— Принимаю ваше предложение с большой благодарностью. Но…

— Если думаете, что я могу задремать, то я тоже об этом подумал. Могу. Можно поставить перед дверью пару кресел, и я устроюсь на них на ночь. Такая вот идея.

— Вот и решение, — тепло сказал Аллейн. — Спасибо, Берт.

И они с доктором Кармайклом спустились в кабинет мистера Рееса.

Там они нашли не только хозяина, но также синьора Латтьенцо, Бена Руби и секретаря Хэнли.

Мистер Реес выглядел чуть бледнее обычного, но вид у него итак всегда был усталый; он сидел за своим ультрасовременным письменным столом на вращающемся стуле, повернутом в сторону комнаты, словно только что прервал работу, чтобы дать интервью. Хэнли уныло стоял у окна — наверное, глядел в ночь. Двое других сидели у камина и как будто испытали облегчение при появлении Аллейна. Синьор Латтьенцо даже воскликнул: «Ecco![45] Наконец-то!» Хэнли, вернувшись к привычной внимательности, пододвинул им стулья.

— Очень рад вас видеть, мистер Аллейн, — сказал мистер Реес своим невыразительным голосом. — Доктор, — поприветствовал он, склонив голову в сторону доктора Кармайкла.

— Боюсь, мы мало что можем сообщить. Доктор Кармайкл любезно мне помогает, но пока что мы так и остались на предварительной стадии. Надеюсь, что вы, сэр, сможете поправить нас по некоторым пунктам, в частности в отношении порядка событий с момента обморока Руперта Бартоломью и до того, как Мария подняла шум.

Он надеялся услышать какие-то отличия — что-то, что дало бы ему намек на схему действий, или объяснило бы кажущиеся противоречия в рассказе Марии. Особенно что-нибудь про ключи. Но нет, рассказ по всем пунктам совпадал с рассказом Марии.

Аллейн спросил, часто ли Соммита пользовалась ключом от спальни.

— Да; думаю, да. Я ей это порекомендовал. У нее есть… было… всегда было довольно много драгоценностей в спальне. Можно сказать, что это очень ценные вещи. Я пытался убедить ее хранить их в моем сейфе в этой комнате, но она отказывалась. То же самое и в отелях. В конце концов, у нас довольно много прислуги здесь, и это было бы искушением.

— Ее шкатулка с драгоценностями стоит в секретере, и она не заперта.

Мистер Реес цокнул языком.

— Она неисправима. Была. Артистический темперамент, как мне говорили, хотя, боюсь, я никогда не понимал, что именно это означает.

— В его проявлениях никогда нельзя быть до конца уверенным, — сказал Аллейн, удивленный неожиданным поворотом разговора. Ему даже показалось, что мистер Реес печально ему подмигнул.

— Что ж, вы, без сомнения, знаете об этом из собственного опыта. — И тут же вернулся к своей намеренно неуклюжей манере общения. — Спешу добавить, что в вашем случае это восхитительный опыт.

— Благодарю вас. Пока не забыл, вы случайно не помните, была ли у мадам Соммиты в руках сумочка из золотистой сетчатой ткани, когда вы провожали ее в ее комнату?

— Нет, — сказал мистер Реес после некоторого раздумья. — Нет, я уверен, что не было.

— Понятно. По поводу украшений. Полиция, несомненно, позже попросит вас проверить содержимое шкатулки.

— Разумеется. Но я знаю не все ее украшения.

Полагаю, только те, подумал Аллейн, которые сам ей дарил.

— Они застрахованы, — уточнил мистер Реес, — а Мария могла бы их проверить.

— Марии можно полностью доверять?

— О, разумеется. Полностью. Как многие представители ее класса и происхождения, она обладает неустойчивым темпераментом и может быть довольно неприятной, но она была предана своей хозяйке, можно сказать, фанатично. Она сейчас расстроена, — добавил мистер Реес, в очередной раз употребив преуменьшение в качестве стилистического приема.

— Ох, дорогой мой Монти, — тихо проговорил синьор Латтьенцо. — Расстроена! Тогда мы все тоже расстроены. Правильней было бы сказать — раздавлены.

Он сделал неопределенный жест и вынул портсигар.

Он и в самом деле был сам на себя не похож — очень бледен и, как заметил Аллейн, дрожал.

— Монти, дорогой, — протянул он, — я бы выпил еще твоего превосходного коньяка. Ты позволишь?

— Конечно, Беппо. Мистер Аллейн? Доктор? Бен?

Секретарь с привычной готовностью, а вернее, с ее призрачными остатками, поспешно бросился к ним. Доктор Кармайкл попросил большую порцию виски с содовой, Аллейн отказался.

Бен Руби с опухшим, покрытым пятнами лицом и налитыми кровью глазами, торопливо залил в горло коньяк и снова пододвинул свой стакан.

— А что, если это кто-то из этой толпы? — неуверенно спросил он. — А? Что, если один из этих жуликов не уехал?

— Чушь, — сказал мистер Реес.

— Хорошо тебе говорить «чушь».

— Это были тщательно отобранные гости, известные и уважаемые люди.

— Все это хорошо. Но что, если, — повторил мистер Руби, ведя к шаткой кульминации, — один из твоих чертовых тщательно отобранных и уважаемых не тот, кем кажется? А? Что, если он финн?

