— Дорогой, ты говоришь странные вещи, — заметила Зара. Когда она коснулась знакомой темы — заботы о Сэмми, — голос ее зазвучал тверже. — Ты как, в порядке? Я имею в виду, что ты там совсем один и…

— Я почти весь день провел на телевидении, — со смехом прервал ее Сэмми. — И был совсем один, если не считать ведущего и сорока миллионов зрителей. — Сэмми стал решать, стоит ли честно добавить, что не все передачи с его участием вышли в эфир и что иногда его аудитория составляла всего лишь полтора миллиона, как вдруг услышал полный упрека голос Зары:

— Ты не спрашиваешь про маму. — Именно неожиданная болезнь матери Зары, еще одного эмоционально зависимого от нее человека, стала причиной того, что поездка Зары в Нью-Йорк вместе с Сэмми отменилась в последнюю секунду.

Только после того, как Сэмми положил трубку, мягко поинтересовавшись здоровьем матери Зары и извинившись за грубое высказывание в адрес Тесс, он осознал, что Зара была совершенно права. Он действительно разговаривал как-то странно, и даже сам этому удивился. В Лондоне он никогда не осмелился бы сделать подобное замечание насчет Тесс. Осмелился? Сэмми взял себя в руки.

Заре, своей сильной и прекрасной Заре, он, разумеется, мог говорить что угодно. Она была его женой. Как семейная пара, они были очень близки, с чем соглашалось все их окружение. То, что у них не было детей (это решение они приняли еще в дни бедности да так с тех пор и не отменили его), лишь укрепляло их связь. Поскольку основой их брака было не сиюминутное неудержимое сексуальное влечение, а нечто более глубокое, более интимное (секс никогда не играл в нем главной роли, даже в самом начале), узы, соединяющие их, с годами только становились прочнее. Сэмми сомневался, что в Лондоне найдется пара с более искренними отношениями.

Все это было правдой, о которой приятно вспомнить. Вот только случилось так, что в последние годы Тесс сделалась постоянной центробежной силой в их жизни: мнение Тесс учитывалось при покупке одежды, при оформлении интерьера и особенно при выборе штор. Короче, полный отстой! (Выражение это Сэмми позаимствовал у Клоды.) Кроме того, баснословные деньги Тесс каким-то образом делали ее мнение весомее, что было довольно странно, учитывая то, что Зара презирала людей, разбогатевших не своим трудом.

«Ну, хорошо. Теперь и у меня есть деньги. Много. Я их заработал», — думал Сэмми, надевая новый светло-голубой пиджак, который Зара — да, Зара — заставила его купить. Он посмотрел на себя в одно из огромных зеркал в золоченых рамах, украшавших его номер в «Барраклоу», для чего ему пришлось отодвинуть в сторону большой букет — подарок от управляющего гостиницы (или от Клоды?). Вот он, Сэмми Люк — покоритель Нью-Йорка или, по крайней мере, американского телевидения. В следующий миг он рассмеялся над собственной нелепостью.

Сэмми вышел через гостиную на маленький балкончик и посмотрел вниз на ленту растянувшейся внизу дороги, на крыши зданий, на Центральный парк, раскинувшийся посреди всего этого манящим зеленым пятном. Если говорить правду, Сэмми сейчас был по-настоящему счастлив. И причиной тому был не только успех его книги и не весьма прибыльная, как и предсказывала Клода, телевизионная слава, и даже не усиленное внимание прессы, хотя среди рецензий на его книгу были и разгромные, опять-таки, как предрекала Клода. Истинной причиной было то, что в Нью-Йорке Сэмми Люк чувствовал себя любимым. Любовь эта была всеохватывающей, удивительной и обезличенной. Это чувство ничего не требовало взамен. Это было похоже на электрический камин, в котором бутафорские раскаленные уголья горят, даже когда он выключен. Нью-Йорк пылал, но не мог обжечь. В глубине души Сэмми чувствовал, что еще никогда в жизни не был так счастлив.

Неожиданно снова зазвонил телефон. Сэмми ушел с балкона. Он ожидал один из трех звонков. Во-первых, это мог быть дежурный звонок Клоды: «Привет, Сэмми, это Клода… Слушай, последнее шоу, которое ты записал, — просто великолепно. Наша девочка из отдела рекламы, которая присутствовала на записи, сказала, что вначале все пошло не очень гладко (она испугалась, что они хотели разнести тебя в пух и прах)… Но вышло все как нельзя лучше… Фух!» Очередная порция интересных звуков, изданных ее подвижными и очень чувственными губами. «Молодчина, Сэм! Ты их сделал! Та девушка, похоже, защищала тебя. Как там ее? Сью, Мэй? Джоани. Точно, Джоани. Она без ума от тебя. Нужно будет мне с ней поговорить. Что это такой симпатичной девушке вздумалось увиваться за мужчиной, да к тому же женатым…»

Физическое влечение Клоды к собственному полу было предметом грубоватых шуток между ними. Странно, но в Нью-Йорке даже это не казалось ему чем-то из ряда вон выходящим. В Англии Сэмми был поражен, хоть и не подал виду, откровенностью ее намеков. Еще больше его взволновало то, что однажды она хлопнула его по заднице, несомненно, в шутку, но добавив при этом: «Ты сам немного смахиваешь на девушку, Сэмми». Нельзя сказать, что это замечание его ободрило. Впрочем, даже это меркло в сравнении с тем стыдом, который он испытал, когда как-то раз Клода игриво заявила о своем влечении к Заре и подивилась, как это Зара (если не брать во внимание деньги) терпит его, Сэмми. Однако в Нью-Йорке все это вызывало у Сэмми лишь веселье.

