— Не припоминаю, — отозвалась Дона. — Думаю, что даже перу трудно проскользнуть под дверью, если, конечно, ему не поможет какая-нибудь посторонняя сила — вроде порыва ветра или легкого сквознячка от пистолетного выстрела. Ой, какой баклан! Надеюсь, он придется по вкусу Его Величеству. Милорд, мне послышался стук колес по подъездной аллее. Должно быть, врач уже отбывает.

Лорд Годолфин прищелкнул языком от досады и тоскливо посмотрел в направлении двери.

— Врач не мог уехать, не потолковав предварительно со мной, — простонал он. — Мадам, вы уверены, что слышали стук колес? Я немного глуховат.

— Абсолютно уверена, — настаивала Дона.

Его светлость бросился к двери и заколотил в нее кулаками, крича:

— Эй, там! Сейчас же отоприте дверь! Оглохли вы, что ли?

Снизу откликнулись. Было слышно, как тюремщик поднимается по узкой лестнице. Дона мгновенно вынула из своей амазонки пистолет и положила его на стол. Француз тут же прикрыл его ворохом рисунков. Тюремщик отпер дверь, и Годолфин выжидательно посмотрел на Дону.

— Ну, мадам, вы уже выбрали рисунок?

Дона снова принялась перебирать листы и даже нахмурила брови.

— Это действительно невероятно трудно, — сказала она. — Не знаю, чему отдать предпочтение: чайке или баклану? Не дожидайтесь меня, милорд. Вы же знаете, что женщины — существа нерешительные. Через минуту я последую за вами.

— Мне совершенно необходимо повидать врача, — оправдывался Годолфин. — Извините меня, мадам. Ты останешься здесь вместе с ее светлостью, — приказал он стражнику, покидая камеру.

Охранник снова запер дверь, на этот раз изнутри. Скрестив на груди руки, он с пониманием улыбнулся Доне.

— Неровен час, завтра будем справлять сразу два праздника, — заметил он.

— Да. Надеюсь, это будет мальчик. Тогда вам всем выкатят не одну бочку эля, — поддержала его Дона.

— Выходит, я не единственная причина для праздника? — поинтересовался Француз.

Стражник засмеялся и резко кивнул головой в направлении бойницы в стене.

— К середине завтрашнего дня о вас уже позабудут. Вы будете покачиваться на дереве, когда все остальные поднимут кружки за здоровье будущего лорда Годолфина.

— А ведь это несправедливо, что ни я, ни ваш узник не сможем выпить за появление сына и наследника, — улыбнулась Дона. Она вынула из кармана кошелек и кинула его тюремщику. — Да и вы, я думаю, не возражали бы присоединиться к нам, вместо того чтобы томиться внизу на карауле. Не воспользоваться ли нам отсутствием его светлости и не пропустить втроем по стаканчику?

Охранник усмехнулся и подмигнул пленнику.

— Не в первый раз придется мне пить перед чужой казнью, — проговорил он. — Но признаться, никогда не видел, как вешают французов. Говорят, они умирают раньше, чем мы, оттого что шейные позвонки у них более хрупкие. — После столь необычного заключения он отпер дверь и позвал снизу своего товарища. — Принеси-ка сюда три стакана и кувшин эля, — распорядился он.

Дона вопросительно взглянула на Француза, а тот, улучив удобный момент, одними губами беззвучно прошептал:

— Сегодня вечером. В одиннадцать.

Дона понимающе кивнула и прошептала:

— Я и Уильям.

Тюремщик поглядел на нее через плечо:

— Если его светлость застанет нас сейчас, я здорово поплачусь за это.

— Я заступлюсь за вас, — дружески улыбнулась Дона. — Его Величеству нравятся подобные шутки. Я все расскажу ему, когда буду при дворе. Как вас зовут?

— Захария Смит, миледи.

— Вот и хорошо, Захария. Если с вами приключится беда, я похлопочу за вас у самого короля.

Стражник хмыкнул. Появился его помощник с подносом в руках. Приняв поднос, Захария Смит запер за ним дверь и провозгласил:

— Долгих лет вашей светлости! А мне — набитого кошелька и хорошего аппетита. Вам же, сэр, я желаю скорейшей смерти.

Стражник разлил эль в стаканы. Дона, подняв свой стакан, добавила:

— Долгих лет также будущему лорду Годолфину.

Стражник причмокнул губами и залпом выпил содержимое стакана.

— Не можем же мы обойти своим вниманием леди Годолфин, — вмешался узник. — Накануне столь радостного события лишь она одна испытывает большие неудобства.

— И за доктора, — присоединилась Дона. — Ему предстоит горячая ночь.

Во время произнесения этого тоста в голове у нее зародилась неожиданная идея, но, встретив внимательный взгляд Француза, она поняла, что та же мысль появилась и у него.

— Захария Смит, вы женатый человек? — полюбопытствовала Дона.

Тюремщик захохотал:

— Дважды женатый, миледи. И к тому же отец четырнадцати детей.

— Тогда вы можете понять, как переживает сейчас его светлость, — улыбнулась она. — Но с таким опытным врачом, как доктор Уильямс, у него нет причин беспокоиться. Вы хорошо знаете доктора?

