Найо Марш - Фотофиниш

— Но… Хлороформом? Вы хотите сказать, что кто-то приехал сюда, готовясь совершить это преступление? Запасшись необходимыми для этого средствами?

— Похоже на то. Если только хлороформа не было где-нибудь в доме.

— Мне об этом ничего не известно. Ума не приложу.

Аллейн внезапно вспомнил рассказ шофера Берта.

— А к вам, случайно, не приезжал ветеринар? — спросил он.

— А! Да. Да, приезжал. Осмотреть афганскую борзую Изабеллы. Она была очень… расстроена. Ветеринар осмотрел собаку под наркозом и обнаружил у нее злокачественную опухоль. Он посоветовал немедленно ее усыпить, и мы согласились.

— Вам, конечно, неизвестно, не забыл ли случайно ветеринар забрать с собой хлороформ?

— Нет. Возможно, Нед знает. Он всем этим руководил.

— Я спрошу его, — сказал Аллейн.

— Или, может быть, Марко, — размышлял мистер Реес. — Мне кажется, он тоже принимал в этом участие.

— Ах да, Марко, — сказал Аллейн. — Вы ведь говорили мне, что он очень надежный человек.

— Разумеется. У меня нет причин считать иначе.

— При нынешних обстоятельствах и в ходе развития событий, по мере того, как мы о них узнаем, мы все, должно быть, задавали себе тревожные вопросы друг о друге, не так ли? Разве вы не задавали себе тревожных вопросов о Марко?

— Ну конечно задавал, — сразу ответил мистер Реес. — И о нем, и, как вы сказали, обо всех прочих. Но не существует ни малейшей причины, ни одного мыслимого мотива, почему Марко сделал бы что-то… плохое.

— Даже если бы оказалось, что Марко — Филин? — спросил Аллейн.

Когда Аллейн и доктор Кармайкл присоединились к Трой в студии, в бастионах туч стали появляться бреши, и лучи солнца то и дело скользили по озеру Уэйхоу и выхватывали куски мрачной зелени на склонах гор, которые постепенно появлялись из тумана.

Посадочная площадка все еще была залита водами штормового озера. Воспользоваться ею никто не мог. Рулевого Леса на том берегу видно не было.

— Вы хорошенько встряхнули мистера Рееса, — сказал доктор Кармайкл. — Думаете, он говорил правду, когда сказал, что эта мысль никогда не приходила ему в голову?

— Какая? Что Марко был Филином? Кто знает. Полагаю, Марко проявил очевидное рвение в деле борьбы против Филина. Его сообщение о проникшем на остров человеке и то, что вдобавок к нему он предоставил крышку от объектива, выглядело крайне убедительно. Помните, как вы все рыскали в лесу? Вы ведь тоже помогали искать пустое место?

— Черт! — выругался доктор Кармайкл.

— В данном случае крышка оказалось ошибкой, это уже был перебор. Она от фотоаппарата массового производства, возможно, от его собственной официальной игрушки, так сказать, а вовсе не от фотоаппарата того типа, который Филин должен использовать, чтобы получать подобные результаты. Возможно, он не захотел расстаться с крышкой от камеры Филина, а показать ее у него не хватило духу; либо у нее вовсе нет крышки на объективе.

— Зачем же он принялся выдумывать всю эту чушь про незваного гостя? — спросила Трой.

— Ну, дорогая, потому, что он намеревался сделать фотографию Соммиты в духе Филина — свой bonne bouche[56], — и ему показалось правильным заронить мысль о том, что прибывший на остров Филин мелькает где-то в лесу. Но вся эта история про чужака на острове внушала сомнения. Все эти поиски были просто чудовищной суетой, но в них принимало участие столько людей, что кто-нибудь обязательно наткнулся бы на чужака, если бы он здесь был.

— И вы уверены, что он не убийца? — спросил доктор Кармайкл.

— Он не может им быть. Он прислуживал в столовой и был занят в холле, пока не уехали гости, а пока они уезжали, бегал до катера и обратно с зонтом.

— И кстати, он стоял со мной на крыльце, наблюдая за катером после их отъезда. Да. Все правильно, — согласился доктор Кармайкл.

— Мистер Реес собирается взяться за него в связи с проделками Филина?

— Пока нет. Он говорит, что не убежден в этом до конца. Он предпочел предоставить это мне.

— А ты?

— Пытаюсь принять решение. В целом я думаю, что с Филином лучше разобраться до прибытия полиции.

— Сейчас?

— Почему бы и нет?

— Он, конечно, знает, что ты его раскусил. После твоих замечаний, отпущенных за завтраком, — заметила Трой.

— По крайней мере, он получил об этом довольно ясное представление, — сказал Аллейн и нажал на кнопку звонка.

— Может быть, он не придет.

— Думаю, придет. Какой у него выбор? Броситься во вздымающиеся волны и изображать Леандра[57], пытаясь доплыть до большой земли?

— Мне, наверное, лучше исчезнуть? — спросил доктор Кармайкл.

— И мне? — предложила Трой.

— Нет, если только вы сами не хотите уйти. В конце концов, я не собираюсь его арестовывать.

— Нет? — удивленно спросили оба.

