Хилари не могла не признать справедливости этого замечания. В миссис Бейкер бросались в глаза внешние, второстепенные черты: опрятность, элегантность, тщательно уложенные подсиненные волосы, ровный щебечущий голосок. Внутренний облик, если он вообще существовал, был тщательно замаскирован. Миру и своим спутникам миссис Келвин Бейкер являла только фасад, а что скрывалось за ним, отгадать было нелегко. Казалось, она намеренно истребила в себе все индивидуальные черточки, отличающие одного человека от другого.

Они с миссис Бейкер стояли немного в стороне от остальных, и Хилари не удержалась:

— Странно, но я не имею ни малейшего понятия о том, что вы на самом деле собой представляете.

— А зачем вам это?

— И вправду незачем, и все же я должна была бы лучше познакомиться с вами, мы ведь несколько дней прожили бок о бок. Однако я не знаю ничего существенного: что вы чувствуете и что думаете, что любите и чего не любите, что для вас важно и что нет.

— У вас, милочка, очень пытливый ум, — улыбнулась миссис Бейкер. — Я бы вам посоветовала не давать ему воли.

— Я даже не знаю, из какого штата вы родом.

— Это тем более не важно. Я распрощалась со своей страной. Есть причины, по которым путь туда мне закрыт. Если мне представится возможность расквитаться с Америкой, я это сделаю с большим удовольствием.

Буквально на миг ее лицо и голос исказились злобой, которая тут же уступила место привычной туристской жизнерадостности.

— Ну что же, всего доброго, миссис Беттертон. Желаю вам благополучно воссоединиться с вашим мужем.

— Я даже не знаю, где я, в какой части света… — растерянно проговорила Хилари.

— Ну, теперь это уже не секрет. Местечко, затерянное в Атласских горах[176]. Не очень далеко…

Миссис Бейкер отошла и начала прощаться с остальными. Наконец, весело помахав всем на прощанье, она направилась по летному полю к свежезаправленному самолету, рядом с которым ее ждал летчик. У Хилари по спине пробежал холодок. Обрывалась последняя нить, связывавшая ее с внешним миром. Стоявший рядом Питерс, видимо, почувствовал это.

— Место, откуда нет возврата, — произнес он тихонько. — По-моему, это про нас.

— Вы по-прежнему полны решимости, мадам, — так же негромко спросил доктор Баррон, — или вам хочется кинуться вслед за вашей американской знакомой, сесть вместе с ней в самолет и вернуться — вернуться в мир, который вы покинули?

— А это возможно? — вопросом на вопрос ответила Хилари.

— Кто знает? — пожал француз плечами.

— Крикнуть ей? — предложил свои услуги Энди Питерс.

— Не вздумайте, — резко оборвала его Хилари.

— Для слабых духом здесь места нет, — презрительно скривилась Хельга Неедгейм.

— Дело не в слабости, — невозмутимо заметил доктор Баррон. — Миссис Беттертон задает себе вопрос, который должен был возникнуть у всякой умной женщины. Он выделил слово «умной», явно чтобы поддеть немку, которую, впрочем, это нисколько не задело. Французов она презирала, а о себе была непоколебимо высокого мнения.

— Как можно даже думать о возвращении, — высоким, срывающимся голосом произнес Эриксен, — когда наконец обретаешь свободу?

— Если человек не может не то что вернуться, но даже подумать о возвращении, это уже не свобода! — возразила Хилари.

— Прошу вас, машины готовы, — сказала, подойдя, одна из служанок.

Они вышли из здания через заднюю дверь. У двух «кадиллаков» стояли шоферы в форменной одежде. Хилари попросила разрешения сесть на переднем сиденье, пояснив, что ее в машине иногда мутит. Никто не возражал. Всю дорогу Хилари пробеседовала с шофером о разных мелочах — о погоде, о чудесном автомобиле По-французски она говорила свободно, и шофер любезно ей отвечал.

Держался он при этом совершенно естественно и непринужденно.

— Долго нам ехать? — решилась осведомиться Хилари.

— От аэродрома до клиники? Часа два, мадам.

Эти слова неприятно удивили Хилари, тем более что еще прежде она заметила, не придав, правда, этому большого значения, что Хельга Неедгейм во время передышки на аэродроме переоделась в платье медсестры. Все сходилось.

— Расскажите мне о клинике, — попросила она шофера.

— О, мадам, клиника замечательная, — воодушевился тот. — Оборудование самое современное. Сюда приезжает множество врачей, и все остаются в восторге. Наша клиника приносит огромную пользу человечеству.

— Да, — согласилась Хилари. — Иначе и быть не может.

— Раньше, — продолжал шофер, — этих несчастных отправляли умирать на какой-нибудь затерянный остров. А теперь доктор Колини вылечивает многих, даже самые запущенные случаи.

— Очень уж это уединенное место для клиники, — сказала Хилари.

— Но в данном случае это необходимо, мадам. Так требуют власти. Зато здесь чудесный воздух, просто целебный. Смотрите, мадам, отсюда уже видна клиника.

