следует доверять. Я только что пришел от заместителя министра внутренних дел. Даже в этом особом случае я не мог ни на йоту ему доверять. Я точно знаю, что у него под обеденным столом закреплен магнитофон, я нащупал его. — Доулиш мрачно усмехнулся. — Возможно, он его пристроил для себя лично или для кабинета министров, но сильно сомневаюсь. На пути сюда я перебрал в уме все, что сказал, и размышлял о том, не совершил ли я какой-либо оплошности, — добавил Доулиш. — Вот видите, я не доверяю даже самому себе.

— Сейчас речь не о таком доверии, — сказал Чайлдс. — И что ж, убедились ли вы в том, что сказали лишь то, что хотели донести до сведения этих… Вездесущих?

— Да, — ответил Доулиш. — Я уверен, что они думают, будто я располагаю обширной информацией, и я подтолкнул их к такому ходу мыслей. Уверен, они боятся, что я выведу их на чистую воду, а все, что я говорил, подтверждает это. Но никто, даже вы, не знает, что многое мне удалось раскрыть.

— Понимаю, сэр, — сказал Чайлдс после паузы.

— Чайлдс, — продолжал Доулиш, — я не доверяю служащим министерства внутренних дел. В политических делах произошло что-то недоступное моему пониманию. Похоже, что-то просочилось в самые высокие правительственные учреждения, деловые институты и промышленные компании. Я еще не увидел или не осознал полностью все возможные последствия. Одно неверное движение, и может произойти катастрофа! Я предпочту обидеть, оскорбить, унизить вас или причинить рам боль, нежели самой малостью спровоцировать катастрофу. И я не пойду даже на такую малость. А вы рискнули бы в моем положении?

Чайлдс снова отодвинулся от письменного стола, но выражение его лица изменилось, он казался смягченным, что ли. Он улыбнулся и ответил:

— Нет, сэр. Не рискнул бы.

— И я так думаю.

— С другой стороны, сэр, в вашем положении, даже если бы я обладал вашей огромной силой разума и характера, вашей… вашей склонностью, подобно Атланту, брать мир на свои плечи, я все же считал бы, что должен кому-нибудь довериться. Я не мог бы в одиночестве нести на себе такую тяжесть. А вы можете, сэр?

Бросая прямой вызов, Чайлдс заставлял Доулиша рассматривать ситуацию со всех сторон; он даже сказал с удивительной откровенностью, что неправ, беря так много на свои плечи.

Но в данный момент, еще не оценив и не осознав полностью ситуацию, никто не мог бы с уверенностью сказать, много или мало он знает.

Глава четырнадцатая. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Сейчас Чайлдс словно перестал существовать для него. Он решил сам противостоять создавшейся ситуации. И никто не мог оказать на него влияния. Он действительно был склонен слишком много взваливать на свои плечи, считая, что многое лишь он один может выполнить. Но и впрямь существовали ведь такие дела, и он был уверен в том, что одним из таких дел является то, с чем он сейчас столкнулся.

— Долго это не продлится. Я надеюсь на это. А между тем существуют ситуации, когда мы должны верить друг другу, — смиренно сказал Доулиш.

— Я верю вам, сэр. Безоговорочно.

— Благодарю вас. Благодарю вас, Джим. А теперь перейдем к делу. Какие новости поступают из-за рубежа относительно паспортов?

— Ничего успокоительного. Те двое, которых мы арестовали, имеют подлинные аргентинские паспорта, но это дубликаты. Самые опасные преступники могут свободно передвигаться с такими паспортами.

— Какими подробностями мы располагаем? — осведомился Доулиш.

— По сути, никакими, — ответил Чайлдс, затем поправился: — В общем, весьма скудными. Лаболье считает, что мы должны срочно созвать конференцию. Желательно в Париже, — добавил он с легкой улыбкой.