Мерль с жалостью глядела на меня.

– Неужели ты не понимаешь, что твоя пьяная выходка обошлась Голду в сто тысяч долларов? Твой сценарий должен быть шедевром, чтобы заставить такого человека, как Голд, простить потерянные по твоей вине сто тысяч. Если ты хочешь знать мое мнение на этот счет, то изволь: во всем Голливуде не отыщется такого писателя, ради которого Голд поступился бы такой огромной суммой.

Я допил стакан и закурил сигарету.

– Хорошо, – сказал я, стараясь не поддаваться панике. – Что же мне теперь делать? Ты же моя поверенная в делах! Какой выход ты можешь предложить мне?

– Выхода нет. Голд занес тебя в черный список, и теперь ничего не поделаешь. Тебе остается писать только романы. С пьесами и киносценариями дело покончено.

– Ну нет! – разозлившись, воскликнул я. – Он не смеет так поступать со мной. Это же сумасшествие…

– Возможно, что и так, но я-то его приемы хорошо знаю. Голд – единственный человек в Голливуде, на которого я не имею ни малейшего влияния, с которым я не могу управиться. Только известная нам обоим особа может сгладить обстановку и примирить тебя с Голдом.

Я уставился на мисс Венсингер.

– О ком это ты? Кто это?

– Твоя приятельница… Кэрол Рай.

Я поднялся. Упоминание имени Кэрол рядом с именем Голда меня покоробило.

– Что ты хочешь этим сказать?

Гостья жестом указала мне на кресло.

– Сейчас я скажу тебе кое-что, только не расстраивайся! Кэрол Рай могла бы помочь тебе, потому что она и Голд – вот так. – Мерль скрестила пальцы.

– С каких это пор? – спросил я, стараясь унять дрожь в голосе.

На лице Мерль отразилось недоумение.

– Разве ты не знаешь, что Голд сделал твоей подружке предложение?

– Знаю. Но это еще ничего не значит.

– Да что с тобой происходит? Я объясню тебе более доступно, тогда, может быть, ты поймешь… Голд никогда не был женат. Ему около шестидесяти лет. Внезапно он влюбляется в девушку, а ты говоришь, что это ничего не значит. Для Голда – это все. Если человек влюбляется в таком возрасте, то это чувство обрушивается на него с такой силой, которая граничит с крушением, землетрясением, потопом, а может, с еще более грандиозным по масштабности событием. Поверь мне, эта девушка может вить из Голда веревки, он сделает все, что только ей заблагорассудится. Дошло теперь, что только Кэрол может примирить тебя со стариком Голдом.

Я глубоко вздохнул и попытался сдержать раздражение, чувствуя, что от напряжения мой лоб покрывается потом.

– Спасибо тебе, Мерль. Я подумаю об этом. – Не знаю, каким чудом мне удалось устоять против соблазна избить ее. Наверное, я подумал о том, что и так нажил себе слишком много врагов. – Я позабочусь об этом.

Мисс Венсингер встала.

– Тебе придется поклониться ей в ножки, Фарстон, – сказала она. – Это единственный выход для тебя. Собственно, поступай, как знаешь. На твоем месте я бы бросила писать этот киносценарий и взялась бы за роман. Ко мне, кстати, уже заглядывали твои кредиторы и расспрашивали о твоих взаимоотношениях с Голдом. Пока мне удалось успокоить этих шакалов, но шила в мешке не утаишь. Скоро им будет известно, что ваш контракт расторгнут.

Я был как громом поражен этим сообщением и, не находя слов, уставился на Мерль.

– Да, вот еще что! – Гостья уже подошла к двери, но остановилась. – На студии разнесся слух, что тебя часто встречают в обществе какой-то проститутки.

Я задрожал от гнева.

– Хватит Мерль! Для одного утра ты уже достаточно наговорила мне гадостей. Не суй свой нос в мои личные дела, – огрызнулся я, отвернувшись от осточертевшей мне посетительницы.

Она воззрилась на меня, как на редкий экспонат, и всплеснула руками.

– Значит, это правда! – сделала вывод Мерль. – Ты что, взбесился? Неужели тебе недостаточно женщин в этой огромной помойной яме, именуемой Голливудом, что ты еще стал волочиться за проститутками? Все судачат о тебе, Фарстон. Учти, ни один писатель не может позволить себе, чтобы о нем злословили. Ради всех святых, возьми себя в руки, иначе нам придется расстаться.

Я почувствовал дрожь в каждой клеточке тела, сердце, казалось, рванулось, чтоб потом забиться у самого горла.

– Голливуд не имеет права распоряжаться моей личной жизнью, не имеет права приказывать мне! – крикнул я. – И тебе тоже не дано такого права, Мерль! Разреши мне самому выбирать себе приятельниц. – Если же они тебе не по душе, что ж, как говорится, – на вкус и цвет товарища нет. А теперь я больше тебя, мисс Винсингер, не задерживаю.

– Ну и идиот же ты! – злобно проговорила она. – А я-то думала, что мы вдвоем сможем зарабатывать большие деньги. Я ошиблась. Ну, поступай, как знаешь. Для меня этот разрыв не имеет ни малейшего значения, тем более что ты катишься по наклонной плоскости. Ты знаешь меня, Фарстон, я всегда была откровенной. Если ты не перестанешь встречаться с этой женщиной, твое имя будет смердеть, как труп месячной давности. Будь же благоразумен. Если ты действительно не можешь обойтись без нее, не появляйся с ней в людных местах. Держи ее ото всех подальше, чтобы ее никто не видел.

