Уортон с отвращением пролистал лежавшие на столе донесения.

— По-моему, это чуть ли не единственные страны, где его не видели, — с горечью произнес он, — Что ж, займемся разработкой операции. Если у нас и в этот раз ничего не выйдет…

— Устал я от этой канцелярщины, — обронил Джессоп, откидываясь на спинку кресла, — Махну-ка и я куда-нибудь за границу…

Глава 3

1

«Пассажиры рейса сто восемь Лондон — Париж компании „Эр Франс“, пройдите, пожалуйста, на посадку».

Люди, заполнившие зал вылета аэропорта Хитроу, зашевелились. Хилари Крейвен, подхватив небольшую дорожную сумку из кожи ящерицы, двинулась вместе со всеми на летное поле, где после теплого помещения ветер казался особенно пронзительным.

Поежившись, Хилари плотнее запахнула меховой воротник и побрела за остальными пассажирами к самолету. Наконец-то свободна! Прощайте, серость, холод и глухая мертвящая тоска. Впереди ждет солнце, синее небо и новая жизнь. Она навсегда сбросит с плеч груз несчастий. Поднявшись по трапу, она, нагнув голову, вошла в самолет и села на указанное стюардом место. Впервые за долгие месяцы ее отпустила почти физическая боль. «Все позади, — повторяла она про себя, — все позади».

Рев двигателей и содрогание самолета привели ее в восторг. В их дикой мощи было что-то первобытное, и эта стихия казалась Хилари куда привлекательней ее сдерживаемой безнадежной серой тоски. «Наконец-то я буду свободна», — вздохнула с облегчением Хилари.

Самолет медленно вырулил на взлетную полосу и замер в ожидании. «Пристегните, пожалуйста, ремни», — распорядилась стюардесса.

«А вдруг мы разобьемся, вдруг мы вообще не сумеем взлететь… — подумала Хилари. — Вот все само собой и решится…» Ожидание длилось вечность. «Нет, мне уже не уйти… Так и останусь в клетке…»

Но тут с новой силой взревели моторы, и самолет все быстрее и быстрее покатился по полосе. «Мы не взлетим, — отчаянно шептала про себя Хилари, — это конец». И вдруг самолет взмыл в воздух. Казалось, не он оторвался от земли, а земля со всеми заботами и разочарованиями провалилась куда-то, оставив эту парящую птицу наедине с облаками. Аэродром внизу казался нелепой детской игрушкой, вокруг него змеились полоски дорог и рельсы с игрушечными поездами. Нелепый ребяческий мир, где любили, ненавидели и отчаивались, потерял всякое значение, таким он вдруг оказался маленьким. Еще немного — и его накрыла густая серовато-белесая толща облаков: должно быть, самолет уже находился над Ла-Маншем[131]. Хилари, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла. «Бежать — думала она. — Бежать из Англии, бежать подальше от Найджела, от могилы маленькой Бренды…» С тяжелым вздохом она погрузилась в сон.

2

Когда Хилари открыла глаза, самолет шел на снижение. «Париж», — подумала она, выпрямившись в кресле и нашаривая сумочку. Но это был не Париж. По салону прошла стюардесса, с раздражающей жизнерадостностью няни повторяя:

— Садимся в Бове[132]. Туман, Париж не принимает!

Она словно хотела сказать: «Вот здорово, правда, дети?»

Хилари прильнула к крошечному иллюминатору, но это мало что дало: Бове тоже был окутан туманом. Самолет долго кружил над аэродромом, заходя на посадку, пока наконец не приземлился. Пассажиров провели сквозь холодный липкий туман в деревянный барак с несколькими стульями вдоль длинной стойки.

Хилари изо всех сил старалась стряхнуть с себя нахлынувшее уныние.

— Аэродром времен войны, — пробормотал рядом какой-то мужчина. — Ни отопления, ни удобств. Но выпить чего-нибудь уж точно дадут, на то они и французы.

И правда, почти в ту же минуту появился человек со связкой ключей и для поднятия духа щедро оделил пассажиров выпивкой, скрасившей долгое противное ожидание.

Они просидели на аэродроме несколько часов. Время от времени из тумана выныривали не принятые Парижем самолеты, и вскоре импровизированный «зал ожидания» ломился от замерзших пассажиров, на все лады клявших непредвиденную задержку.

Хилари слушала все это как во сне, словно отгороженная от действительности некоей доброй силой. Задержку надо было просто переждать, после чего ее путешествие — ее бегство — продолжится. Она по-прежнему стремилась туда, где ее жизнь начнется заново, и это стремление помогало ей справиться с утомительным ожиданием. Дело шло к ночи, когда пассажирам объявили, что прибыли автобусы, на которых их доставят в Париж.

Поднялся жуткий переполох. Пассажиры, служащие, носильщики, то и дело натыкаясь в темноте друг на друга, волокли багаж. В конце концов промерзшая до костей Хилари очутилась в автобусе, который, дребезжа, потащился сквозь туман. Эта выматывающая душу дорога заняла часа четыре. Только в полночь они добрались до бульвара Инвалидов, и Хилари, взяв свои вещи, поехала на такси в гостиницу, где ей был заказан номер. Поужинать у нее уже не было сил: приняв ванну, она едва доползла до постели.

