Дафна дю Морье - Французова бухта

Разбудил ее Уильям. Тряся за руку, он шептал ей на ухо:

— Простите, но месье прислал вестового — корабль отплывает через час.

Дона быстро села в постели — сна как не бывало.

— Спасибо, Уильям, — торопливо сказала она. — Я буду готова через двадцать минут. Который теперь час?

— Без четверти четыре, миледи.

Он вышел из комнаты. Дона вскочила, раздвинула занавеси и увидела, что на дворе еще темно — рассвет даже не брезжил. Она поспешно натягивала на себя одежду, стараясь унять сердцебиение. Руки, как назло, сделались ватными и не желали слушаться. Дона думала: «Ни дать ни взять сорванец, который, обманув родителей, отправляется в опасный поход». Это сравнение развеселило ее.

Прошло пять дней со дня их последней встречи в бухте. С тех пор она не видела Француза. Интуитивно Дона понимала, что для работы ему необходимо одиночество. Но ей хотелось его видеть, и она боролась с желанием прогуляться к реке через лес или даже послать ему весточку через Уильяма. Он сам позовет ее, когда придет время. Их пари не могло быть случайностью или капризом, порожденным летней ночью. Нет, это был договор, которого он не нарушит, это был вызов ей, ее мужеству.

Почему-то ей вспомнился Гарри — как-то ему живется в Лондоне? Катается верхом, играет, торчит в тавернах и театрах, вечера, конечно, проводит за картами с Рокингэмом. Эти такие знакомые образы сейчас казались ей далекими, живущими в ином, чуждом ей мире, который не имел к ней ни малейшего отношения. Тот мир принадлежал прошлому, оно умерло, и сам Гарри обратился в ее памяти в тень, призрачную фигуру, гуляющую по садам минувшего. Вместе с этим миром умерла и прежняя, ненавистная ей Дона. Ее место заняла другая женщина, умеющая жить в полную силу. Эта новая женщина черпает радость бытия в самых незначительных, пустяковых делах и вещах, из которых складывается ее жизнь.

Само лето умиротворяло ее. Счастьем было собирать с детьми цветы ранним утром, бродить с ними по лесу, по полям. Приятно предаваться лени в длинные теплые дни, лежа на спине в тени деревьев и вдыхая смешанный аромат дрока, ракитника и колокольчиков. Она научилась получать удовольствие от всего, что окружало ее, от сна, еды. И казалось странным, что можно было жить как-то иначе…

Часы во дворе пробили четыре раза. Дона в стареньком платьице, в накинутой на плечи шали, с узелком в руках прошмыгнула вниз по лестнице в столовую, где ее встретил Уильям, заслоняя рукой пламя тоненькой свечи.

— Пьер Бланк ждет у леса, миледи.

— Хорошо, Уильям.

— В ваше отсутствие, миледи, я послежу за домом, помогу Пруэ присмотреть за детьми.

— Я не сомневалась, Уильям.

— Сегодня утром я сообщу домочадцам, что ваша светлость занемогли — ничего серьезного — легкая лихорадка, но, боясь заразить других, вы запретили детям и служанкам заходить к вам в комнату. А ухаживать за собой поручили мне.

— Превосходно, Уильям. Торжественное выражение вашего лица как нельзя более подходит к такой роли. Вы, уж не обессудьте, — прирожденный обманщик.

— Мне уже доводилось выслушивать подобные суждения от некоторых женщин.

— В таком случае у вас нет сердца! И этому человеку я доверяю своих вертлявых служанок!

— Я буду вам вместо отца, миледи.

— Можете сделать выговор Пруэ — она любит побездельничать.

— Не премину, миледи.

— И одерните мисс Генриетту, если она будет слишком болтливой.

— Хорошо, миледи.

— А если мистер Джеймс начнет клянчить вторую порцию земляники…

— То он непременно получит ее, миледи.

— Ну хорошо, только чтобы не видела Пруэ. Дайте ему потихоньку, у буфета.

— Я все прекрасно понял, миледи.

— Мне пора идти. А вы хотели бы присоединиться к нам?

— К несчастью, миледи, мои внутренности не выносят морской качки. Ваша светлость догадывается, о чем идет речь?

— Иными словами, Уильям, вас немилосердно тошнит.

— Ваша светлость подобрали удачное выражение. Дело в том, что до сих пор я никак не решался предложить, чтобы вы, миледи, прихватили с собой эту коробочку с пилюлями. В прошлом я только ими и спасался. Если вам станет дурно, возможно, они вам пригодятся.

— Как мило с вашей стороны, Уильям. Давайте ее сюда, я положу в мой узелок. Мы с вашим хозяином заключили пари. Как вы думаете, я выиграю?

— Смотря на что ваша светлость намекает.

— На то, что я выдержу корабельную качку, конечно. На что же еще?

— Простите, миледи. Мои мысли витали совсем в другой области. Конкретно это пари, я думаю, вы выиграете.

— Но одно оно и было, Уильям.

— Конечно, конечно, миледи…

— Что-то неуверенно вы говорите, объяснитесь.

