— Какого-то сумасшедшего, — повторил доктор, — но сумасшедшего, которому присуще логическое мышление. Вам приходило в голову, Майлз, что Терренс Вейл, Дэн Саттер и Роджер Линдсей имели кое-что общее?

Маклин не отрываясь смотрел на маленького серого человечка.

— Думай я над этим хоть целый день, не смогу вообразить троих более чуждых друг другу людей.

— Не важно, чуждые они друг другу или нет, Майлз, но в историях их жизней есть один общий знаменатель. Каждый из них виновен в трагедии какой-нибудь женщины. Терренс, если верить словам Сьюзен, был изощренным, отъявленным садистом. Саттер испортил жизнь Эмили, что хорошо известно в поселке. Линдсей повернулся спиной к своей невесте и открыто унизил ее, у всех на глазах затеяв интрижку с другой женщиной. Просто ради теории как таковой предположите — это и есть то, что их связывает.

— Боже правый! — воскликнул Руф. — Но если это и вправду мотив, то убийца — настоящий псих.

— Судья, присяжные и палач в одном лице, — медленно проговорил доктор Смит. — Женщина, мстящая за весь свой пол. Мужчина, превратившийся в чудовище внутри воображаемых сияющих лат. Святой Георгий, зараженный укусом дракона и сам превратившийся в дракона!

— И что нам делать? — спросил Маклин.

— Вы спрашивали только насчет теории, — сказал доктор. — Я не предлагаю ее как факт, потому что не могу ее доказать. Но я начинаю размышлять над ней.

— Как же такая теория соотносится с тем фактом, что преследовали вас, доктор Смит, — спросил Кревен, — и, по-видимому, намеревались напасть?

Доктор смотрел прямо на судью, его добрые серые глаза были задумчивы.

— Кто в большей степени заслуживает наказания, нежели тот, кто пытается помешать справедливому приговору, вынесенному судьей?

Смех Кревена казался натянутым.

— Вы снова указываете на меня, доктор?

— Я просто отвечаю на вопрос, — сказал Смит. Он вздохнул. — Прошу прощения, джентльмены, я должен увидеть миссис Саттер. Ей наверняка ни к чему обуза. Наступило неподходящее время, чтобы возиться с постояльцами.

— Доктор Смит! — Это сказал судья, и доктор снова повернулся к нему. — Я был бы счастлив, если бы вы поужинали со мной, и еще: у меня полно комнат, чтобы вас устроить, если вы желаете съехать из дома миссис Саттер.

— Это очень любезно с вашей стороны. Позвольте, я поговорю с миссис Саттер. — Джон Смит снова двинулся по дорожке.

Дойдя до крыльца, доктор обнаружил, что рядом с ним Руф.

— Вы ведь не собираетесь принимать приглашение судьи, а, доктор?

— Почему бы нет?

— Слушайте, может быть, я какой-нибудь невротик, но мне не нравится то, что произошло в районе выемки.

— Вы считаете, Руф, что это был судья?

— Я просто не уверен, что это был не он.

Доктор положил руку Гилсону на плечо:

— Спасибо за заботу, Руф, но я не думаю, что судья — если окажется, что он и есть тот самый неизвестный, — что-то учудит после того, как сделал публичное приглашение.

Руф попробовал улыбнуться:

— Ладно, доктор, если учуете что-то — бегите!

Смит вошел в дом. Сладковатый запах смерти просочился из гостиной в переднюю. Дверь гостиной была открыта, и доктор заметил там Бима Саттера, сидящего, сгорбившись, в углу; его белое, вытянувшееся лицо вызывало жалость. Слышались неразборчивые слова Эмили, говорящей с людьми из похоронной конторы. Наконец они вышли из гостиной и прошагали мимо Смита. В этот момент Эмили увидела доктора. Она подошла к нему, закрыв за собою дверь, оставив Бима наедине с его отцом.

— Доктор Смит, я за вас волновалась. Вы не обедали!

Он удивился:

— Знаете, миссис Саттер, я об этом даже не думал.

— Я приготовлю вам что-нибудь на ужин, это займет не много времени. Поскольку… поскольку мы не сможем воспользоваться гостиной, я оставила открытым отцовский кабинет, и там разведен огонь. Если вы не против, чтобы подождать там…

— Миссис Саттер, не надо об этом беспокоиться. Судья Кревен пригласил меня поужинать, а также поселиться у него. Я просто отнесу мои вещи в его дом и…

— Ах! — расстроенно произнесла Эмили. — Конечно, я знаю, что вам, должно быть… неприятно оставаться здесь. Но я надеялась, что пока вы живете в нашем поселке…

Доктор понял, что она думала о деньгах. Теперь для нее важен каждый пенни.

— Вам, наверное, будет спокойнее, если кто-то будет у вас жить, — сказал он. — И я, пожалуй, останусь.

— Я была бы так рада, если бы вы остались.

— Тогда договорились. Впрочем, ужинать я буду все-таки у судьи, миссис Саттер. Нам есть что обсудить.

III

Ужин молча подавала экономка судья Кревена. Мягкое освещение обеспечивали стенные лампы с бра и свечи в четырех серебряных канделябрах на столе. Еда была простой, но очень вкусной. Еще перед ужином судья прямо сказал, что не стоит обсуждать расследование в присутствии экономки. Но он оказался отличным рассказчиком, и доктору пришло в голову, что за его словами что-то стоит. Кревен вспоминал свое прошлое — карьеру адвоката в каком-то городишке в Огайо, работу в судейском кресле и отставку в возрасте сорока восьми лет.

