Глава 5

1

В небольшой элегантной гостиной отеля «Сен-Луи» сидели три дамы, занятые каждая своим делом. Миссис Келвин Бейкер, маленькая и пухлая, с изрядно подсиненными волосами, писала письма, вкладывая в эту деятельность ту же энергию, что и в любую другую. С первого взгляда на миссис Келвин Бейкер было ясно, что это не кто-нибудь, а путешествующая американка, состоятельная и одолеваемая неутолимой жаждой точной информации обо всем сущем на земле.

В неудобном ампирном кресле мисс Хетерингтон, которую опять-таки нельзя было счесть никем иным, как только путешествующей англичанкой, вязала один из тех унылых, с виду бесформенных предметов одежды, которые, похоже, всегда и всюду вяжут пожилые английские леди. Высокая и худая, с жилистой шеей и небрежно уложенными волосами, мисс Хетерингтон была живым укором погрязшему в пороках окружающему миру.

Мадемуазель Жанна Марико сидела в изящной позе на стуле с высокой спинкой и, зевая, глазела в окно. Мадемуазель Марико была ненатуральной блондинкой с заурядным, но ярко накрашенным лицом. Шикарно одетая. Она не проявляла к прочим посетительницам ни малейшего интереса. С ними все было ясно, а она обдумывала грядущие перемены в своей интимной жизни и не могла отвлекаться на каких-то там представителей дикого племени туристов!

Мисс Хетерингтон и миссис Келвин Бейкер, проведя две-три ночи под гостеприимным кровом «Сен-Луи», успели познакомиться. Миссис Келвин Бейкер, с типично американским дружелюбием, заговаривала с кем ни попадя. Мисс же Хетерингтон, при том, что нуждалась в собеседниках ничуть не меньше, обращалась только к англичанам и американцам, достигшим, по ее мнению, определенного положения в обществе. Из французов рассчитывать на снисхождение мог только безупречный семьянин, которого легко было распознать по сидевшим рядом детям.

Какой-то француз, с виду — преуспевающий бизнесмен, заглянул в гостиную, но, сраженный обстановкой женской солидарности, ретировался, с сожалением бросив долгий взгляд на мадемуазель Марико.

Мисс Хетерингтон начала тихонько считать петли.

— Двадцать восемь, двадцать девять… так, а как же я… Ага, понятно.

Теперь в комнату заглянула высокая рыжеволосая женщина, которая, поколебавшись секунду, направилась дальше, в сторону столовой.

Миссис Келвин Бейкер и мисс Хетерингтон тут же сделали стойку. Миссис Бейкер отвернулась от письменного стола и театральным шепотом произнесла:

— Вы заметили эту женщину с рыжими волосами, она только что сюда заглядывала, мисс Хетерингтон? Говорят, она одна и осталась в живых, когда на прошлой неделе разбился самолет.

— Она приехала сегодня днем. — От возбуждения мисс Хетерингтон спустила лишнюю петлю. — В карете «скорой помощи».

— Прямо из больницы, сказал управляющий. Стоило ли ей так рано выписываться? У нее ведь было сотрясение мозга.

— И лицо заклеено пластырем — наверно, порезалась стеклом. Ей еще повезло, что нет ожогов. Говорят, при этих авиакатастрофах бывают жуткие ожоги.

— Об этом даже думать невыносимо. Бедняжка… Интересно, а муж ее был с нею и погиб?

— Не думаю, — покачала изжелта-седой головой мисс Хетерингтон. — В газете писали, что она была одна.

— Да, верно. Там даже стояла ее фамилия. Миссис Беверли… нет, вспомнила, миссис Беттертон.

— Беттертон, — задумчиво произнесла мисс Хетерингтон. — Что-то мне это напоминает… Беттертон… По-моему, я встречала это имя в газетах…

«Tant pis pour Pierre, — сказала про себя мадемуазель Марико, — И est vraiment insupportable! Mais le petit Jules, lui il est bien gentil. Et son pere est tres bien place dans les affaires. Enfin, je me decide!»[144]

И мадемуазель Марико широким грациозным шагом навсегда удалилась как из маленькой гостиной, так и из нашего повествования.

2

Миссис Томас Беттертон выписалась из больницы через пять дней после катастрофы. Карета «скорой помощи» довезла ее до гостиницы «Сен-Луи».

Миссис Беттертон, бледную и болезненную, с забинтованным и заклеенным пластырем лицом, тут же проводил в отведенный ей номер рвавшийся услужить управляющий.

— Много же вам пришлось пережить, мадам! — заметил он, предварительно учтиво осведомившись, устраивает ли миссис Беттертон ее номер, и непонятно зачем включив абсолютно ненужный свет. — Но как же вам повезло!

Это просто чудо! Насколько я слышал, спаслись всего трое, и один до сих пор в тяжелом состоянии.

Хилари устало опустилась в кресло.

— Да, — пробормотала она. — Мне до сих пор не верится. Даже трудно что-нибудь припомнить. Весь тот день как в тумане.

