— Продолжай, пожалуйста, — сказал Майлз.

— Я попала в трудное положение. Если бы я ответила Терренсу, что не выйду за него замуж, он бы ушел. Но тогда Терренс был нужен мне. На его деньги я обновляла гардероб, бывала в местах, о которых раньше не могла и мечтать. В то время я не хотела его терять, поэтому сказала ему… сказала ему, что согласна выйти за него замуж через месяц. Я прикинула, что через месяц не буду в нем нуждаться. Он обрадовался. Он считал, что мы помолвлены. Он был чистой воды собственником, и мне стало трудно видеться с другими друзьями. — Она глубоко вздохнула. — Однажды вечером Терренсу надо было ехать в Вашингтон по делам. Я отправилась на вечеринку. Не хочу шокировать тебя, Маклин, но там курили марихуану. Было очень весело! Я плохо помню многое из того, что происходило на вечеринке. Но… там кого-то убили. Конечно, это произошло случайно, но убийство есть убийство. И к тому же все присутствующие нарушили закон о наркотиках… Это было не очень-то веселое положение, Маклин.

— Продолжай, — мрачно сказал прокурор.

Она стала доставать новую сигарету, и ее пальцы дрожали. Сьюзен взглянула на судью, но тот, казалось, застыл от ужаса, и зажигалка осталась у него в кармане. Она пожала плечами и чиркнула хозяйственной спичкой по подошве туфли, чтобы зажечь сигарету.

— Каким-то образом я убралась оттуда до приезда полиции. Я… я была немного не в себе, но понимала, что мне нужна помощь, и побыстрее. Когда я вернулась домой, Терренс оказался там. Его командировка закончилась быстрее, чем он ожидал. Когда накуришься марихуаны, Маклин, то очень много говоришь! Возможно, такой факт тебе стоит запомнить, это может пригодиться в твоем ремесле. Итак, я разговорилась, и Терренс много чего от меня услышал. В частности, он узнал, что никогда не был единственным мужчиной в моей жизни и никогда им не будет. Его колоссальная спесь не могла этого вынести. Но тогда я плохо знала Терренса. Я решила, что он поступает честно, предложив вытащить меня из передряги. Нам следовало немедленно поехать куда-нибудь и пожениться. Тогда у меня появится алиби. Он скажет, что мы были вместе весь тот вечер. Когда узнают, что мы поженились, никто не поверит, что я была на… на вечеринке. Говорю же, Маклин, я его не знала, и я была не в себе. Я подумала, что он проявляет великодушие и все прощает. И тогда… я вышла за него! — Она отклонилась назад и невесело посмеялась. — Через час после того он меня чуть не убил! Через час я узнала, какой он гад и садист! Через час я узнала, что мне придется платить за то, что я нанесла удар его гордости, платить до конца жизни! Если бы я знала, как все обернется, то призналась бы и в нарушении закона о наркотиках, и даже в убийстве, лишь бы он был подальше от меня. Я не знала… и он заполучил меня. Меня вызвали в полицию для ответов на вопросы… и я предъявила им мое ложное алиби. Так мне наступил конец, Маклин, конец!

В комнате стало очень тихо, когда она замолчала. Руф, доставая трубку, почувствовал, что его пальцы холодные и непослушные. Тут Сьюзен продолжила более тихим тоном:

— Терренс четко объяснил мне, что приступает к программе отмщения. Я буду всегда делать в точности то, что он скажет, или информация о ложном алиби тут же окажется в руках властей. Он привез меня сюда… и оставил меня! Мне не полагалось покидать Бруксайд… даже на одну ночь! Какой-то человек за мной присматривал, я не знаю — кто. Я должна была оставаться здесь, в изоляции, вдали от моих друзей, вдали от жизни, которая приносила мне удовольствие. В тот же день, когда я сяду на поезд до Нью-Йорка, полиция будет ждать меня на вокзале Гранд-Сентрал. Вот таким, друзья мои, был великодушный, добрый, щедрый Терренс Вейл! Ты спросил меня, Маклин, кто мог желать его смерти. Теперь понятно насчет меня? Понятно, что могли быть и другие, много других?