— Когда двое отправляются в путешествие и один из них — мужчина вроде моего господина, а другая — женщина, похожая на мою госпожу, то, мне представляется, дальнейшее богато самыми разными возможностями.

— Уильям, вы заговариваетесь.

— Виноват, миледи.

— И голова у вас устроена слишком по-французски!

— Ответственность за это лежит на моей матери, миледи.

— Не забывайте, что я уже шесть лет замужем за сэром Гарри, у меня двое детей и в этом месяце мне исполнится тридцать.

— Именно об этих трех вещах я и помнил все время, миледи.

— Вы просто потрясаете меня своей наглостью. Немедленно отоприте дверь и выпустите меня.

— Слушаюсь, миледи.

Он отодвинул ставни, распахнул длинные тяжелые портьеры. Какое-то насекомое билось крыльями о стекло в поисках выхода, и не успел Уильям открыть окно, как запутавшаяся было в складках портьеры бабочка вылетела в сад.

— Еще одна беглянка нашла для себя путь к спасению, миледи.

— Ваша правда, Уильям, — улыбнулась Дона и всей грудью вдохнула холодный утренний воздух. На небе проступала первая бледная полоса рассвета.

— Прощайте, Уильям.

— Прощайте, миледи.

Прижав к себе узелок, Дона зашагала напрямик по траве, напоследок оглянувшись на серый массив своего дома — такого надежного, еще спящего. Она увидела Уильяма, стоявшего, как часовой, у окна. Помахав ему рукой, Дона последовала за весельчаком Пьером Бланком, напоминавшим глазастую обезьянку с кольцами в ушах.

Она ожидала встретить суматоху и беспорядок, естественные перед отплытием, но с борта «La Mouette», пока они огибали ее в лодке, не доносилось ни звука. Лишь взобравшись по лестнице на палубу, Дона обнаружила, что корабль полностью готов к отплытию, что все люди находятся на своих местах. Один из матросов выступил вперед и низко поклонился.

— Месье просил, чтобы вы прошли на ют.

По другой лестнице Дона поднялась на высокую кормовую палубу и, лишь успела коснуться ее ногой, как услышала дребезжание якорной цепи, однообразный скрип шпиля и тяжелый топот ног.

Пьер Бланк затянул свою песню, голоса мужчин, низкие и приглушенные, подхватили ее. Дона перегнулась через перила, чтобы лучше видеть все происходящее. Устойчивая поступь матросов, поскрипывание шпиля, монотонный напев песни, соединяясь воедино, казались Доне неотъемлемой частью этого утра и предвестником грядущих приключений.

Неожиданно до ее слуха донесся приказ, отданный откуда-то позади нее, — решительный и ясный. Впервые за все это время Дона увидела Француза. Он стоял у штурвала рядом с рулевым, лицо у него было напряженное и настороженное, руки заложены за спину. Этот человек был разительно не похож на того, кто сиживал против нее в маленькой лодке, терпеливо распутывал ее лесу, разводил костер и жарил рыбу, закатав рукава и откидывая со лба непослушную прядь волос. Француз отдавал команды, бросая взгляд то вверх — на реи, то на небо, то на воду, то на берег реки.

Дона почувствовала себя праздной гостьей, глупой женщиной среди множества мужчин, занятых тяжелой работой. Она отошла в сторону, чтобы никому не мешать.

Корабль медленно шел вперед. Утренний ветерок, налетевший с холмов, расправил его паруса, и он, как призрак, поплыл из бухты, иногда почти задевая мачтами кроны деревьев. Француз бессменно находился рядом с рулевым, указывая путь по извилистой бухте. Наконец перед ними открылась широкая гладь реки. Западный ветер задул вовсю, нагоняя на воду зыбь. Как только шхуна ощутила на себе его силу, она слегка накренилась, и тонкие хлесткие струйки ударились о фальшборт. С востока тусклой дымкой занимался рассвет, обещая хорошую погоду. У воздуха появился солоноватый привкус, приносимый из открытого моря за широким устьем реки. Ветер срывал пену с высоких гребней волн. Вокруг корабля, не отставая, носились десятки чаек. Матросы стояли молча, вглядываясь в морскую даль. Их томило ожидание. Дона слизнула соль со своих губ и, спохватившись, вдруг заметила, что Француз уже стоит не рядом с рулевым, а около нее, возникнув словно по волшебству. На губах у него тоже осела соль, волосы намокли.

— Ну как, вам нравится? — весело спросил он, и Дона кивнула, заливаясь счастливым смехом.

По его лицу скользнула улыбка, но он отвел взгляд. И тогда Дону захлестнуло торжество, ибо она поняла, что он принадлежит ей и что она любит его. С самого начала, с того момента, как она вошла в капитанскую каюту и увидела его, рисующего цаплю, она уже знала это. Нет, даже раньше… Когда увидела на горизонте корабль, тайком приближающийся к берегу, она уже догадывалась: что-то должно случиться! Она стала частью его души, они предназначены друг для друга — оба странники, беглецы, два слепка с одного характера.

Было около семи вечера, когда Дона вышла на палубу. Шхуна снова изменила курс и теперь дрейфовала вблизи берега. Земля неясным контуром маячила на горизонте.