– Нет. Ты поедешь со мной и позавтракаешь без всяких споров и лишних слов, – настаивал я.

– Клив! – В голосе Евы появилось знакомое раздражение. – Говорю тебе, я обойдусь без твоего завтрака.

– Мы поговорим об этом, когда встретимся. Через полчаса я буду у тебя.

– Нет, это слишком рано, Клив. Я не успею привести себя в порядок. Я буду готова к часу.

– Хорошо. И надень платье покрасивее.

– Я никуда не поеду с тобой.

– На этот раз в виде исключения приказывать буду я, а не ты, – рассмеялся я. – Оденься пошикарнее… – Ответа не было: Ева бросила трубку. Я посмотрел на телефон и ухмыльнулся. Прекрасно, милая, мы еще увидим, кто будет хозяином положения – ты или я.

Я подошел к стоянке, сел в машину, медленно проехал на «крайслере» по дорожке и выехал из ворот студии. Настроение у меня было прекрасное. Я был уверен, что мне удастся справиться с Евой. Она может обрывать разговор и бросать трубку, сколько ее душе угодно, чтобы удовлетворить свое тщеславие, но она поедет со мной завтракать, даже если мне придется затащить ее в ресторан в ночной сорочке. Удачное сотрудничество с Бернштейном вселило в меня огромную веру в собственные силы. «Если я не смогу обуздать строптивую Еву, – сказал я себе, – значит, я не заслуживаю того, чтобы преуспеть в работе». Я подъехал к клубу писателей и спросил у Стиварда, есть ли для меня какая-нибудь почта. Он дал мне несколько писем, и я, подойдя к бару, заказал виски с содовой. Я сразу увидел, что письма от Евы нет. Оставив стакан на столе, я снова подошел с Стиварду и спросил, нет ли для меня еще писем.

– Нет, сэр, – сказал он.

Я был несколько обескуражен услышанным. Ведь Ева уверяла меня, что возвратила мне сорок долларов, которые я оставил ей в тот последний вечер, когда, казалось, распрощался с ней навсегда. Я подошел к телефону и позвонил ей.

– Да, – сразу ответила моя строптивица.

– Надеюсь, что я не вытащил тебя из ванной, Ева, – сказал я. – Помнишь, ты говорила, будто возвратила мне деньги?

– Я их возвратила, – резко ответила Ева.

– В клуб писателей?

– Да.

– Но их здесь нет.

– Я здесь ни при чем, – очень категорично бросила она. – Если я говорю, что отправила деньги, значит, так оно и было.

– Но, Ева, я хочу, чтобы ты оставила эти деньги себе. Я приехал в клуб забрать их и вернуть тебе. Ты уверена, что отослала их?

– Абсолютно уверена, к тому же, я не возьму их обратно. Мне они не нужны. Я рассердилась на тебя и возвратила деньги. Даже если ты снова привезешь их, я не приму эти доллары от тебя.

Я задумчиво уставился на неразборчивые каракули на стене телефонной будки. С отправкой денег явно было что-то не так.

– Ты вложила какую-нибудь записку в конверт?

– Для чего? – Голос Евы был злым. – Я вложила в конверт деньги и надписала адрес клуба.

Она лгала. Теперь я понял, что у нее никогда и не было намерений отсылать мне эти, не заработанные ею, деньги: ведь я ушел в тот вечер, бросив ее. Ева хотела отомстить мне за уход и продемонстрировать свою власть надо мной. Ева знала, что мне будет неприятно, если она отошлет деньги, но расстаться с ними из-за алчности не могла. Поэтому расчетливая проститутка пошла на уловку, понадеявшись на то, что я поверю, что деньги мне возвращены. Это давало двойной выигрыш: деньги оставались на месте, а я был наказан. Таким образом, по Евиным расчетам, должно было получиться, что и овцы целы, и волки сыты. Поначалу так и вышло. Я из-за этих якобы отправленных мне денег мучился целых два дня. Но теперь я понял, что Ева не такая уж умная и ловкая, чтобы одурачить меня. Мое презрение к ней было равносильно победе над ней.

– Возможно, они затерялись среди почты, – насмешливо проговорил я. – Не обращай на это внимания. Я возмещу их тебе.