Звук зажегшейся спички, которой чиркнул Руф Гилсон, прозвучал как небольшой взрыв. Его руки тряслись, когда он прикрывал ими свою трубку. Руф никогда не слышал, чтобы женский голос звучал с такой ненавистью, как голос Сьюзен. Он никогда не слышал, чтобы представитель рода человеческого говорил с такой степенью злобы. Гилсон подумал, что сейчас скажет Маклин или что спросит. Такого рода ситуации для прокурора были не в диковинку. Самому же Руфу хотелось убраться отсюда — на улицу, на свежий воздух, дабы не чувствовать зловония этого омерзительного повествования.

Затем тишину разрезал голос Маклина:

— Когда Руф объявил об убийстве на вечеринке, ты, Сьюзен, дала понять, что подозреваешь Роджера Линдсея. Поясни, пожалуйста, какие у тебя были к тому основания.

Сьюзен сменила позу на кушетке.

— Я сожалею об этом. Я не хотела подозревать Роджера… или кого-либо другого в этом убийстве. Видишь ли, Маклин, я не на твоей стороне. Я всей душой надеюсь, что у тебя ничего не получится! В честь того, кто убил Терренса, следует поставить памятник.

— Но ты действительно подозревала Роджера?

— Поставь себя на мое место, Маклин. Как и я, Роджер застрял в этой богом забытой деревне. Он говорит — для того, чтобы написать роман, но сам ничего не написал. Роджер здесь потому, что Терренс хотел, чтобы он был здесь. Я думаю, Бруксайд для Роджера — тоже тюрьма. Когда вчера ночью я услышала слова Руфа, то сразу представила картину, как Роджер пытается сойти с крючка и получает отказ от Терренса. Я прямо увидела, как Терренс смеется над ним так, как он это умел, выводя жертву из себя. Я решила, что у Роджера снесло крышу и он пошел на преступление, вот и все.

— И потом ты передумала, так?

— Я не могу тягаться с тобой, Маклин, в мастерстве построения догадок. Я сожалею о сказанном мною прошлой ночью, так как мои слова не были основаны на фактах.

Доктор Смит снова отвернулся от окна.

— Вы были чрезвычайно откровенны с нами, миссис Вейл, — сказал он. — Уверен, что вы не будете возражать, если я продолжу разговор в том же духе. Я предполагаю, что Роджер Линдсей — молодой человек с очень высокой моралью, который оказался вовлечен в то, что он считал аморальным. Это, как я предполагаю, лежало тяжким грузом на его совести. Он мог чувствовать необходимость признаться в своем поведении вашему мужу. Он даже мог предложить вашему мужу отпустить вас, и тогда Роджер бы на вас женился. Это могло послужить основой для конфликта.

Сьюзен посмотрела на маленького серого человечка расширившимися глазами:

— Вы, доктор, случайно, не оснастили наш дом диктофонами?

— Характер Роджера Линдсея не настолько сложен, чтобы было трудно читать его мысли, — сказал Джон Смит. — Он заражен старыми представлениями о чести. Такие представления не могут удержать на прямой и узкой дорожке, но вынуждают признать свою вину и понести ответственность. Он бы не смог стать хорошим объектом для шантажа, миссис Вейл. Он был бы вынужден признаться и взять на себя вину.

Маклин пристально посмотрел на Смита:

— Если ваш анализ верен, доктор, то получается, что Роджер признался бы в убийстве, если бы его совершил?

— Полагаю, что признался бы — раньше или позже.

Прокурор снова повернулся к Сьюзен:

— Ты знаешь кого-нибудь еще в Бруксайде, кто держал бы зло на Терренса?