Меня охватила такая злоба, что опять появилось желание ударить бывшую, как я теперь понимал, поверенную в моих делах.

– Уходи, Мерль! – крикнул я, открывая перед ней дверь. – На свете и без тебя достаточно хищниц, которые с радостью согласятся вести мои дела. Насколько я сообразил, наши взаимоотношения кончены.

– Прощай, – сказала она. – Считай каждую копейку, Фарстон. Скоро тебе это занятие здорово пригодится.

Мерль хлопнула дверью, прежде чем я нашелся что-либо ответить на оскорбление этой мегеры. Я стал бегать взад и вперед по комнате. Мои кредиторы? Но у меня, кажется, нет счетов на крупные суммы. Что она имела в виду? Я позвонил Расселу.

– У нас есть неоплаченные счета? – спросил я, когда слуга вошел в комнату.

– Всего несколько, сэр, – сказал он, вопросительно подняв брови. – Я думал, что вы следите за их оплатой.

Я подошел к столу и, открыв один из ящиков, вытащил счета.

– Ты, а не я должен следить за их оплатой, – сердито сказал я слуге. – Я не могу сам заниматься всеми делами.

– Но я никогда не видел этих счетов, – запротестовал Рассел. – Если бы я знал, что есть неоплаченные…

– Хорошо, хорошо, – раздраженно проговорил я, зная, что он прав. – Я привык класть счета в этот ящик и хотел погасить их в конце месяца. Но мне всегда недоставало времени, чтобы просмотреть их. – Я сел за стол. – Вот тебе, Рассел, карандаш и бумага. Я буду диктовать цифры, а ты их записывай, – сказал я.

– Что-нибудь не так, сэр? – с тревогой спросил Рассел.

– Делай, что я сказал, и, ради бога, не задавай лишних вопросов.

Через полчаса я узнал, что должен различным магазинам и портным 13 тысяч долларов. Я был растерян. Лицо слуги выражало озабоченность.

– Плохо дело, – сказал я и скорчил гримасу. – Да, очень плохо.

– Но они же могут подождать, сэр, – начал успокаивать меня слуга, нервно потирая подбородок. – Ведь мистер Голд заключил с вами контракт, не правда ли? Я хочу сказать, что скоро вы снова начнете зарабатывать, ведь так больше продолжаться не может. Я думал…

– Неважно, что ты думал, – взорвался я. – Я плачу тебе жалованье не за мысли, которые вертятся в твоей голове, а за работу. Ладно, как-нибудь перебьемся, надо браться за дело.

Когда слуга ушел, я взял банковскую книжку. На моем текущем счету значилось 15 тысяч долларов. Если то, что сказала Мерль о моих кредиторах, правда, и если они действительно встревожились, то скоро я окажусь без гроша в кармане. Я протянул руку, чтобы положить на стол банковскую книжку, и увидел, что рука моя дрожит. Впервые, с тех пор как я приехал в Голливуд, я усомнился в прочности своего финансового положения. До сих пор «Остановка во время дождя» приносила мне стабильные доходы, книги мои все еще находили спрос, и я был уверен в своем будущем. Но поступления гонорара за пьесу и отчисления от продажи книг резко снизились и не могут длиться бесконечно. Чтобы поправить денежные дела, я должен работать над полученным заказом, к выполнению которого я еще не приступал. Мой сценарий должен удовлетворить Голда. Иного выхода нет. И необходимо уменьшить расходы. Я слишком много трачу. Придется отказаться от Фри-Пойнта. Но до конца месяца я все еще должен оплачивать его. Моя квартира тоже обходится в кругленькую сумму. И все ж теперешние мои апартаменты я вынужден буду сменить в самую последнюю очередь, только в случае крайней необходимости: стоит только снять более дешевую квартиру, как весь Голливуд начнет сплетничать. А если пойдет слух о том, что у тебя туго с деньгами, считай, что с тобой покончено. В Голливуде о людях судят не по их талантам, манерам или умению вести себя в обществе, а только по суммам доходов.

Весь следующий и два других дня я потерял на то, чтобы написать черновик сценария. Я работал как проклятый, но в конце третьих суток обнаружил, что не написал ничего ценного. Главной причиной моей неудачи было то, что впервые в жизни я знал, что должен написать хорошо. Охваченный паникой, я не мог трезво и ясно думать над тем, что пишу и, нервничая все больше и больше, исписал страницы словами, не имеющими никакого смысла. В конце концов я отодвинул от себя пишущую машинку, налил в стакан виски с содовой и стал как неприкаянный кружить по комнате. Часы показывали 7.10. Без всяких раздумий я подошел к телефону и позвонил Еве. С моей души словно свалился груз, когда я услышал родной голос. Я понял, что последние два дня изнывал от желания позвонить Еве. Она была мне необходима как воздух. Я был убежден: Ева скрасит одиночество и поможет обрести веру в себя.

– Привет, – сказал я. – Как себя чувствуешь?

– Хорошо, Клив. А ты?

– Прекрасно. Послушай, Ева, давай пообедаем вместе. Можно сейчас заехать за тобой?

– Нет… нельзя.

Такого ответа я просто не ожидал. Мое настроение сразу испарилось.