– Мне не нужны эти деньги, Клив, – огрызнулась женщина. – Я не могу больше говорить. Переполнится ванна.

– Поговорим и о деньгах, и о многом другом при встрече, – сказал я и поторопился бросить трубку первым, но все равно опоздал.

Я вышел из телефонной будки и вернулся в бар. Очень хорошо, что я уличил Еву во лжи. Если бы женщина действительно возвратила мне деньги, она так высоко поднялась бы в моих глазах, что я не смог бы больше покровительственно относиться к ней. Теперь все было иначе. «Идиотка, – думал я, – неужели она считает меня простачком?» Я просидел довольно долго в баре, думая о Еве. Я решил сказать ей, что разгадал ее обман, и нетерпеливо поглядывал на часы, удивляясь тому, что время тянется так медленно. Впервые со дня нашей встречи я чувствовал уверенность, что могу делать с этой женщиной все, что мне заблагорассудится, и что теперь она у меня в руках. До сих пор я не мог справиться с ней. Настало время показать ей, у кого из нас сильнее воля. Я докажу ей, что моя воля крепче, заставив Еву поехать позавтракать со мной. И после того, как она уступит мне, порву с ней навсегда. В 12.55 я подъехал к Лаурел-Каньон-Драйв, затормозил у Евиного дома и загудел, давая знать, что я прибыл. Потом я вышел из машины, спустился по дорожке к дому, постучал в дверь, вынул сигарету и закурил. Я немного подождал и вдруг понял, что в доме царит полная тишина. Обычно, стоило мне постучать, как тут же слышались шаги Марта. Начиная нервничать, я постучал снова. Никакого отклика. Я ждал, испытывая неприятный холодок в груди. Я постучал еще несколько раз. Все напрасно. Ничего не оставалось, как сесть в «крайслер». Я медленно поехал по улице. Отъехав подальше от дома, я вынул из пачки еще одну сигарету. Когда я прикурил ее, то заметил, что моя рука дрожит. Внезапно я вспомнил Херви Бероу, вернее, произнесенные им о Еве слова: «Я сказал, что увезу ее, и она согласилась. Я заезжал за ней четыре раза, и каждый раз ее проклятая служанка говорила, что хозяйки нет дома. Но я знал, что она дома и что просто играет со мной в кошки-мышки». Я вцепился в руль: Ева опять издевалась надо мной. Она даже не сочла нужным прислать для объяснения со мной Марта и придумать в свое оправдание какую-нибудь ложь. Я представил, как Ева, наклонив голову, стоит в своей крошечной спальне и слушает, как я барабаню в дверь. Марта тоже участвует в этом заговоре против меня. Обе женщины обмениваются взглядами и улыбаются. «Пусть стучит, сколько ему вздумается, – шепчет Ева. – Когда-нибудь это ему надоест, и он уйдет».

