— Давайте я попробую его найти.

— Отлично, давайте, — радостно воскликнул Хэнли, а потом сделал отчаянную попытку вернуться к манерам секретаря: — Буду вам очень благодарен.

Аллейн подумал, что охота на несчастного Руперта может оказаться столь же бесплодной, как и охота на проблемного фотографа, но ему, если можно так выразиться, повезло с первой попытки: он нашел его в поражающем воображение кабинете мистера Рееса.

Интересно, посетители должны стучать, а может, даже заранее назначать встречу, прежде чем рискнуть войти в святая святых? Но Аллейн решил поступить как обычно — открыл дверь и вошел.

Вход был отгорожен от комнаты большой ширмой из кожи — работа модного декоратора. Войдя, Аллейн услышал голос мистера Рееса:

— …напомнить вам о тех знаках расположения, которые вы получили от нее. И вот так вы решили отблагодарить ее за них: сделав из нее посмешище. Вы позволяете нам нанимать знаменитых артистов, отправлять приглашения, привозить через половину земного шара самых выдающихся людей, чтобы они послушали эту оперу, а теперь предлагаете сказать им, что представление все-таки не состоится, и что они могут возвращаться туда, откуда приехали.

— Я знаю. Неужели вы считаете, что я обо всем этом не думал? Вы думаете… Пожалуйста, пожалуйста, поверьте мне… Белла, я вас умоляю…

— Остановись!

Аллейн, стоявший за ширмой и уже собиравшийся уйти, резко остановился, словно этот приказ был обращен к нему. Это был голос Соммиты.

— Спектакль, — заявила она, — состоится. Скрипач вполне компетентен. Он возглавит оркестр. А ты, ты, который вознамерился разбить мне сердце, будешь сидеть и дуться в своей комнате. А когда все закончится, ты придешь ко мне со слезами раскаяния. Но будет слишком поздно. Слишком поздно. Ты убьешь мою любовь к тебе. Неблагодарный! — крикнула Соммита. — Трус! Вот!

Аллейн услышал ее властную поступь. У него не осталось времени, чтобы уйти, поэтому он бесстрашно вышел из-за ширмы и столкнулся с ней лицом к лицу.

Ее лицо могло бы послужить образцом для маски Фурии. Она сделала сложный и непонятный жест, и на секунду Аллейн подумал, что она внезапно его ударит, хоть он ни в чем и не виноват. Но оперная дива лишь схватила его за ворот пиджака, коротко и яростно изложила ему их затруднения и приказала привести Руперта в чувство. Увидев, что Аллейн колеблется, она встряхнула его, словно коктейль в шейкере, разрыдалась и удалилась.

Мистер Реес, с властным видом стоявший на ковре у камина, не пытался умерить гнев своей дамы, и догадаться о его реакции тоже было невозможно. Руперт сидел, схватившись руками за голову; на мгновение он поднял свое убитое горем лицо.

— Мне очень жаль, — сказал Аллейн, — я пришел сюда с совершенно несоответствующим ситуации сообщением.

— Не уходите, — попросил мистер Реес. — Сообщение? Для меня?

— Для Бартоломью. От вашего секретаря.

— Да? Ну тогда ему стоило бы его услышать.

Аллейн передал то, о чем его просил Хэнли: Руперт нужен, чтобы взглянуть на освещение.

— Вы это сделаете? Или мы слишком многого от вас ждем? — холодно спросил мистер Реес.

— Ну, что вы теперь думаете? Вы считаете, мне следует отказаться? — обратился к Аллейну Руперт, вставая.

— Не уверен, — ответил тот. — Здесь ведь конфликт лояльности, так?

— Я бы сказал, что любой вопрос лояльности касается только одной стороны, — вставил мистер Реес. — Кому он предан, если предает своих покровителей?

— Ну, — сказал Аллейн, — своему искусству.

— Если верить ему, то никаким «искусством» он не владеет.

— Не уверен, — медленно протянул Аллейн, — что для принятия такого решения это имеет какое-то значение. Это вопрос эстетической целостности.

Руперт направился к двери.

— Куда это вы? — резко спросил мистер Реес.

— Заниматься установкой освещения. Я принял решение, — громко объявил Руперт. — Я больше не могу этого выносить. Прошу прощения, что причинил вам столько беспокойства. Я доведу дело до конца.

II

Когда Аллейн поднялся к себе в комнату в поисках Трой, он обнаружил ее крепко спящей в их огромной кровати. Не зная, чем себя занять, и беспокоясь по поводу внезапной капитуляции Руперта Бартоломью, Аллейн снова спустился на первый этаж. Из гостиной и концертного салона доносились голоса. Снаружи поднялся сильный ветер.

На полпути через холл, напротив столовой, находилась дверь, ведущая, по словам мистера Рееса, в библиотеку. Аллейн решил, что возьмет себе там какую-нибудь книгу, и отправился туда.

Комнату словно создавал дотошный художник-декоратор эдвардианской драмы. От пола до потолка тянулись ряды унифицированных изданий в одинаковых переплетах — классика, биографии и книги о путешествиях; Аллейн предположил, что все они были заказаны оптом. Среди полок нашелся раздел с современными романами, совершенно нетронутыми, в девственно чистых обложках. Была там и подборка «высококачественных» изданий, под весом которых сломались бы стоявшие тут и там громоздкие журнальные столики; были и аккуратные стопки самых популярных еженедельных журналов.

