— Скажите… скажите, чтобы был поосторожнее… Борис… Борис… опасен…

Дыхание с хрипом вырвалось из ее груди. Хилари наклонилась ближе:

— Вы можете подсказать, как мне добраться до вашего мужа? Как с ним связаться?

— Снег.

Слово это прозвучало настолько слабо, что Хилари подумала, будто ослышалась. Снег? Какой снег? При виде ее смятения у Олив Беттертон вдруг вырвалось некое подобие смешка, и она чуть слышно продекламировала:

Всюду лето, снега нету,

А у нашего двора

За ночь выросла гора!

— Идите… — прошептала умирающая. — Идите… Скажите ему насчет Бориса… Я в это не верю… Ни за что не поверю… А вдруг правда?.. Тогда… тогда… берегитесь…

Из горла у нее вырвался хрип, лицо исказилось, и Олив Беттертон умерла.

2

Следующие пять дней вынужденного ожидания были тяжелы не столько физически, сколько морально. Хилари, помещенной в отдельную палату, пришлось попотеть. Каждый вечер ее экзаменовали по пройденному за день. Ей пришлось заучить все известные детали биографии Олив Беттертон, расположение комнат в ее доме, имена прислуги, родственников, клички собаки и канарейки, все подробности ее недолгой совместной жизни с Томасом Беттертоном. Церемония их бракосочетания, имена подружек невесты, фасон их платьев. Рисунок на обоях, коврах и обивке. Вкусы, предпочтения и каждодневные занятия Олив Беттертон, ее любимые кушанья и напитки. Хилари поражалась обилию вроде бы бессмысленной информации и однажды спросила Джессопа:

— Вы думаете, что-нибудь из этого может пригодиться?

— Скорее всего, нет, — невозмутимо ответил он, — но вы должны вжиться в образ. Представьте себе, что вы писательница и сочиняете книгу об этой женщине. Изображаете сцены из ее детства, юности, описываете ее свадьбу, дом, в котором она жила. Чем дольше вы этим занимаетесь, тем ближе вам она становится. А потом вы переписываете книгу в виде автобиографии, от первого лица. Понимаете, о чем я?

Хилари подавленно кивнула.

— Вы сможете вообразить себя Олив Беттертон, только когда станете ею. Лучше было бы потратить на это больше времени, но времени-то у нас и нет, поэтому я должен вас натаскать. Натаскать как Школьницу, как студента перед выпускным экзаменом. Слава Богу, память у вас хорошая и голова тоже, — добавил он в утешение.

Хотя приметы Олив Беттертон и Хилари Крейвен почти совпадали, они были совсем не похожи. Олив Беттертон была довольно заурядной, пусть и красивой, и производила впечатление упрямой, но не слишком умной женщины. В лице Хилари чувствовалась внутренняя сила, которая невольно привлекала внимание. Глубоко посаженные голубовато-зеленые глаза под прямыми бровями светились умом, уголки крупного рта загибались вверх, а необычной формы подбородок наверняка заинтересовал бы скульптора.

«В ней есть страсть… и воля, — подумал Джессоп, — и где-то в глубине зажатый, но не сломленный жизнерадостный дух, жаждущий приключений». Вслух он произнес:

— Все у вас получится. Вы способная ученица.

Вызов, брошенный ее уму и памяти, благотворно подействовал на Хилари. Постепенно она все более втягивалась в работу, все больше стремилась добиться успеха и не стеснялась высказывать Джессопу свои возражения.

— Вы говорите, что меня примут за Олив Беттертон, что у них будут только ее приметы, и ничего больше. Почему вы в этом уверены?

— Я ни в чем не уверен, — пожал плечами Джессоп, — просто мы кое-что знаем о таких делах, и похоже, что агенты из разных стран почти не связаны друг с другом. Они от этого только выигрывают — если мы в Англии обнаруживаем слабое звено (а такое бывает в любой организации), выясняется, что этому звену ничего не известно о происходящем во Франции, Италии или Германии, и мы оказываемся в тупике. Они знают только свою часть головоломки — и ничего более. Готов поклясться, что здешняя агентурная сеть знает лишь, что Олив Беттертон должна прилететь таким-то рейсом и что ей нужно передать такие-то инструкции. Сама по себе она интереса не представляет. Ее хотят отвезти к мужу потому, что он настаивает, а они полагают, что рядом с ней ему будет лучше работаться. Она — просто пешка в игре. Кроме того, не забывайте, что мысль подсунуть им фальшивую Олив Беттертон — чистая импровизация, возникшая из аварии самолета и цвета ваших волос. Мы собирались вести наблюдение за Олив Беттертон и выявить, куда она отправится, с кем встретится — ну, и тому подобное. Наши противники ждут именно этого и не ожидают подвоха с другой стороны.

— А раньше вы не пробовали проследить за ней?

— Пробовали, в Швейцарии. Действовали очень ненавязчиво, но ничего не добились. Если кто-то и вступил с ней в контакт, то в очень кратковременный, который нам не удалось засечь. Разумеется, они и сейчас будут готовы к тому, что за Олив Беттертон ведется слежка, а наше дело — сработать лучше, чем в прошлый раз, и постараться перехитрить их.

— Так вы и за мной будете следить?

— Разумеется.

— Каким образом?

— Лучше вам этого не знать, — покачал головой Джессоп. — Не знаешь — никого не выдашь.

— Думаете, я вас выдам?