Я медленно поехал по Сансет-стрит. Голова моя была пустой. Я не мог сообразить, что мне такое предпринять, чтоб заставить лживую потаскушку испытать не злость и ярость, а боль и муку. Мне очень хотелось этого. Но я ничего не придумал, потому что для Евы была бы малой самая страшная из мук. Я только решил позвонить и таким способом проверить, дома ли эта лгунья. Остановившись у бакалейного магазина, я подошел к телефону и набрал ее номер. Ответа не было. Я представил себе, как она, услышав звонок, уже почти касается телефонной трубки, но отдергивает руку, предположив, что это звоню именно я. Я прислонился к стенке телефонной будки и стал ждать. Рвущий барабанные перепонки и душу беспрерывный гудок затмил мой разум. В нем родилась мысль об убийстве Евы. Эта мысль захватила меня целиком и доставила мне несказанное удовольствие. Потом, ужаснувшись и не понимая, как вообще могло придти мне такое в голову, я бросил трубку и выбежал на освещенную солнцем улицу. «Неужели я сошел с ума?» – спрашивал я себя по дороге во Фри-Пойнт. Одно дело беситься от ярости из-за вероломства проститутки, другое дело – убить ее… Как я хоть на минуту мог допустить возможность такого безумного, глупого и опасного поступка! И вместе с тем я знал, что получил бы огромное удовольствие, прикончив Еву. Таким путем, казалось мне, легче разрубить гордиев узел наших отношений, чем заставить Еву полюбить меня, подчинить ее волю моей. Все равно Ева не будет никогда принадлежать мне иначе как проститутка. Я гнал от себя страшную мысль, ужасаясь ее навязчивости. Но избавиться от нее было не в моих силах. Я уже с удовольствием обдумывал детали убийства. Как-нибудь вечером, когда Евы не будет дома, я тайком проберусь в ее маленький домик и стану ждать ее возвращения. Я спрячусь в одной из комнатушек наверху и буду находиться там до тех пор, пока не услышу, что отпирается входная дверь. Я выйду из своего укрытия и посмотрю с лестничной площадки вниз, чтобы убедиться, что Ева пришла одна. Может, перед сном она захочет принять ванну. Я проскользну снова в одну из пустых комнат и стану ждать, пока Ева не возвратится в спальню. Я уже получал огромное удовольствие от мысли, что женщина будет бродить по пустым комнатам домика, полагая, что находится в полном одиночестве, в то время как я буду прятаться наверху, ожидая подходящего момента, чтобы убить ее. Может быть, Ева придет домой такая же пьяная, как прошлый раз, когда я ушел от нее. Если она вернется пьяная, мне будет еще проще убить ее. У меня не возникнет к ней ни желания, ни жалости, особенно, если я услышу, что женщина храпит во сне, и почувствую, что от нее несет виски. Вернувшись пьяной, Ева сразу пойдет в спальню. Мне будет слышно все, что станет делать хозяйка дома. Я уже достаточно хорошо изучил ее, чтобы совершенно точно предугадать каждое ее движение. Вначале она снимет юбку. Она всегда снимает ее, как только входит в дом, потому что юбка сшита в обтяжку, и когда Ева садится, корсаж впивается в тело. Потом она подойдет к гардеробу, возьмет вешалку и аккуратно повесит пальто и юбку. Затем начнет снимать прозрачное нейлоновое белье. Возможно, в это время женщина закурит. Потом она наденет ночную сорочку и ляжет в кровать. Внимательно прислушиваясь, я точно буду знать, что делается в спальне в любую из минут по тому характерному шуму, которым сопровождается каждое человеческое движение. Последним звуком, который я услышу, будет легкий скрип кровати от веса Евиного тела. Возможно, женщина почитает перед сном, а возможно, выключит свет и станет курить в темноте. Что бы она ни делала, я буду ждать, пока моя жертва уснет. Я готов просидеть несколько часов в маленькой, душной комнатушке, только бы разделаться с Евой. Когда она уснет, я осторожно и бесшумно, словно тень, спущусь вниз и проникну в спальню. Я разбужу Еву только тогда, когда она уже не сможет вырваться из моих рук, чтобы спастись. Я не скрипну дверью и не споткнусь: каждый мой шаг в темноте будет точным. Не потревожив сна женщины, я сяду на кровать. Если я даже не разгляжу, я по дыханию абсолютно верно определю, где лежит голова Евы. И на этом моменте закончатся все мои приготовления к убийству. Останется одно: убить. И вот тогда одной рукой я сдавлю горло спящей, а другой включу настольную лампу. А после придет минута, которая излечит все причиненные мне Евой раны. Но перед победным концом будет одно короткое мгновение, когда женщина, очнувшись ото сна, узнает меня. Мы посмотрим в глаза друг другу, и она поймет, зачем я здесь, поймет, что я пришел убить ее. Она будет смотреть на меня с беспомощным ужасом, и впервые мне удастся увидеть лицо, искаженное какими-то человеческими эмоциями, а не деревянную маску. Передо мной будет человек, а не проститутка с обычными уловками, присущими ее профессии. Это продлится несколько секунд. Но мне и этого будет достаточно для моего торжества. Я убью Еву быстро. Чтобы она не вырвалась, я, нажав коленом на грудь, вдавлю ее тело всей своей массой в кровать. А руками я задушу Еву, сжав ее горло мертвой хваткой. Жертва не успеет ни шелохнуться, ни пикнуть: с ней будет покончено в два счета. И никто не узнает, что убийца я: Еву может убить любой из ее клиентов.