Он в растерянности бродил вдоль стеллажей, пытаясь найти какую-нибудь интересную книгу, и в плохо освещенном углу наткнулся на книгу со следами пользования. Она была без суперобложки и с потертым корешком. Он достал ее с полки и открыл на титульной странице. Il Mistero di Bianca Rossi[26] Пьетро Лампарелли. Аллейн не читал по-итальянски с достаточной беглостью, которая сама по себе дарит удовольствие от легкости, но название его удивило и заинтриговало. Он перевернул страницу, и на форзаце увидел написанное угловатыми неровными буквами имя владельца: М. В. Росси.

Аллейн сел и принялся за чтение. Через час он поднялся в их комнату; Трой уже проснулась и выглядела отдохнувшей.

Опера, состоявшая из одного акта и длившаяся всего час, должна была начаться в восемь часов вечера. Перед началом представления обещались легкие закуски и напитки, а после состоится большой торжественный обед.

— Как думаешь, — спросила Трой, пока они переодевались, — примирение произошло?

— Понятия не имею. Может быть, она величественно примет его капитуляцию, а может, окажется не в состоянии лишить себя возможности испытать бурлящие страсти. Но готов поспорить, что она слишком профессиональна, чтобы позволить себе расстраиваться перед выступлением.

— Жаль, что он сдался.

— Он стоял перед трудным выбором, дорогая.

— Наверное. Но если она действительно примет его назад… Это не очень приятная мысль.

— Не думаю, что он к ней вернется. Думаю, он соберет вещи и снова будет давать уроки игры на фортепиано, играть со своей маленькой группой в Сиднее и подрабатывать печатанием на машинке.

— Синьор Латтьенцо сказал, что в опере есть два-три многообещающих куска.

— Правда? Если он прав, то этой мегере тем более должно быть стыдно за то, что она сотворила с этим парнем.

После этого супруги немного помолчали, и Трой сказала:

— У нас открыто окно? Стало как-то прохладно.

— Я посмотрю.

Шторы уже были задернуты на ночь. Аллейн раздвинул их и обнаружил, что окно действительно открыто. Снаружи еще было светло. Ветер еще больше усилился, по небу тревожно неслись облака, и повсюду слышался какой-то неясный гул.

— Что-то на нас надвигается. На озере настоящий шторм. — Аллейн закрыл окно.

— Не повезло гостям, которым нужно будет возвращаться домой, — сказала Трой и добавила: — Я буду рада, когда эта вечеринка закончится, а ты?

— Буду искренне рад.

— Наблюдать за суровым испытанием, выпавшим этому несчастному мальчику — все равно что сидеть на аутодафе.

— Хочешь, у тебя случится мигрень? Я расскажу об этом очень убедительно.

— Нет. Он догадается. И Соммита тоже.

— Боюсь, ты права. Ну что, дорогая, спустимся к шампанскому и закускам?

— Полагаю, да. Рори, по-моему, ты как-то забросил свою особую миссию. Ты случайно не считаешь мистера Рееса «крестным отцом», происходящим из сицилийской «семьи»?

— Он достаточно холоден и необщителен, чтобы оказаться кем угодно, но… — Аллейн заколебался. — Нет. Пока что мне не о чем сообщить начальству. Я и дальше буду пользоваться его гостеприимством, и несомненно, вернусь к своему чертову шефу с пустыми руками. У меня мало желания заниматься этим делом, это факт. Если бы не ты, моя необыкновенная девочка, и не твоя текущая работа, то желания было бы еще меньше. Пойдем.

Несмотря на отсутствие Руперта и артистов, в гостиной было полно народу. Разными видами транспорта на остров прибыли около тридцати гостей, и теперь их знакомили между собой мистер Реес и его секретарь. Тут были представители верхушки художественного совета, дирижеры и критики, среди которых следовало отдельно отметить авторитетное лицо из журнала New Zealand Listener. Среди прочих зарубежных гостей выделялся крупный румяный мужчина с полуприкрытыми глазами и диктаторским носом — сэр Дэвид Баумгартнер, знаменитый критик и музыковед. Он оживленно беседовал с синьором Латтьенцо, который при виде Аллейнов согнулся в преувеличенно низком поклоне, явно сообщил сэру Дэвиду, кто они такие, и повел его к супругам.

Сэр Дэвид сказал Трой, что для него встреча с ней — это большая честь и прекрасный сюрприз, и спросил, правда ли, что она будет писать Великолепную Даму. Он предсказуемо поддразнил Аллейна, сказав, что им всем придется не совать свой нос куда не следует. Затем серьезно рассказал о неудобствах, испытанных за время поездки: если говорить начистоту, то она свалилась на него в самое неподходящее время, и если бы это был любой другой человек — тут он бросил на них хитрый взгляд — то он бы и не подумал… в общем, и так понятно. Он явно намекал на то, что «Чужестранке» лучше бы оказаться хорошим произведением.