Он снова прошелся по аргументам. Фактор времени. Головоломка с ключами. Фотография. Предполагаемый мотив. Ужасные выводы. Он поискал возможные альтернативы по каждому пункту и не нашел их.

Он воскресил в памяти старый пыльный пример следовательского фольклора: если провалились все версии, кроме одной, то именно она, какой бы чудовищной она ни казалась, и есть ответ на все вопросы.

А они, видит бог, имеют дело именно с чудовищным случаем.

Он принял решение, спустился на первый этаж и вышел на бледный солнечный свет, чтобы подышать воздухом.

Очевидно, все гости испытывали ту же потребность. Они гуляли по острову парами и в одиночку. Чуть раньше этим утром Аллейн приравнивал тех из них, кто вышел из дома, к сюрреалистическим деталям ландшафта; теперь же, оставаясь ужасно анахроничными, как и сам дом, в окружении первобытной природы, те же люди вызывали у него мысли о персонажах стихов Верлена или Эдит Ситуэлл. Синьор Латтьенцо в тирольской шляпе и в блестящем монокле элегантно прохаживался в компании Бена Руби, курившего сигару и нарядившегося в предназначенный для пребывания за городом новенький твидовый костюм от фирмы «Харрис». Бледный Руперт Бартоломью в вельветовом костюме, с романтично спутанными волосами, стоял, ссутулившись, на берегу неспокойного озера и смотрел вдаль. А на него самого смотрела с приличного расстояния маленькая Сильвия Пэрри в повязанном на голову алом платке. Даже больная мисс Дэнси не испугалась плохой погоды. Закутанная в теплую одежду, в шарфе и фетровой шляпе, она в одиночестве шагала по гравийной дорожке перед домом, словно гуляла по палубе круизного лайнера.

К ней вышел из дома мистер Реес в сшитой на заказ одежде, сошедшей прямиком со страниц под заголовком «Строгая элегантность: для него» в каком-нибудь шикарном глянцевом журнале. На нем была кепка с козырьком, которую он церемонно приподнял перед мисс Дэнси, и та немедленно завела с ним разговор, явно эмоционального характера. Но к этому он привык, подумал Аллейн, и заметил, как мистер Реес поддерживает мисс Дэнси под локоть рукой в лайковой перчатке, сопровождая ее на прогулке.

Он думал, что они — последние, кто вышел на улицу, пока не уловил боковым зрением какое-то движение около одного из гигантских деревьев у озера. Там стоял Нед Хэнли. На нем было темно-зеленое пальто и свитер, и он сливался с фоном. Казалось, он внимательно рассматривает другие фигуры на этой картине.

У всех у них была общая черта: они то и дело останавливались и смотрели на другой берег озера, или прикрывали глаза козырьком ладони, запрокидывали головы и смотрели на восток, где тучи быстро рассеивались. Он и сам все это проделывал.

Его заметил мистер Бен Руби, энергично помахал сигарой и направился к нему. Аллейн пошел ему навстречу и при ближайшем рассмотрении увидел, что мистер Руби выглядит сильно потрепанным, и что ему за это неловко.

— Доброе утро, старина, — сказал мистер Руби. Рад вас видеть. — Небо, похоже, расчищается. Теперь ждать недолго. Мы на это надеемся.

— Да, очень надеемся.

— Вы-то уж точно, готов поспорить. Не завидую вашей работе. Ответственность без должной поддержки, а?

— Что-то вроде того, — сказал Аллейн.

— Я должен перед вами извиниться, старина. За вчерашний вечер. Я пропустил пару стаканчиков. Вы же знаете об этом?

— Ну…

— То одно, то другое, шок и все такое. Я совсем расклеился. Понимаете, о чем я?

— Конечно.

— И все же я вел себя плохо. Очень плохо, — сказал мистер Руби, покачав головой и поморщившись.

— Ерунда. Не думайте об этом.

— Господи, я чувствую себя ужасно, — признался мистер Руби и выбросил сигару. — А бренди был хорош. Самый лучший. Особый коньяк. Интересно, этот парень, Марко, сварганит какой-нибудь живительный напиток от похмелья?

— Полагаю, да. Или, возможно, Хэнли это сделает.

Мистер Руби издал звук, который обычно записывают как «т-сс», и после короткой паузы сказал глубоким голосом и чрезвычайно выразительно:

— Белла! Белла Соммита! В это ведь невозможно поверить. Самая прекрасная женщина с самым роскошным голосом, который господь когда-либо создавал. Умерла! И как! И что мы, черт подери, будем делать с похоронами — даже не представляю. Я не знаю ни о каких ее родственниках. Будет вполне в ее характере, если она оставила детальные инструкции на этот счет, и при этом крайне затруднительные. Простите, вырвалось. Но это может означать, что тело придется хранить в холоде до отправки в то место, которое она могла указать, или развеять пепел над Адриатикой.

Он спохватился и пристально посмотрел на Аллейна налитыми кровью глазами.

— Наверное, не полагается спрашивать вас, есть ли у вас какие-то мысли насчет убийцы?

— Не полагается. На этом этапе, — сказал Аллейн. — Мы должны дождаться полицию.

