— Ничего, мы на них выйдем, — упрямо заявил Джессоп, — А вдруг…

— Что вдруг?

— Мы заранее решили, что они полетят на север. А вдруг они отправились на юг?

— Назад по собственному следу? И куда? Там только Атласские горы… а дальше пески.

2

— Сиди[211], ты клянешься, что все будет так, как ты обещал? Что у меня будет бензоколонка в Америке, в Чикаго? Это точно?

— Точно, Мухаммед, если, конечно, мы вырвемся отсюда.

— На все воля Аллаха.

— Ну, тогда будем надеяться, что воля Аллаха — чтобы у тебя была бензоколонка в Чикаго. А почему вдруг Чикаго?

— Знаешь, сиди, брат моей жены уехал в Америку и завел в Чикаго бензоколонку. Почему же я должен всю жизнь прозябать здесь — на задворках мира? Здесь, конечно, есть деньги, много еды, много ковров и женщин — но это не Америка.

Питерс задумчиво вгляделся в исполненное достоинства смуглое лицо. В своих белых одеждах Мухаммед являл собой величественное зрелище. Странные желания возникают иногда в людских сердцах.

— Не знаю, прав ли ты, — сказал он со вздохом, — но пусть будет так. Конечно, если все обнаружится…

Мухаммед улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

— Тогда смерть, для меня уж точно. Для тебя, сиди, может быть, и нет — ты человек ценный.

— Похоже, они здесь с человеческими жизнями не церемонятся?

— Что такое смерть? — пренебрежительно пожал плечами Мухаммед. — На все воля Аллаха.

— Так понял, что ты должен сделать?

— Понял, сиди. Я должен доставить тебя на крышу после наступления темноты. А еще я должен принести к тебе в комнату одежду, такую, которую ношу я и другие слуги. Дальше будет видно.

— Верно. Ну, теперь выпускай меня из лифта Вдруг кто-нибудь заметит, что мы катаемся вверх-вниз Что о нас подумают?

Все общество собралось на танцы. Энди Питерс танцевал с мисс Дженнсон. Нежно прижимая ее к себе он, казалось, что-то шептал ей на ухо. Проплывая мимо Хилари, он поймал ее взгляд и нахально ей подмигнул.

Закусив губу, чтобы не рассмеяться, Хилари отвела глаза.

И тут она заметила Беттертона, беседовавшего в другом углу комнаты с Торкилом Эриксеном. Хилари нахмурилась.

— Разрешите вас пригласить, Олив? — раздался сзади голос Меркисона.

— Конечно, Саймон.

— Имейте в виду, танцор из меня никудышный, — предупредил он.

Хилари сосредоточилась на том, чтобы уберечь ноги.

— По-моему, это просто физическое упражнение, — слегка запыхавшись, произнес Меркисон, двигавшийся весьма энергично. — Прекрасное на вас платье, Олив.

Все его попытки завязать разговор напоминали реплики героев старинного романа.

— Я рада, что вам оно нравится, — отозвалась Хилари.

— Выбрали его в отделе одежды?

— Да, — ответила Хилари, подавив искушение огрызнуться: «А где же еще?»

— Должен вам сказать, — пыхтя проговорил Меркисон, упорно продолжая скакать под музыку, — что условия здесь созданы замечательные. Я не далее как вчера говорил об этом Бьянке. Государство всеобщего благоденствия и в подметки не годится нашему Учреждению. Никаких забот. Ни о деньгах, ни о налогах, ни о ремонте, ни об обслуживании. Все за вас сделают. Для женщины, по-моему, чудесная жизнь.

— Бьянка тоже так считает?

— Ну, сначала она немного нервничала, но теперь создала несколько комиссий, организовывает всякие диспуты и лекции. Она, кстати, жалуется, что вы во всем этом почти не участвуете.

— Боюсь, что не создана для подобных мероприятий, Саймон. Я никогда не занималась общественной деятельностью.

— Да, но вам так или иначе надо найти себе какое-нибудь развлечение. Даже не то чтобы развлечение, а…

— Занятие? — пришла ему на помощь Хилари.

— Вот именно Современной женщине нужно как-то себя реализовать. Я прекрасно понимаю, что и вы и Бьянка пожертвовали собой, приехав сюда. Вы обе, слава Богу, к науке отношения не имеете… ох уж эти ученые дамы! Большинство из них просто невыносимы. Я сказал Бьянке: «Дай Олив осмотреться, ей надо приспособиться». Конечно, тут надо привыкнуть. Сначала все испытывают что-то вроде клаустрофобии, но постепенно она проходит…

— Вы хотите сказать, что человек привыкает ко всему?

— Ну, каждый реагирует по-своему. Том, например, все принимает слишком близко к сердцу. Кстати, где он? А, вижу, вон он, беседует с Торкилом. Они теперь просто не разлей вода.

— Ну и напрасно. То есть я хотела сказать, что, на мой взгляд, между ними нет ничего общего.

— Юный Торкил просто без ума от вашего мужа. Ходит за ним хвостом.

— Да, я заметила. Но почему?