— Совсем нет, миледи. Я выходец с северного побережья, а не из Хестона.

— Доктор Уильямс, — мечтательно произнесла Дона, — такой забавный маленький человечек. У него круглое лицо и рот похож на пуговицу. О нем идет слава как о большом ценителе эля. Впрочем, это ведь не чуждо каждому.

— В таком случае мне жаль, что его нет сейчас с нами, — как бы между прочим заметил Француз, возвращая свой стакан. — Возможно, он не откажется заглянуть сюда попозже, когда, справившись со своей работой, осчастливит лорда Годолфина.

— Вряд ли это произойдет до полуночи, — авторитетно заметила Дона. — Как вы считаете, Захария Смит, отец четырнадцати детей?

— Полночь и впрямь самый подходящий час, ваша светлость, — согласился он. — Все мои девять мальчишек родились в аккурат, когда стрелки показывали двенадцать.

— Тогда решено, — подытожила Дона. — Я скажу сегодня доктору, что в честь знаменательного события его приглашает к себе Захария Смит — отец более чем чертовой дюжины ребятишек. Приятно будет в такой компании пропустить стаканчик эля, перед тем как приступить к дежурству ночью.

— Захария, этот вечер запомнится тебе на всю жизнь, — пообещал пленник.

Охранник поставил стаканы на поднос.

— Если лорд Годолфин получит сына, — сказал он, — в имении будет такой пир, что все, пожалуй, забудут, что вас надо повесить.

Дона взяла со стола рисунок чайки.

— Пора, — бросила она. — Я выбрала рисунок. Спустимся вместе, Захария, чтобы его светлость не застал тебя с подносом в руках, и оставим твоего пленника наедине с пером и нарисованными птицами. До свидания, Француз! Кто знает, может быть, завтра вам удастся выскользнуть так же легко, как перу из матраса.

Пленник поклонился:

— Все будет зависеть от крепости эля, которым мой стражник и доктор Уильямс будут угощаться вечером.

— Ну, если ему удастся перепить меня, то голова у него из камня, — самодовольно заметил тюремщик. От отпер дверь и придержал ее, давая Доне пройти.

— До свидания, леди Сент-Коламб, — тихо сказал узник.

Дона посмотрела на него широко открытыми глазами, впервые отдав себе отчет в том, что задуманный ими план по своему риску и безрассудству далеко превосходит все, что прежде совершал Француз. Если этот план провалится, то не останется никакой надежды на спасение и завтра в это время он уже будет болтаться на дереве. Француз улыбнулся, и Доне показалось, что в этой улыбке выразилась вся его сущность. За эту улыбку она и полюбила его. На минуту перед ее глазами возникла «La Mouette», она представила себе бухту, темные тени от деревьев, костер в лесу… Не оглядываясь, Дона вышла из камеры, держа в руках рисунок. «А он и не узнает, — подумала она, — что никогда я не любила его больше, чем в эту минуту».

С тяжелым сердцем она спускалась вниз по узкой лестнице вслед за стражником. Напряжение спало, и ноги у нее подкашивались от усталости. Тюремщик затолкал поднос под лестницу и с усмешкой произнес:

— Хотя он и стоит на пороге смерти, но держится вполне хладнокровно. Говорят, у этих французов вовсе нет чувств.

Дона с трудом выдавила из себя улыбку и похлопала его по плечу.

— Ты славный малый, Захария Смит, — сказала она. — Судьба преподнесет тебе много стаканов эля и часть из них — сегодня вечером. Я обязательно передам врачу, чтобы он заглянул к тебе. Не забудь — маленький человек со ртом, похожим на пуговицу.

— Зато с горлом — как колодец, — захохотал стражник. — Очень хорошо, ваша светлость. Я стану обязательно поджидать его, и он получит возможность утолить жажду. Только ни слова его светлости.

— Ни слова, Захария! — торжественно пообещала Дона. Она вышла из темной башни на солнечный свет. Навстречу по аллее шел Годолфин.

— Вы ошиблись, мадам, — запыхавшись и вытирая пот со лба, сказал он. — Карета на месте, а врач все еще у моей жены. Он решил не оставлять Люси одну, потому что она в некотором беспокойстве. Видно, слух обманул вас.

— И я напрасно отослала вас домой, — вздохнула Дона. — Как это глупо с моей стороны, дорогой лорд Годолфин. Но вы же знаете — женщины вообще глупый народ. Да, вот рисунок чайки. Как вы думаете, он понравится Его Величеству?

— Вы лучше разбираетесь в этом, нежели я, мадам, — сказал Годолфин. — Как вы нашли пирата? Таким же безжалостным, как ожидали?

— Тюрьма смягчила его, милорд. Или, возможно, он покорился судьбе, поняв, что побег из-под вашей охраны невозможен. Мне показалось, что он наконец оценил остроту и проницательность вашего ума.

— О! Он действительно произвел на вас такое впечатление? Странно, а я иногда думаю прямо противоположное. Но, знаете, эти иностранцы, они вроде женщин. Никогда нельзя угадать, что у них на уме.

— Очень меткое замечание, милорд, — сказала Дона.

Они уже были на пороге дома. Карета доктора все еще стояла рядом с домом, и слуга все еще держал под уздцы лошадку Доны.