— Я понятия не имею, какая вы актриса, — посерьезнел Джессоп. — Понятия не имею, умеете ли вы лгать, что совсем не легко. Дело даже не в том, чтобы не сболтнуть лишнего. Выдать себя можно вздохом, секундным замешательством, реакцией на знакомое имя. Даже если вы тут же возьмете себя в руки, это вам не поможет.

— Понятно. Значит, расслабляться нельзя ни на миг?

— Вот именно. Ну ладно, за уроки! Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно! Всю жизнь Олив Беттертон вы теперь знаете назубок. Перейдем к остальному.

Коды, пароли, разный реквизит. Урок продолжался: допрос, повторы, ловушки, попытки запутать и поймать на лжи, гипотетические ситуации, и как ей себя в них вести. Наконец Джессоп удовлетворенно кивнул.

— Вы справитесь. — Он отечески похлопал ее по плечу. — Вы способная ученица. И не забывайте — как бы одиноко вы себя ни чувствовали, скорее всего вы будете там не одна. Говорю — скорее всего, потому что гарантировать ничего нельзя. Им тоже палец в рот не клади.

— А что будет, если я доберусь до пункта назначения?

— То есть как?

— Что будет, если я встречусь лицом к лицу с Томом Беттертоном?

— Да, — мрачно согласился Джессоп, — это самый опасный момент. Могу только сказать, что, если все пойдет по плану, вас будут прикрывать. Повторяю: если все будет так, как мы рассчитываем; вы ведь помните, что я не обещал вам больших шансов остаться в живых…

— Ну да, один из ста, — сухо напомнила Хилари.

— Теперь я бы вам дал больше. Я ведь не знал, что вы собой представляете.

— Пожалуй, — задумчиво проронила Хилари. — Для вас я была всего-навсего…

— Женщиной с броской рыжей копной волос, женщиной, которой не хватало мужества жить дальше, — закончил за нее Джессоп.

— Ну, это уж слишком, — порозовела Хилари.

— Грубо, зато точно. Я сочувствовать не умею. Прежде всего, это унизительно. Сочувствуют только тому, кто жалеет себя, а жалость к самому себе — одна из главных бед современного мира.

— Пожалуй, вы правы. А вы разрешите себе пожалеть обо мне, когда меня ликвидируют, или как там это называется, при выполнении задания?

— Пожалеть? Я буду ругаться как извозчик, потому что мы потеряем ценный кадр, на который не жалко было тратить время.

— Вот я и дождалась комплимента. — Хилари, несмотря на ее саркастический тон, тронули слова Джессопа, но она продолжала о делах: — Мне пришла в голову еще одна мысль. Вы сказали, что вряд ли тут кому-нибудь знакома Олив Беттертон, а что, если узнают меня? В Касабланке у меня друзей нет, но ведь кто-то летел со мной в одном самолете, да и среди туристов можно встретить знакомых.

— Насчет пассажиров самолета можете не волноваться. Из Парижа с вами летели бизнесмены, которые проследовали дальше, в Дакар, и француз, который сошел здесь, но уже успел вернуться в Париж. Отсюда вы отправитесь в другую гостиницу, ту, в которой у миссис Беттертон был заказан номер. На вас будет ее одежда, вам сделают такую же прическу, как у нее, ну, а пара налепленных на лицо полосок пластыря основательно изменит вашу внешность. Над вами поработает врач. Ничего страшного, под местной анестезией, зато у вас будут настоящие следы катастрофы.

— Вы все предусмотрели, — отдала ему должное Хилари.

— Приходится.

— Кстати, вы меня так и не спросили, не сказала ли мне Олив Беттертон что-нибудь перед смертью.

— У вас же были моральные терзания.

— Не обижайтесь.

— И не думал обижаться. Я вас за это уважаю. Сам бы им предался, но, к сожалению, это не предусмотрено программой.

— Она произнесла слова, которые я должна вам сообщить: «Скажите ему, — ну, Беттертону, — чтобы был поосторожнее… Борис… опасен…»

— Борис, — с интересом повторил Джессоп. — Наш безукоризненный майор Борис Глыдр.

— Вы его знаете? Кто он?

— Один поляк. Он был у меня в Лондоне. Предположительно свояк Беттертона.

— Предположительно?

— Сформулируем иначе: если он тот, за кого себя выдает, он двоюродный брат первой жены Беттертона, Эльзы. К сожалению, это некому подтвердить.

— Она была испугана, — нахмурилась Хилари. — Не могли бы вы его описать? Мне бы хотелось его узнать, если придется с ним встретиться.

— Ну что ж, это может вам пригодиться. Рост шесть футов[142], вес около ста шестидесяти фунтов[143]. Блондин, глаза светлые, лицо непроницаемое, нарочито чопорные, как у многих иностранцев, манеры, по-английски говорит безукоризненно, хотя с сильным акцентом, военная выправка. Я послал проследить за ним нашего агента, но это ничего не дало, — добавил Джессоп после некоторого раздумья. — Он, как и следовало ожидать, отправился прямиком в американское посольство: он пришел ко мне с рекомендательным письмом оттуда. Обычное письмо, какие они выдают, когда хотят проявить вежливость, не беря на себя никаких обязательств. Выбрался он оттуда, надо думать, на чьей-нибудь машине или через черный ход, переодетый лакеем или что-нибудь в этом духе. Так или иначе, от нас он ушел. Пожалуй, Олив Беттертон была права. Of действительно опасен.