— Поскольку сейчас вы свободны, — заявил мистер Реес, — то будьте так добры, давайте спустимся в библиотеку, где нас не потревожат. Я буду рад узнать, какие шаги вы предлагаете предпринять.

Хэйзелмир, к удовольствию Аллейна, повел себя совершенно невозмутимо и любезно ответил, что библиотека будет удобным местом. Затем мистер Реес подчеркнуто обратился только к Аллейну и сказал, что обед отложили до двух часов дня и что он будет подан в виде холодного буфета, так что гости смогут поесть, когда им захочется. Сейчас было двадцать минут второго.

— А пока, — величественно продолжил мистер Реес, — вы сделаете мне большое одолжение, если обяжете меня еще больше и присоединитесь к нам в библиотеке.

Аллейн подумал, что вряд ли что-то может понравиться Хэйзелмиру меньше, чем его присутствие в качестве молчаливого наблюдателя за техникой ведения следствия. Он сказал, что обещал заглянуть к Трой. Он добавил (не соврав при этом), что она страдает периодическими приступами мигрени, и добавил (уже немного приврав), что один из таких приступов начинался у нее сегодня утром. Мистер Реес несколько топорно выразил сожаление по этому поводу и сказал, что надеется увидеть Аллейна, как только это будет удобно. У Аллейна было такое чувство, будто они оба повторяют заученные реплики диалога из какой-то унылой пьесы.

Мистер Реес сказал Хэйзелмиру: «Пойдемте», и первым вышел из студии. Хэйзелмир обернулся в дверях, и Аллейн быстро показал ему знаками, что возвращается в спальню. Инспектор задрал вверх свой здоровенный большой палец и пошел за мистером Реесом по лестнице.

Аллейн закрыл дверь. Доктор Кармайкл, который во время этой беседы привычно сделался незаметным, встал и спросил его, действительно ли Хэйзелмир намеревается исполнить план, который они составили.

— Да, и я очень надеюсь, что он не причинит себе этим вреда.

— Но ведь вы его предупредили.

— Да. Но план-то придумал я.

— Каков буде первый шаг?

— Нам нужно устроить так, чтобы Мария попросила или просто получила позволение обрядить тело. Хэйзелмиру лучше бы устроить все так, чтобы ей сказали, когда именно она может это сделать.

— А что, если она отказалась от этой мысли?

— Это отвратительная перспектива. Но мы надеемся, что предоставленная ей возможность сработает. Теперь я пойду к этим двум парням и подготовлю их.

Доктор Кармайкл сказал:

— Аллейн, если у вас есть минутка, будьте так добры и расскажите еще раз про ключи. Я все слышал, но хотел бы, чтобы вы мне напомнили.

— Ладно. От спальни есть три ключа. Один был у Марии — его я забрал, когда впервые попал в спальню. Второй был у Соммиты, третий — у Бартоломью. Четвертый хранила у себя миссис Бейкон. Когда Реес и Соммита поднялись в спальню после концерта, они нашли там ожидавшую ее Марию. Если дверь была заперта, то она вошла туда, открыв ее своим ключом. Соммита закатила истерику, устроила им скандал, вышвырнула из спальни и заперла за ними дверь. Каждый из них в отдельной беседе сказал, что отчетливо слышал, как ключ повернулся в замке. Через двадцать минут Мария вернулась с горячим питьем, открыла дверь своим ключом и нашла хозяйку убитой. Нигде, ни на каких поверхностях, на полу или на теле Соммиты не было никаких следов ее ключа. Впоследствии я нашел его в ее вечерней сумочке, аккуратно уложенной в нижний ящик туалетного столика. Реес уверен, что, когда они шли наверх, при ней не было этой сумочки. Люди, суетившиеся вокруг нее в гримерной, тоже говорят, что сумочки при ней не было — и действительно, для того наряда, в котором она была, это был бы неподходящий предмет, даже вне сцены. Точно так же невозможно представить, чтобы она в разгаре гневного припадка достала ключ из того места, где он лежал, сунула его в замок в тот момент, когда Реес или Мария закрывали за собой дверь, чтобы они оба услышали, как дверь запирается, а потом педантично вынула вечернюю сумочку, положила в нее ключ и убрала ее в ящик. Сумочка даже была убрана в специальный мягкий мешочек, который женщины используют, чтобы золотая сетка не цеплялась за ткань или чулки. Вот такая история о ключах.

— Да. Все правильно. Так я и подумал, — обеспокоенно сказал доктор Кармайкл.

— В чем дело?

— Просто это… довольно неприятная мысль.

— Насчет третьего ключа?

— Да!

— Он был у Руперта Бартоломью. Мария пришла в его комнату поздней ночью и сказала, что я прислал ее за ключом.

— Боже, неужели?

— Он отдал его ей. Берт, спавший на креслах поперек двери, проснулся и обнаружил, что Мария пытается через него дотянуться до замка.

— Она, должно быть, спятила. Что она собиралась сделать? Открыть дверь и перелезть через него спящего?

— Открыть дверь, да. Она открывается внутрь. И бросить ключ в комнату. Она очень хотела, чтобы мы его там нашли. Закрыть дверь, которая осталась бы незапертой — тут она ничего не могла поделать. А когда Берт проснулся бы, она бы закатила истерику со всей этой благочестивой драмой о молитвах за душу Соммиты и обряжании тела.