— Финн? — мягко спросил синьор Латтьенцо. — Ты сказал «финн»?

— Ничего подобного! Я сказал «Филин»! — крикнул мистер Руби.

— Ну нет уж! — воскликнул Хэнли и повернулся к мистеру Реесу. — Простите, но в самом деле! Ведь был список приглашенных. Я дал один экземпляр рулевому, чтобы он отмечал тех, кто поднимается на борт — на случай, если кто-то отстанет. Пойдет в туалет или еще что. Я считал, что осторожность не может помешать ни в каких случаях. То есть… вы понимаете, это была такая ночь… Эта ночь…

— Да, да, — устало сказал мистер Реес. — Хватит уже об этом. Вы поступили совершенно правильно. — Он обратился к Аллейну. — Я не очень-то понимаю, почему надо предполагать, будто у Филина, если он действительно где-то в доме, могут быть какие-то мотивы для совершения этого преступления. Напротив, у него были все причины желать, чтобы Белла оставалась в живых. Она ведь была для него источником целого состояния.

— Все это хорошо, — надулся мистер Руби. — Если это не он, то кто тогда? То-то и оно. Вы знаете, кто это был? Беппо? Монти? Нед? Ну давайте! Нет, не знаете. Понимаете, о чем я толкую?

— Бен, — сказал мистер Реес очень мягко, — тебе не кажется, что тебе лучше лечь?

— Может, ты и прав. То есть, — сказал мистер Руби, обращаясь к Аллейну, — у меня ведь чертова уйма дел. Телеграммы. Письма. Концертное турне по Америке. Она занята на год вперед, непрерывные выступления. Все эти дирекции театров.

— Они совсем скоро об этом узнают, — горько сказал мистер Реес. — Как только шторм уляжется, и прибудет полиция, это станет мировой новостью. Отправляйся в кровать, старина. Завтра Нед уделит тебе какое-то время, если ты захочешь воспользоваться его помощью. — Он взглянул на Хэнли. — Позаботься об этом.

— Да, конечно, — с преувеличенной готовностью выступил Хэнли, с бледной улыбкой глядя на мистера Руби, который воспринял это предложение без энтузиазма.

— Да, спасибо, — сказал он. — Это не понадобится, я думаю. Печатать я умею.

Он вроде бы взял себя в руки. Допив бренди, он встал, уверенно шагнул к мистеру Реесу и взял его за руку.

— Монти, — сказал он. — Старина, дорогой мой. Ты меня знаешь. Все, что в моих силах. Только скажи.

— Да, Бенни, — ответил мистер Реес, пожимая его руку. — Я знаю. Спасибо.

— Ведь бывали хорошие времена, а? — с тоской вздохнул мистер Руби. — Не сплошные фейерверки, конечно… А теперь…

Кажется, мистер Реес впервые был на грани того, чтобы утратить спокойствие.

— А теперь, — сказал он, удивив Аллейна, — она больше не отбрасывает тени.

Он похлопал мистера Руби по плечу и отвернулся. Мистер Руби скорбно смотрел на его спину пару секунд, а потом пошел к двери.

— Спокойной всем ночи, — сказал он, громко высморкался и ушел.

Они услышали, как он довольно шумно упал по пути наверх.

— Повезло ему, — заметил синьор Латтьенцо, покачивая в бокале нетронутый коньяк. — Что касается меня, то я не ищу утешения в алкоголе в случае несчастья. Это мое третье возлияние. Коньяк превосходный. И все же я знаю, что он оставит меня трезвым как стекло. Это очень досадно.

Мистер Реес, не поворачиваясь к Аллейну, спросил:

— Вы хотели что-то еще мне рассказать, мистер Аллейн?

Голос у него был старчески усталый.

Аллейн рассказал ему о сигналах азбукой Морзе, и он вяло ответил, что это хорошие новости.

— Но я вообще-то имел в виду само преступление. Вы ведь понимаете, какое замешательство и шок мы испытали… найдя ее вот такой. Это было… — он сделал странный и нехарактерный для него жест, словно отталкивая какую-то угрозу. — Это было так ужасно.

— Конечно. Хуже и вообразить себе трудно. Простите, но мне неизвестно, как именно вы об этом узнали. Вас хоть как-то подготовили? Мария?..

— Вы, должно быть, слышали ее. Я был в гостиной, вышел и увидел ее на лестнице. Она кричала. Я сразу пошел с ней наверх. Думаю, из ее слов я разобрал, что Белла мертва, еще до того, как мы вошли в комнату. Что ее убили. Но не… как именно. Беппо и Нед пришли почти сразу за нами. Это может прозвучать странно, но все это в тот момент показалось нереальным; казалось, это какой-то кошмарный сон. И до сих пор кажется.

— Вы просили меня заняться этим до приезда полиции. Я очень сожалею, что мне приходится вас беспокоить, но…

— Нет. Пожалуйста, — сказал мистер Реес нетвердо, пытаясь вернуться к своей привычной официальной манере. — Пожалуйста, делайте то, что делали бы при любых других обстоятельствах.

— Вы облегчаете мне задачу. Прежде всего скажите: вы уверены, что после того как мадам Соммита велела вам и Марии покинуть спальню, вы слышали, как она повернула ключ в замке?

— Абсолютно уверен. Могу я спросить, почему вас это интересует?