— Я довольно удачливый человек, — говорил он Смиту, — в том смысле, что средств у меня больше чем достаточно. Видите ли, доктор, работа судьи стала мне не по нутру. Среднестатистический преступник всегда казался мне продуктом собственного окружения, которое, в свою очередь, есть продукт нашего общества. И меня стало беспокоить то, что я, пользующийся всеми благами, предлагаемыми этим обществом, должен выносить приговор менее удачливому человеку. Конечно, я мог вернуться к адвокатской деятельности, но я подумал, что следует заняться более важной работой — изучением причин преступлений, тщательным анализом этих причин и конструктивной программой их предотвращения.

— Вы пишете книгу?

Судья кивнул:

— Я не верю, что наказание есть решение проблемы преступности. Мы должны начать с корней, с самого начала. — Он обратился к экономке, которая убирала со стола: — Миссис Паркс, кофе и бренди мы будем пить в библиотеке.

Библиотека была уставлена рядами книг от пола до потолка, еще там имелся большой круглый стол возле окон, выходящих на северную сторону, за которым судья писал свою книгу, а также огромный мраморный камин. По бокам камина стояли два глубоких кожаных кресла.

Экономка принесла серебряный кофейный набор, графин и две рюмки для бренди, которые она поставила на столик между креслами.

— На сегодня все, миссис Паркс, — сказал судья.

Экономка вышла, закрыв за собой дверь. Двое мужчин остались одни.

Судья налил кофе и с привычной аккуратностью разлил по рюмкам бренди. Доктор взял свой бренди и вдохнул его ароматные пары. Он улыбнулся, вспомнив беспокойство Руфа. «Если учуете что-то, доктор…» В этот момент Джон Смит заметил, как внимательно смотрят на него глаза судьи с тяжелыми веками. Доктор опустил свою рюмку, не попробовав бренди.

— Знаете, доктор Смит, это я предложил Руфу и Маклину прибегнуть к вашей помощи в расследовании, — сказал судья.

— Боюсь, что я вас подвел. — Доктор размешал кофе серебряной ложечкой с тонким рисунком.

Судья улыбнулся, но в свете от огня камина эффект от этого получился странным, как будто остальная часть его лица онемела.

— Я не стал ценить вас меньше, доктор. Я знаю, что, выводя свои теории, вы изучаете каждую деталь дела. Посему, я полагаю, лучше всего сообщить вам некоторые факты.

— Вы знаете что-то об этом деле, о чем раньше не говорили? — Голос доктора звучал совершенно спокойно.

— Я знаю кое-что о себе самом, о чем раньше не говорил. — Судья взял рюмку с бренди, чтобы согревать ее в руке, и отпил.

Чуть улыбнувшись, доктор взял свой напиток.

— У меня появилось впечатление, — произнес он, — что за ужином вы пытались сказать мне, что не похожи на судью-мстителя.

— Я говорил это ради миссис Паркс. Но для того, чтобы ваша теория превратилась в приговор, вам понадобится информация о подозреваемых. Я… я думаю, доктор, что избавлю вас от трудов по выяснению обстоятельств моего прошлого.

— Вы думаете, судья Кревен, что я вас подозреваю?

— Думаю, что начнете, если я скрою правду и вы доберетесь до нее позже.

— Не стану делать вид, будто вы не разожгли во мне любопытства.

Судья поставил свою рюмку и принялся аккуратно вставлять сигару в мундштук из слоновой кости, но, закончив это дело, не стал закуривать. Он сидел, глядя на огонь. Доктор заметил небольшую выпуклость на его челюсти.

— Я ушел в отставку не добровольно, — начал судья. — История, рассказанная вам за ужином, — это история, которую я рассказываю всегда, и только еще два человека во всем мире знают, что она далека от правды. Теперь я намерен рассказать вам все как есть и отдать мое будущее в ваши руки.

Огонь отбрасывал замысловатые подвижные отблески на корешки книг, то освещая одно место, то вдруг погружая его в темноту. Судья перекатывал незажженную сигару в пальцах.

— Я никогда не был женат, — продолжил он. — Юриспруденция — сложное занятие. Во время обучения у меня было мало времени на общение, а когда я начал практику, мне как-то не удавалось найти женщину, соответствующую моему идеалу второй половины. — Он поднял глаза на доктора, и эффект онемения лица стал еще более заметным. — Только в тот день, когда меня назначили судьей, я… нашел такую женщину. Но на моем пути, доктор, стояло ужасное препятствие. Она оказалась замужем, замужем за человеком, обладавшим серьезным политическим влиянием в моем штате. Он… он был гадкой личностью, доктор. Жесток до садизма, зациклен на своей персоне. Думаю, вы бы нашли объяснения этому — какую-нибудь психологическую фрустрацию, сделавшую его не способным ни на что, кроме ненависти. Сегодня утром вы слышали историю, рассказанную Сьюзен. Ситуации довольно схожи, за исключением того, что та женщина, — голос судьи дрогнул, — та женщина обладала всем, что только можно желать: добрая, великодушная, умная, с прелестной внешностью. И она любила меня! Боже мой, она любила меня!