— А что произошло на самом деле?

— Берт проснулся и обнаружил, что ее пышные формы нависают прямо над ним. Она запаниковала, уронила ключ прямо на него и сбежала. Он взял ключ и отдал его мне. Так что она по-прежнему без ключа.

— А вы сможете доказать все эти теории?

— Если план сработает.

— Мария? — сказал доктор Кармайкл. — Что ж, она и в самом деле выглядит… то есть…

— Нам следует помнить, — сказал Аллейн, — что с момента, когда Мария и Реес покинули спальню и спустились на первый этаж, где он присоединился к гостям, Мария находилась в гостиной для персонала и готовила горячее питье. Миссис Бейкон, Марко и остальные слуги могут это подтвердить.

Кармайкл воззрился на него.

— Алиби? — спросил он. — У Марии? Какой конфуз.

— В этой игре, — сказал Аллейн, — нужно уметь быть осторожным в своих предположениях.

— Думаю, я как раз сейчас делаю предположение. Очень неохотно.

— Насчет юноши?

— Да.

— Ну, он, конечно, главный подозреваемый. Можно подключить все клише: вожделение, превратившееся в ненависть, унижение, кризис, и все такое. Предположительно, он был в это время в своей комнате, но мог и незаметно выйти, и у него был ключ от ее спальни. У него был мотив, была возможность, и он был в крайне неуравновешенном состоянии.

— А все остальные думают…

— Да, некоторые так считают — например, Хэнли; по крайней мере, он ведет себя так и бросает такие намеки, словно он так думает. Мария и Марко, я думаю, всем говорят, что он главный подозреваемый. Полагаю, остальные в это верят, поскольку им, несомненно, было известно об изменившихся отношениях между этим юношей и дивой. И конечно же, большинство из них были свидетелями его заключительной речи и обморока.

— А что насчет Латтьенцо?

— Мы с Трой слышали, как веселый маэстро в кустах или рядом с ними угрожал невидимому человеку разоблачением, если он или она продолжат распространять вредные слухи, и делал он это далеко не веселым тоном. Он говорил по-итальянски, к дому приближался вертолет, так что я упустил целые куски этого разговора.

— С кем он говорил?

— С кем-то совершенно неслышным.

— С Марией?

— Думаю, да. Когда мы вышли из леса, она была совсем рядом. Стояла на ступеньках перед домом и смотрела на вертолет. Латтьенцо тоже был недалеко.

— То-то я подумал, что Латтьенцо был не такой энергичный, как обычно, когда поднимался сюда недавно.

— Вы были правы, — сказал Аллейн и передал ему их беседу.

— Итальянская месть, — задумчиво сказал доктор.

— Я должен пойти и все подготовить в комнате, а потом поспешить в библиотеку к недовольному мистеру Реесу. Будьте другом, загляните, пожалуйста, к Трой, и скажите, что студия свободна. Если вы не против, конечно. Она в нашей комнате.

— Буду только рад, — сказал галантный доктор.

А Аллейн вернулся в комнату, где умерла Соммита, и обнаружил там сержантов Фрэнкса и Баркера, которые в сомнениях совещались между собой. Коловорот с разными насадками лежал на расстеленной на полу газете.

— Босс сказал, что вы нам все объясните, сэр, — сказал Фрэнкс.

— Объясню, — сказал Аллейн. Он встал спиной к одной из раскрашенных дверей шкафа, украшенной богатой резьбой, оперся на нее руками и сгибал колени до тех пор, пока его голова не оказалась на одном уровне с подсолнухом, который окружил ее, словно стилизованный нимб. Он согнул ладонь в трубочку и через нее посмотрел на лежащее на кровати тело под простыней. Потом он перешел ко второй двери и проделал то же самое.

— Да, — сказал он, — это сработает. Вполне сработает.

Он открыл дверцы шкафа.

Гардероб был занят платьями, но их было не слишком много. Он разделил их и отодвинул вешалки к противоположным концам шкафа. Он осмотрел внутреннюю поверхность дверей, вышел и запер их на ключ. Потом он осмотрел насадки.

— Вот эта подойдет, — сказал он и дал ее вместе с коловоротом сержанту Фрэнксу. — Сверлите в середине, — сказал он, поставив палец в центр черной серединки подсолнуха. — И подстелите газету, чтобы не мусорить. Очень аккуратно. Нужно, чтобы на дереве не осталось трещин. Кто из вас плотник?

— Ох, черт, — сказал Фрэнкс Баркеру. — Может, ты попробуешь, Мерв?

— Нет уж, спасибо, — сказал Баркер, попятившись.

Они с беспокойством посмотрели на Аллейна.

— Что ж, — сказал он, — я, видимо, сам на это напросился. Если я сваляю дурака, то не смогу никого в этом винить. Давайте сюда, Фрэнкс. О боже, это одна из тех ужасных моделей, которые вырываются из рук, когда меньше всего этого ожидаешь. — Он нажал на рукоять, и рабочий конец бешено завертелся. — Что я вам говорил? Направляйте его, Фрэнкс, и держите его ровно. Точно по центру. Мы тут как будто бомбу обезвреживаем. Давайте.