— Да? Что ж, остается надеяться, что они знают свое дело. — Он вернулся к элегическому настроению. — Белла! — воскликнул он. — После стольких лет! Бывали и шипы, и розы, если понимаете, о чем я. Черт, это так больно!

— Как долго вы были с ней связаны?

— Горе не измеряют годами и месяцами, — с упреком ответил мистер Руби. — Как долго? Дайте-ка подумать. Это было во время ее первого турне в Австралии. Значит, 1972 год. Под управлением компании «Бельканто» в сотрудничестве с моей фирмой — «Бен Руби и компаньоны». С «Бельканто» вышел спор, и мы взяли руководство на себя.

Тут мистер Руби пустился в длинное отступление, объясняя, что он самостоятельно выбился в люди, что он — сиднеец, который сам себя вытащил из низов и гордится этим, и что Соммита всегда понимала его, потому что сама вышла из крестьянской среды.

Раз уж представилась такая возможность, Аллейн спросил:

— И ваши деловые отношения сопровождались близкой личной дружбой?

— Так и есть, старина. Думаю, я понимал ее, как никто другой. У нее, конечно, был ее знаменитый темперамент, и это было нечто сногсшибательное, но это никогда не продолжалось долго. Она всегда посылает… посылала… за Марией, чтобы та помассировала ей плечи, и это срабатывало. Она снова становилась доброй и сладкой как мед, и воцарялась всеобщая любовь.

— Мистер Руби, у вас есть что рассказать мне? Что-то, что хоть в малейшей степени могло бы пролить свет на эту трагедию?

Мистер Руби широко развел руки и уронил их классическим жестом, означающим поражение.

— Ничего? — спросил Аллейн.

— Именно этот вопрос я задаю себе с самого пробуждения. То есть с того момента, когда я перестал спрашивать себя о том, зачем я выпил столько коньяка.

— И как вы себе ответили на этот вопрос?

Снова тот же жест.

— Никак, — признался мистер Руби. — Я не могу на него ответить. Кроме… — он сделал раздражающую паузу и пристально посмотрел на синьора Латтьенцо, который дошел до берега озера и смотрел на воду; его тирольский наряд делал его похожим на поэта эпохи постромантизма.

— Кроме? — повторил за ним Аллейн.

— Посмотрите! — предложил ему мистер Руби. — Посмотрите на то, что произошло и на то, как это было сделано. Посмотрите на это. Если бы вы, с вашим опытом, сказали, что вам это напоминает, то что бы это было? Ну, давайте.

— Гранд-оперу, — быстро ответил Аллейн.

Мистер Руби испустил сдавленный вопль и крепко хлопнул его по спине.

— Молодчина! — воскликнул он. — Угадали! Молодец, дружище. И более того, это итальянская гранд-опера. Все это сумасбродство с кинжалом и фотографией! Верди бы понравилось. Особенно фотография. Вы можете представить, как кто-то из нас, если предположить, что он убийца, делает это вот так? Этот бедный ребенок — Руперт? Нед Хэнли, пусть он даже из этих? Монти? Я? Вы? Даже если провести границу между the props and the business. Нет. Вы сказали бы «нет». Не таким образом. Это не характерно, это невозможно, это не… это не… — казалось, мистер Руби взволнованно ищет mot juste[60] для своего аргумента. — Это не по-британски, — произнес он наконец и добавил, — если использовать это слово в самом широком смысле. Я сам — человек, родившийся в Содружестве.

Аллейн был вынужден подождать немного, прежде чем смог ответить на это заявление.

— То есть вы, по сути, хотите сказать, — рискнул предположить он, — что убийцей должен быть кто-то из находящихся в доме итальянцев. Правильно?

— Да, — сказал мистер Руби, — абсолютно верно.

— Это сужает круг подозреваемых, — сухо сказал Аллейн.

— Разумеется, — напыщенно согласился мистер Руби.

— Марко и Мария?

— Верно.

Последовала тревожная пауза, во время которой сильно затуманенный взор мистера Руби остановился на синьоре Латтьенцо, который стоял в раздуваемой ветром накидке на берегу.

— И синьор Латтьенцо, я полагаю? — спросил Аллейн.

Ответа не последовало.

— Есть ли у вас какие-то причины, — спросил Аллейн, — помимо теории о гранд-опере, подозревать одного из этих трех человек?

Казалось, этот вопрос очень обеспокоил мистера Руби. Он поддел носком ботинка кусок дерна. Он откашлялся и принял оскорбленный вид.

— Так и знал, что вы это спросите, — обиженно сказал он.

— Но это ведь естественно, вам не кажется?

— Наверное, да. Да. Это в самом деле естественно. Но послушайте. Это ужасное обвинение. Я это знаю. Я не хотел бы говорить ничего такого, что неправильно повлияет на вас. Ну вы знаете. Заставит вас… сделать поспешные выводы или произведет на вас неверное впечатление. Я бы не хотел этого делать.

— Не думаю, что это очень вероятно.

— Нет? Ну, это вы так говорите. Но я думаю, что вы это уже сделали. Думаю, вы, как и все остальные, приняли за правду эту чушь про преданную служанку.

— Вы о Марии?