Еще ему было приятно слышать (хоть это и было сказано несерьезным тоном), что он нравился Джоани, девушке из отдела рекламы, отвечавшей за его рабочий график, потому что Джоани, в отличие от красивой и пугающей пиратки Клоды, была маленькой и нежной.

Вторым возможным абонентом была сама Джоани. В таком случае она должна была звонить из вестибюля «Барраклоу», где ждала его, чтобы отвезти в телестудию на другом конце города на запись очередного интервью. Позже Джоани привезет его обратно к гостинице и сама, как обычно, заплатит за такси, словно предполагая, что его нервная система не выдержит, если они отойдут от этой традиции. Когда-нибудь, с улыбкой подумал Сэмми, он, возможно, даже пригласит Джоани зайти в его номер… В конце концов, для чего еще нужны гостиничные номера? (Сэмми никогда раньше не жил в гостинице в собственном номере: его английский издатель во время промо-туров по старинке селил своих писателей в смежных спальнях.)

Наконец, звонок мог быть от Зары. Их последний разговор, несмотря на все его извинения, закончился не на удовлетворительной ноте, и Зара, оставшись одна в Лондоне, наверняка теперь беспокоилась о муже. Мысль о Заре вдруг заставила его почувствовать какую-то внутреннюю удовлетворенность: в конце концов, ей было совершенно не о чем беспокоиться. «Кроме разве что Джоани», — добавил он про себя с улыбкой.

Раздавшийся из телефонной трубки голос поколебал удовлетворенность Сэмми.

— Я видела вас вчера по телевизору, — прошептал женский голос. — Ты ублюдок, Сэмми Люк. Я приеду в твой номер и отрежу тебе твой маленький…

Последовало подробное анатомическое описание того, что обладатель голоса собирался сделать с Сэмми Люком. Тихие чудовищные непристойности, жуткие и неожиданные, неприятные для его слуха, как отвратительный скрежет железа по стеклу, продолжали какое-то время изливаться из невинного белого гостиничного телефона, пока Сэмми не догадался прижать трубку к груди и заглушить голос своим новым голубым пиджаком.

Через пару секунд, думая, что заставил умолкнуть ужасный шепот, Сэмми снова поднес трубку к уху. Он успел расслышать слова:

— Желаю приятно умереть, мистер Люк.

Потом наступила тишина.

Сэмми стало плохо. В следующий миг он уже бежал через роскошную гостиную, еле сдерживая позыв к рвоте. Ванная в его шикарном номере находилась в дальнем конце огромной спальни, и, когда он ворвался в нее, ему показалось, что он пробежал несколько миль.

Сэмми лежал, тяжело дыша, на ближайшей к двери в ванную кровати, которая предназначалась для Зары, когда телефон снова зазвонил. Он поднял трубку, отставив ее от уха, прислушался и узнал веселый участливый голос гостиничной телефонистки.

— О, мистер Люк, — говорила она, — пока вы только что разговаривали по телефону, вам звонила Джоани Лазло из «Порлок паблишерс». Она обещала перезвонить, но просила передать вам, что назначенная на сегодня запись отменяется. Ведущий Макс Сигранд в командировке и не успевает вернуться вовремя. Очень жаль, что так вышло, мистер Люк. Это хорошая передача… Но она сказала, что сегодня вечером принесет вам договора на участие в других передачах… Желаю приятно провести день, мистер Люк. — И жизнерадостная телефонистка отключилась. Но на этот раз Сэмми вздрогнул, когда услышал знакомую фразу.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем позвонила Джоани. Она сообщила, что находится внизу, в вестибюле, с несколькими копиями «Плачущих женщин» и спросила, не занести ли их ему в номер. Когда она вошла в дверь гостиной с большой, полной книг мексиканской сумкой в руках, на щеках у нее выступил румянец. Джоани поздоровалась, как всегда, глядя на него восторженными глазами. И все же Сэмми не мог поверить, что недавно думал о том, чтобы соблазнить ее — или вообще кого-либо — в своем позолоченном номере среди ваз с цветами. Теперь ему казалось, что это было очень-очень давно.

Дело в том, что за те несколько часов, пока Сэмми ждал Джоани, он принял еще два звонка. Шепот, описывая ожидающую его судьбу, сделался смелее, но остался таким же тихим. По непонятной для себя причине Сэмми дослушал все до конца. Наконец последовала фраза, которую он подсознательно ожидал. И все же сердце у него екнуло, когда он услышал слова: «Желаю вам приятно умереть, мистер Люк».

Когда последовал второй звонок, он сразу бросил трубку, а потом позвонил оператору.

— Все! — произнес он громким, возбужденным голосом. — Хватит!

— Прошу прощения, мистер Люк?

— Я имел в виду, что не хочу больше таких звонков.

— Как скажете. — Телефонистка была другая, не та жизнерадостная женщина, любительница телевизионных ток-шоу, но с таким же дружелюбным голосом. — Я пока не буду пропускать ваши звонки. Рада помочь. До свидания. Желаю приятно провести вечер.