— Ну, у него всегда есть за душой какая-нибудь завиральная теория, которой он жаждет поделиться. Я это воспринимаю с трудом… уж больно у него ограниченный запас английских слов… а Том охотно слушает и ухитряется все воспринять.

3

Танец окончился. Подошедший Питерс пригласил Хилари на следующий тур.

— Видел я, как вы страдали из любви к ближнему.

Здорово досталось ногам?

— Ничего, я увертливая.

— Видели, как у меня получалось?

— С этой Дженнсон?

— Ну да. Скажу без ложной скромности, что имел успех, явный успех. К этим тощим, костлявым, близоруким девицам надо только правильно подойти.

— Создавалось впечатление, что вы от нее действительно без ума.

— В этом и состоял мой план. При верном обхождении эта девушка может быть очень полезна. Она здесь все про всех знает. Например, что завтра сюда прибывает весьма высокопоставленная комиссия. Врачи, официальные лица и пара-тройка богатых благотворителей.

— Энди… вы думаете, нам представится возможность…

— Нет, не думаю. Бьюсь об заклад, что на этот случай здесь все предусмотрено, так что беспочвенных надежд я не питаю. Зато можно будет составить представление о том, как такие визиты происходят, и в следующий раз что-нибудь попробовать. Пока эта девушка смотрит мне в рот, я могу выудить из нее кучу самой разной информации.

— Что известно этим проверяющим?

— О нас — ну, об Учреждении — ничего, так мне, по крайней мере, кажется. Они просто инспектируют лепрозорий и медицинские лаборатории. Это здание намеренно было сооружено как лабиринт, так что входящий даже не догадывается о его истинной протяженности. По-моему, здесь есть раздвижные перегородки, с помощью которых то крыло, где находимся мы, может быть полностью изолировано от остальной части здания.

— Это кажется таким неправдоподобным…

— Знаю. Здесь человеку все время кажется, что он бредит. Самое странное здесь — что вокруг нет детей. И слава Богу, между прочим. Вам повезло, что у вас нет детей. — Он осекся, заметив, как она напряглась.

— Господи… простите… что я болтаю! — Он бережно повел ее к стоящим у стены стульям.

— Простите, — повторил он. — Я сделал вам больно.

— Ничего… вы не виноваты… У меня был ребенок, который умер, только и всего.

— У вас был ребенок? Я считал, что вы всего полгода как вышли за Беттертона.

Покраснев, Хилари торопливо сказала:

— Да, конечно. Но… я была замужем раньше, с первым мужем я разошлась.

— Понятно. Самое страшное здесь то, что мы ничего не знаем о прошлой жизни друг друга и в любой момент можем ляпнуть что-нибудь не то. Странно сознавать, что я о вас, собственно, ничего не знаю.

— И я о вас тоже. Где вы воспитывались, ваша семья…

— Я воспитывался в чисто научной атмосфере. Можно сказать, дитя колб и пробирок. Ни о чем другом у нас не думали и не говорили. Но самым способным в семье был не я.

— А кто же?

— Моя двоюродная сестра. Вот она была гениальна. Могла бы стать второй Мари Кюри[212] и делать потрясающие открытия.

— Что с ней сталось?

— Ее убили, — коротко ответил Питерс.

Хилари решила, что девушка погибла во время войны, и мягко спросила:

— Вы любили ее?

— Больше всех на свете. Какого черта! — встрепенулся он. — У нас достаточно и сегодняшних забот. Поглядите-ка на нашего норвежского друга: он весь словно из дерева, не считая глаз. А этот его замечательный поклон — словно за веревочку дернули.

— Это потому, что он такой длинный и тощий.

— Не такой уж он длинный. Примерно моего роста — пять футов одиннадцать дюймов, ну, шесть футов, не больше.

— Впечатление бывает обманчиво.

— Да, это как с приметами в паспорте. Возьмите того же Эриксена. Рост шесть футов, волосы светлые, глаза голубые, лицо вытянутое, нос средний, рот обычный. Если даже добавить сведения, отсутствующие в паспорте, — что по-английски он говорит правильно, но чересчур старательно, что держится слишком чопорно, — все равно у вас не будет никакого представления о том, как наш Тор к ил выглядит на самом деле. Что случилось?

— Ничего.

Хилари не отрываясь смотрела на Эриксена. Приметы, которые только что перечислил Питерс, почти слово в слово повторяли то, что она слышала от Джессопа о Борисе Глыдре. Может быть, поэтому ей всегда было не по себе в его присутствии? Неужели… — Резко повернувшись к Питерсу, она спросила:

— Скажите, а он в самом деле Эриксен? Он не может оказаться кем-нибудь еще?

— Кем именно? — удивленно воззрился на нее Питерс.

— Ну… в общем, мне кажется… а не мог он выдать себя за Эриксена?

— Думаю, что нет, — после некоторого размышления сказал Питерс, — вряд ли. Для этого он должен быть ученым… и потом, Эриксен слишком известен.

— Но, по-моему, из находящихся здесь никто его раньше не встречал. Я не хочу сказать, что он непременно не тот, за кого себя выдает, но он мог бы быть Эриксеном и одновременно — кем-то другим.