Самолет на Касабланку[133] должен был вылететь из аэропорта Орли в 10.30 утра, но погода спутала все карты. Аэропорты не принимали, прилеты и вылеты отменялись. Затюканный клерк в зале ожидания на посадку в ответ на вопрос Хилари пожал плечами:

— Мадам, я не могу отправить вас рейсом, на который у вас заказаны билеты. Все расписание пришлось перекроить. Будьте так добры, присядьте, надеюсь, скоро все уладится.

В конце концов ей было объявлено, что есть место в самолете, вылетающем в Дакар[134], который совершит непредусмотренную посадку в Касабланке.

— Прилетите на три часа позже, мадам, только и всего!

Хилари безропотно согласилась, что одновременно изумило и явно обрадовало клерка.

— Вы не представляете себе, мадам, сколько у меня из-за этого было трудностей, — заявил он. — Enfin[135], эти путешественники просто невменяемы. Не я же устроил туман! Естественно, создались некоторые неудобства, но я считаю, их нужно воспринимать с улыбкой. Обидно, конечно, когда ваши планы нарушаются, но apres tout[136], мадам, положа руку на сердце, что такое опоздание на пару часов? Не все ли равно, каким рейсом вы прибудете в Касабланку!

Но маленький задерганный француз ошибся. Именно в тот день это было далеко не все равно. Когда Хилари, долетев наконец до пункта назначения, вышла на нагретый солнцем асфальт, носильщик, кативший рядом с ней тяжело нагруженную тележку, заметил:

— Вам повезло, мадам, что вы не летели предыдущим рейсом. Тут такое было…

— Что именно? — встрепенулась Хилари.

Ее собеседник опасливо оглянулся по сторонам, но рассудил, что такую новость все равно не скроешь, и наклонился к ней.

— Mauvaise affaire![137] — пробормотал он, доверительно понизив голос. — Тот самолет разбился при посадке. Летчик, штурман и почти все пассажиры погибли. В живых осталось человек пять, но и их здорово потрепало.

В первую секунду Хилари охватила ослепляющая ярость. Ну почему, почему она не оказалась в том самолете? Все было бы уже кончено — ни душевной боли, ни страданий. Те пассажиры хотели жить, а она… она не дорожит жизнью. Почему же это случилось не с ней?

После весьма поверхностного таможенного досмотра Хилари отправилась на такси в гостиницу. Стоял прекрасный солнечный день, едва клонящийся к закату. Все было так, как она представляла: чистый воздух, золотистый свет. Ну вот она и добралась, бежав от тумана, холода и тьмы Лондона, оставив позади страдание и неопределенность. Вокруг ключом била жизнь с яркими красками и солнцем.

Подойдя к окну, она распахнула ставни и выглянула на улицу. Да, все, как она и представляла себе… Хилари медленно отвернулась от окна и присела на кровать. «Бежать, бежать!», повторяла она себе всю дорогу, а теперь вдруг с холодной ясностью поняла, что бежать некуда.

Здесь было как в Лондоне, и сама она, Хилари Крейвен, в Марокко была прежней, лондонской.

— Какая же я дура, — чуть слышно произнесла она. — Ну с чего я взяла, что здесь мне будет лучше?

В Англии осталась могилка Бренды, маленький трогательный холмик. В Англии остался Найджел, собиравшийся жениться на другой. Ну с чего она вообразила, что в Африке эти вещи будут для нее значить меньше? Ей просто хотелось в это верить, а теперь все прошло. Она опять оказалась один на один с реальностью, с тем, что можно и чего нельзя вынести. Можно терпеть, если есть, ради чего. Она вынесла и собственную тяжелую болезнь, и предательство Найджела, и все, что этому сопутствовало, потому что у нее была Бренда. Потом была долгая безнадежная борьба за жизнь Бренды — борьба, которую она проиграла… Теперь жить было незачем. Чтобы понять это, Хилари понадобилось съездить в Марокко. В Лондоне у нее было странное чувство, будто, выбравшись оттуда, она сможет все забыть и начать жизнь сначала. Она заказала билет в этот город, ничем не напоминающий о прошлом, исполненный того, что она так любила: солнечного света, чистого воздуха, новых, непривычных людей и вещей. Она думала, что здесь все будет по-другому. Все оказалось по-прежнему. Деваться было некуда. Ей, Хилари Крейвен, надоело жить, только и всего.

Если бы не туман… Она попала бы на самолет, на который у нее был заказан билет, и все проблемы уже были бы разрешены. Ее изуродованное тело лежало бы в казенном французском морге, а душа, освободившись от страданий, успокоилась бы. Ну что ж… это никогда не поздно, хотя придется предпринять кое-какие усилия.

Вот если бы у нее было с собой снотворное… Хилари вспомнила странное выражение на лице доктора Грея, когда она попросила выписать ей таблетки.

«Не стоит, — ответил он. — Привыкайте-ка лучше засыпать без лекарств. Сначала будет тяжело, но потом все наладится».

Странное выражение… Неужто он знал или подозревал, до чего дойдет дело? Не важно, особого труда это не составит. Она решительно поднялась и засобиралась в аптеку.