Они подъезжали к отрогам горного хребта, на склоне которого сверкало белизной длинное здание.

— Построить здесь такой корпус — просто не верится, — продолжал шофер. — Невозможно даже представить, каких это стоило денег. Мы многим обязаны состоятельным филантропам, мадам. Они не то что правительства, которые так и норовят на чем-нибудь сэкономить. Здесь деньги текли рекой. Говорят, наш патрон — один из самых богатых людей в мире. Сколько он сделал для облегчения людских страданий!

Проехав по извилистой дороге, машины остановились перед огромными железными воротами.

— Вам придется выйти здесь, мадам, — пояснил шофер. — Въезжать в ворота на машине запрещено. Гаражи в километре отсюда.

Путешественники вышли из машин. Не успели они дотронуться до звонка, как ворота медленно отворились и африканец в белом одеянии с поклоном пригласил их войти. Сбоку от ворот они увидели отгороженный проволокой большой двор, где прогуливались какие-то люди. Когда те обернулись в сторону вновь прибывших, у Хилари вырвался крик ужаса.

— Они же прокаженные! — воскликнула она. — Прокаженные…

Ее била крупная дрожь.

Глава 11

Ворота лепрозория[177] с лязгом захлопнулись за путешественниками, и лязг этот прозвучал в воспаленном мозгу Хилари как последнее прости. «Входящие, оставьте упованья…»[178] Вот и конец всему… воистину конец. Все пути к отступлению теперь отрезаны.

Она была одна среди врагов, и, самое большее через несколько минут, ей грозило разоблачение. Подсознательно Хилари, пожалуй, знала это с самого утра, но неистребимый оптимизм человеческой натуры, наивная вера в то, что «уж я-то не погибну», мешали ей осознать это. Когда в Касабланке она спросила Джессопа, что будет, когда она встретится с Томом Беттертоном, он ответил: тут-то она и окажется в опасности. Он добавил тогда, что постарается обеспечить ей прикрытие, однако Хилари не могла не понимать, что из этого ничего не вышло.

Если агентом, на которого полагался Джессоп, была «мисс Хетерингтон», то ее провели в Марракеше. Да и что могла бы сделать мисс Хетерингтон?

Путешественники прибыли туда, откуда нет возврата. Хилари играла со смертью и проиграла. А между тем Джессоп был прав: она уже не хотела умирать. Она хотела жить. Жажда жизни вернулась к ней. Она могла думать о Найджеле, о могиле Бренды хотя и с горечью, но без того холодного безжизненного отчаяния, которое подвигло ее искать забвения в смерти. «Я снова живу, я пришла в себя — и попалась, как мышь в мышеловку. Если бы можно было найти выход», — думала она.

Не то чтобы она не раздумывала над этим раньше. Просто чем дальше, тем больше она убеждалась, что после встречи с Беттертоном все для нее будет кончено.

«Но это не моя жена…» — скажет Беттертон. Все взгляды обратятся на нее… все поймут: среди них шпионка…

Разве у нее есть выход? Может быть, самой перейти в наступление? Не дав Беттертону вставить слово, закричать: «Кто вы такой? Вы не мой муж!», убедительно изобразить возмущение, потрясение, ужас — может, это заронило бы подозрения насчет Беттертона, насчет того, он ли это или кто-то другой, выдающий себя за него, — одним словом, шпион. Но тогда она поставит под удар Беттертона… С другой стороны, если Беттертон — предатель, готовый продать государственные тайны своей страны, почему нужно заботиться о его безопасности? «До чего же тяжело, — подумала она, чувствуя, что не в силах сосредоточиться, — решить, чьи интересы ставить выше… И вообще, как трудно судить о людях… Во всяком случае, стоит попробовать посеять сомнение».

У Хилари кружилась голова, но она заставила себя вернуться к реальности. Хотя мысли в ее голове мелькали с бешеной скоростью, ее поведение не должно было выдавать этого.

Пришельцев из внешнего мира встречал высокий красивый мужчина, видимо полиглот, поскольку он ухитрился сказать каждому несколько слов на его или ее родном языке.

— Enchante de faire votre connaissance, mon cher docteur[179],— приветствовал он доктора Барона и тут же обратился к Хилари: — А, миссис Беттертон, рады видеть вас здесь. Не обессудьте, дорога, конечно, была тяжелой. Ваш муж прекрасно себя чувствует и с нетерпением ждет вас.

Он одарил ее легкой улыбкой, но она заметила, что холодные светлые глаза при этом не улыбались.

— Вы, наверное, сгораете от нетерпения, — добавил он.

Голова у Хилари закружилась еще сильнее — казалось, люди вокруг то подступают ближе, то отступают, как морской прибой. Заметив это, Энди Питерс поддержал ее под руку.

— Вы, должно быть, не в курсе дела, — сказал он приветливому хозяину. — В Касабланке у миссис Беттертон было тяжелое сотрясение мозга, а ехать пришлось так долго и так непросто… Я уж не говорю о волнении от предстоящей встречи с мужем. Думаю, сейчас ей лучше всего было бы полежать где-нибудь в темноте.