— А за что? За то, что он Филин? На это у меня нет полномочий. Или вы думаете, мы можем взять его за нарушение общественного порядка или за притворство? Насколько я знаю, по факту он никогда никого не обманывал. Он всего лишь переодевался в странные наряды и делал нелестные снимки. Конечно, есть еще поддельное письмо в The Watchman. Оно, возможно, подпадает под действие какого-нибудь закона; надо будет посмотреть. Ах да, и еще он изображает из себя хорошо воспитанного слугу порядочного человека — полагаю, с фальшивыми рекомендациями.

— Гаденыш, — сказала Трой. — Жестокое свинство — так ее мучить. И ведь все считали это веселой шуткой. А самое стыдное в том, что это и правда было довольно смешно.

— Это и есть худшая часть дурных поступков. Они часто кажутся забавными с какой-нибудь стороны. Если подумать, то я не смог бы продержаться на своей работе, если бы это было не так. Ранние драматурги всё об этом знали: их дьяволы частенько бывали клоунами, а клоуны всегда были жестокими. Ну, начнем.

В дверь постучали, она открылась, и вошел Марко.

Лицо у него было непривлекательного желтого цвета, но в остальном он выглядел почти как обычно. Он спросил:

— Вы звонили, сэр?

— Да, — ответил Аллейн. — Мне нужно задать вам пару вопросов. Первый касается фотографии, которую вы сделали вчера днем через окно музыкального салона. Вы положили снимок в почтовый мешок?

— Я не знаю, о чем вы говорите, сэр.

— Знаете. Вы Филин. Вы поступили на эту работу с намерением продолжать свою деятельность с фотоаппаратом. Остановите меня, если я ошибусь. Но если подумать, вы скорее остановите меня, если я буду прав, верно? Вы увидели в газете объявление о вакансии личного слуги для мистера Рееса. Вам пришло в голову, что, попав в окружение мистера Рееса, вы сможете гораздо больше узнавать о планах мадам Соммиты на день. В тех случаях, когда мистер Реес сопровождал ее или когда его не было дома, и ваши услуги были не нужны, вы могли выскочить в комнату, которую держали специально для этой цели, переодеться в какой-нибудь причудливый наряд, напугать ее и сфотографировать в нелепом виде с разинутым ртом. Вы передавали снимок прессе и получали гонорар. Это было бесстыдно дерзкое решение, и оно сработало. Ваш наниматель остался доволен вашими услугами в качестве слуги, и вы приехали сюда с ним.

Марко напустил на себя оскорбленный вид.

— Разве это не чудесно? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретному, и картинно пожал плечами.

— Вы сделали вчерашний снимок, намереваясь отправить его в The Watchman, а через них — целому ряду газет, которым вы продавали свои фотографии. Я знаю, что вы это сделали. Под окном остались отпечатки ваших ног. Полагаю, это должно было стать вашей последней дерзостью, и, покончив с этим, вы бы подали заявление об уходе, потребовали бы свои деньги, удалились в какое-нибудь неприметное местечко и написали бы там свою автобиографию.

— Без комментариев, — сказал Марко.

— Я их и не ожидал. Вы знаете, где эта фотография сейчас? Знаете, Марко?

— Я не знаю ничего ни о какой ***ной фотографии, — сказал Марко, чей итальянский акцент стал менее заметным, а английский язык — гораздо более похожим на язык англичанина.

— Она пришпилена кинжалом к мертвому телу вашей жертвы.

— Моей жертвы?! Она не была моей жертвой! Не… — он умолк.

— Не в том смысле, что вы ее убили — вы это собирались сказать?

— Ни в каком смысле. Я не понимаю, о чем вы говорите.

— И я думаю, не составит большого труда найти ваши отпечатки на глянцевой поверхности снимка.

Рука Марко дернулась ко рту.

— Ну же, — сказал Аллейн, — вам не кажется, что вы ведете себя неразумно? Что бы вы ответили, если бы я сказал вам, что вашу комнату обыщут?

— Ничего! — громко ответил Марко. — Я бы ничего не сказал. Можете обыскивать мою комнату.

— Вы носите фотоаппарат при себе? Кстати, это ведь Strassman? Может быть, обыскать вас самого?

— У вас нет полномочий.

— К сожалению, это так. Послушайте, Марко. Просто рассудите сами. Я сообщу полиции то, что считаю фактами: что вы Филин, что вы сделали снимок, который сейчас приколот к сердцу мадам Соммиты, и что на нем, вероятно, есть ваши отпечатки. Если их нет, это не имеет значения. Столкнувшись с полицейским расследованием, газета, покупавшая ваши снимки, вас опознает.

— Они никогда меня не видели, — быстро сказал Марко и тут же спохватился; было видно, что он готов сам себя убить.

— Все происходило по почте, не так ли?

— Они никогда меня не видели, потому что я не… я никогда не имел к ним никакого отношения. Вы приписываете мне то, чего я не говорил.

— Ваша деятельность в роли Филина окончена. Женщина, которую вы терзали, мертва, вы заработали кучу денег и заработаете еще, если напишете книгу. С иллюстрациями. Единственное, что должно вас волновать — это вопрос, как эта фотография попала из вашей камеры на тело. Если вы не убивали Изабеллу Соммиту, то лучшее, что вы можете сделать — помочь нам найти того, кто ее убил. Если вы откажетесь, то останетесь главным подозреваемым.