— Еще бы, — сочувственно закивал управляющий. — Это все от сотрясения. С моей сестрой раз случилось нечто подобное. Она во время войны жила в Лондоне и попала под бомбежку. Ну, ее оглушило, а потом она встала, прошла пешком пол-Лондона, села в поезд на станции Юстон, и, figurez-vous[145], пришла в себя только в Ливерпуле, ничего не помня ни о бомбе, ни о поезде, ни о том, как она туда доехала! Последнее, что запечатлелось у нее в памяти, — это как она у себя дома, в Лондоне, вешает юбку в шкаф. Удивительные вещи иногда происходят с людьми!

После того как Хилари выразила полное с этим согласие, управляющий откланялся. Хилари встала с кресла и подошла к зеркалу. Она настолько вжилась в свой новый образ, что явственно ощущала характерную слабость человека, только что оправившегося от тяжелой болезни.

Портье, к которому она сразу же обратилась, сообщил, что никакой корреспонденции на ее имя не поступало. Первые шаги в новой роли ей предстояло делать наугад. У Олив Беттертон, возможно, был телефон, по которому надо было позвонить, или адрес связного в Касабланке, но обо всем этом можно было лишь догадываться. Для нее отправной точкой служили только паспорт миссис Беттертон, ее аккредитив и ворох документов из туристического агентства Кука. По ним выходило, что она должна провести два дня в Касабланке, шесть дней в Фесе[146] и пять — в Марракеше[147]. Конечно, гостиничная броня устарела, и этим нужно было заняться. С паспортом, аккредитивом и сопутствующим идентификационным письмом специалисты уже поработали. В паспорте теперь красовалась фотография Хилари, а подпись на аккредитиве, гласившая «Олив Беттертон», была поставлена ее рукой. Документы были в порядке, ей оставалось как можно достовернее играть свою роль и ждать. Козырной ее картой была авария, повлекшая за собой потерю памяти и некоторую неадекватность в поведении.

Катастрофа была настоящей, и Олив Беттертон действительно находилась на борту самолета. Сотрясением в случае чего можно объяснить, почему она не выполнила данных ей инструкций. Сбитая с толку, слабая, не вполне отдающая себе отчет в происходящем, Олив Беттертон будет ждать указаний.

Самым естественным в данной ситуации было бы прилечь отдохнуть, что она и сделала. Часа два она старалась освежить в памяти все, чему ее учили, потом причесалась, подкрасила губы и отправилась на ужин в гостиничный ресторан.

Там за ней наблюдали с некоторым интересом. Правда, деловые люди не обратили на нее никакого внимания, но со столиков, занятых туристами, до нее доносился шепоток:

— Вон та женщина, милочка… вон та, рыжая… попала в авиакатастрофу. Ее сюда привезли на «скорой», я сама видела. Вид у нее совершенно больной. Надо же человека выписать в таком состоянии! Ужасное потрясение, зато как ей повезло, что она осталась жива!

После обеда Хилари немного посидела в гостиной, гадая, не попытается ли кто-нибудь вступить с ней в контакт. В комнате, кроме нее, было еще две-три женщины и одна из них, пожилая, пухленькая, небольшого роста, с подсиненными седыми волосами, не заставила себя долге ждать. Подсев к Хилари, она защебетала с приятной американской жизнерадостностью:

— Надеюсь, вы не обидитесь, но я просто не в состоянии молчать. Это ведь вы так чудесно спаслись после авиакатастрофы?

— Да, я, — отложила свой журнал Хилари.

— Какой ужас! Я имею в виду катастрофу. Говорят, спаслись всего трое. Это правда?

— Только двое. Одна пассажирка умерла в больнице.

— Боже мой! Что вы говорите! Не сочтите за нескромность, мисс… миссис…

— Беттертон.

— Очень приятно. Так вот, не сочтите за нескромность, где вы сидели в самолете? Впереди или в хвосте?

К этому Хилари была готова и не замедлила с ответом:

— В хвосте.

— Да, говорят, это самое безопасное место. Я всегда прошу, чтобы меня посадили около задней двери. Слышали, мисс Хетерингтон? — обратилась она к другой пожилой леди, явно британке, с унылым лошадиным лицом. — Что я вам говорила? Когда входите в самолет, не вздумайте дать стюардессе отвести вас вперед.

— Кто-то ведь должен сидеть впереди, — робко возразила Хилари.

— Кто угодно, только не я, — отрезала ее новая знакомая. — Ах да, моя фамилия Бейкер. Миссис Келвин Бейкер.

Хилари отозвалась приличествующими к случаю словами, и миссис Бейкер тут же взяла нить беседы в свои руки.

— Я только что приехала сюда из Могадора, а мисс Хетерингтон — из Танжера[148]. Мы здесь и познакомились. Вы собираетесь в Марракеш, миссис Беттертон?

— Собиралась, — вздохнула Хилари, — но эта катастрофа спутала все мои планы.

— Да, разумеется. Вам непременно надо побывать в Марракеше, правда, мисс Хетерингтон?

— Там все чудовищно дорого, — отозвалась мисс Хетерингтон, — а компания так и норовит сэкономить на наших суточных.

— Там замечательная гостиница, «Мамуния», — не сдавалась миссис Бейкер.

— Баснословно дорого, — продолжала гнуть свое мисс Хетерингон. — Я на это не рассчитывала. Конечно, вам, миссис Бейкер, с вашими долларами… Но мне говорили, что там есть одна маленькая гостиница, очень чистенькая, с недурной кухней.