— Маклин, из моих слов ты должен был понять, что я и Терренс не находились в близких отношениях. Откуда мне знать о его делах.

Майлз, нахмурясь, просмотрел свои записи.

— Ты говорила, что Терренс поручил кому-то здесь присматривать за тобой в его отсутствие. У тебя есть хоть какие-то предположения — кто это мог быть?

Сьюзен пожала плечами:

— Почем я знаю? Это могла быть Тина Робинсон. Ей бы страшно понравилось такое поручение. Это мог быть Илайхью — допустим, Терренс заплатил ему годовое жалованье, чтобы «смотрел в оба». Это мог быть Роджер!

— Или вообще никто, — тихо произнес доктор Смит. — Мистер Вейл, должно быть, знал, что вы, миссис Вейл, не посмеете рискнуть.

Руф заметил, как на лице Сьюзен проступала гримаса ярости, по ходу того, как она обдумывала предположение доктора. Женщина могла оказаться узником, который всего лишь воображал существование тюремщика. Она подняла кулаки и стукнула ими по коленям. Вероятно, слов для описания ее чувств в тот момент найти было невозможно.

Прежде чем Маклин смог продолжить беседу, дверь в кабинет отворилась. В комнату вторгся Бим Саттер. Секунду он стоял открывая и закрывая рот, не в состоянии произнести ни звука. Наконец он сказал каркающим голосом:

— Маклин!

— В чем дело, Бим? Мы заняты, — недовольно отреагировал прокурор.

— Доктор Суэйн… доктор Суэйн хочет, чтобы вы немедленно пришли к нам, Маклин.

— Что случилось? — спросил Руф.

— Мой отец! — Бима начало всего трясти. — Он умер, Руф, и… и доктор Суэйн говорит, что это убийство!

Тут парень развернулся и выбежал из кабинета.

Глава 4

I

Руф Гилсон ничего не знал о токсикологии в криминальной области. Он был специалистом по опрыскиванию и другим методам использования ядов для уничтожения огородных и садовых вредителей. Он слушал заключение доктора Суэйна, не вникая в медицинские тонкости, но понял главное: Дэн Саттер был отравлен. Предположительно яд находился в напитке. Действие яда, вероятно, было замедлено благодаря большому количеству алкоголя в организме Дэна. Скорее всего, он где-то употребил напиток, содержащий смертельную дозу какой-то отравы. Ему удалось добраться до дома, не зная об этом, и, когда Дэн лег спать, начались предсмертные конвульсии.

На сколько времени было замедлено действие яда? Вот что хотелось узнать Маклину. На этот вопрос доктор Суэйн ответить не мог. Лабораторные исследования могли прояснить ситуацию, но, чтобы получить заключение из лаборатории в Монтпильере, придется ждать один или два дня. Действие яда могло быть задержано на пару часов. Или на десять минут. Последнее предположение наводило на невеселые мысли — выходило, что яд мог быть в той самой бутылке, которую отнесла в спальню Эмили. Бутылка опрокинулась, когда Дэн боролся за жизнь перед своей гибелью, ее содержимое разлилось по полу. Потом у Дэна началась сильная рвота, и Эмили прибрала в спальне. Не было никакой возможности проверить разлитый алкоголь на содержание отравляющего вещества. Что еще хуже — Эмили отнесла опустевшую бутылку в кухню и вымыла. Это было сделано ею автоматически. Она всегда мыла и сохраняла бутылки, чтобы разливать в них домашние кетчупы и соусы. Ни Руф, ни Маклин не сомневались, что Эмили действовала автоматически, но лучше бы она забыла об устоявшихся привычках. Тогда Эмили сразу оказалась бы вне всяких подозрений. А теперь, несмотря на убежденность Майлза и Гилсона в невиновности вдовы убитого, все же приходилось иметь в виду крайний вариант, согласно которому Эмили отравила собственного мужа.