— Когда вы приехали, господин Марлоу? Бренди и минеральную воду?

— Да, спасибо. Сегодня после обеда.

— Из Италии?

Залесхофф меня тщательно проинструктировал.

— Нет, из Вены. — Я засмеялся. — Наша маленькая сделка закончилась не очень удачно, правда, генерал? Я в это время был в Неаполе, и если бы мой помощник не разыскал меня в Риме и не предупредил, то по возвращении меня непременно арестовали бы. Разумеется, консул быстро бы все уладил, но я решил не рисковать. Мне удалось нанять лодку до Вильфранша. Я пытался дозвониться до вас в Милан, но слуга сказал, что вы в отъезде. — Потом я прибавил длинную тираду насчет вмешательства итальянской полиции в частный бизнес.

Вагас вежливо слушал.

— Насколько я знаю, коммендаторе арестован, — сказал он. — Очень жаль. Об этом сообщалось в газетах. Кстати, вы видели свежие итальянские газеты?

— Нет. А что?

— Я подумал, что вы могли читать репортажи об этом деле. Очень любопытно.

Я размышлял, знает ли он, что итальянские газеты ни словом не обмолвились о коммендаторе. Вскоре выяснилось, что генерал в курсе.

Вагас протянул мне стакан и наклонился, чтобы наполнить свой.

— Марлоу, — не оборачиваясь, спросил он, — мне очень интересно, почему вы приехали в Белград вместо того, чтобы вернуться в Англию, и зачем так хотели меня найти.

Я изобразил удивление.

— Не хотите ли вы сказать, генерал, что забыли о тех вопросах, которые задавали мне в письме? Мне пришлось здорово потрудиться. К сожалению, до отъезда из Неаполя у меня не было времени вам ответить. А потом я узнал, что вы уехали из Милана. Я…

Рука Вагаса с бутылкой минеральной воды вдруг замерла.

— Минутку. Как я понимаю, вы добыли ту информацию, прежде чем покинуть Италию?

— Совершенно верно. — Я ухмыльнулся. — Согласитесь, премия в пять тысяч лир компенсирует поездку на выходные в Белград. Вряд ли компания «Спартак» будет довольна историей с подкупом. Разумеется, это не моя вина. Однако итальянцы могут аннулировать сделку. Пятьдесят фунтов мне не помешают.

Несколько секунд генерал молча смотрел на меня.

— Информация у вас с собой?

Я улыбнулся и постучал пальцем по лбу.

— Она здесь. — Я надеялся, что мне удалось притвориться хитрым и глупым человеком, знающим, что козыри у него в руках, и намеренным использовать их.

Взгляд Вагаса, казалось, не предвещал ничего хорошего, и моя уверенность постепенно испарилась, оставив после себя лишь деревянную улыбку. Затем генерал сунул руку в нагрудный карман и достал бумажник. Медленно отсчитал пять тысячных банкнот и бросил на стол передо мной.

— Ну, Марлоу?

Я произнес вторую часть урока, который меня заставил выучить Залесхофф, и с удовлетворением увидел, что в глазах Вагаса мелькнул интерес. Он подошел к бюро, взял лист бумаги и попросил меня повторить. Я повторил. Генерал что-то записал на листке. Потом снова встал.

— Мне приятно отметить, что ваша информация, по всей видимости, точна и может нам пригодиться. Тем не менее должен вас предупредить, что эта сделка последняя. Вряд ли мое начальство согласится платить вам жалованье теперь, когда в Италии вы стали нежелательной персоной. Понимаете?

— Конечно, генерал. — Я замялся и украдкой посмотрел на него. — Кстати, по поводу нашего разговора в машине тем вечером… Я бы хотел иметь какие-то гарантии, что информация, касающаяся бизнеса моих работодателей, не будет использована… э… предосудительным образом.

В глазах Вагаса мелькнуло удивление, однако он со всей серьезностью заверил меня, что мне нечего бояться.

— Позвольте пригласить вас на ужин, Марлоу? — прибавил он.

— Я бы с радостью, генерал, но утром у меня поезд в Лондон, а мне нужно еще написать несколько писем.

Предлог не очень убедительный, но генерал кивнул. Он явно не рассчитывал, что я соглашусь.

— Жаль. В любом случае, — Вагас протянул руку, — счастливого пути, Марлоу, и спасибо вам. Моя жена расстроится, что не встретилась с вами.

Я чуть не подпрыгнул. Неужели он не знает о смерти жены? Потом до меня дошло, что это ловушка. Я утверждал, что не видел итальянских газет и поэтому не должен знать, что мадам Вагас покончила с собой. Генерал стискивал мою руку, и я испугался, что выдам себя невольным сокращением мышц. Конечно, именно поэтому он взял мою руку, прежде чем упомянуть о жене.

— Передайте от меня привет мадам Вагас.

А потом произошла странная вещь. Мне еще не приходилось видеть генерала при дневном свете. Грим у него был не таким густым, как вечером. Теперь, когда его щеки на мгновение растянулись в искренней улыбке — первой, которую я видел на его лице, — под слоем грима проступили оспины.

Затем улыбка пропала, но когда Вагас заговорил, в голосе его сквозил смех — как у человека, наслаждающегося удачной шуткой.

— Сделаю все возможное, чтобы передать ваш привет жене, Марлоу, — с расстановкой сказал он. — Нужно не забыть, когда я увижу ее в следующий раз. Арриведерчи.

Я сражался с дверной ручкой. Меня слегка подташнивало.

— Спокойной ночи, генерал.

Захлопнув за собой дверь, я услышал его смех.

Забрав шляпу из своего номера, я спустился в холл и пошел на встречу с Залесхоффом. Меня терзали сомнения. Задержавшись у стойки, чтобы сдать ключи, я понял, что волновался напрасно. Телефонный пульт располагался рядом со стойкой портье, и я слышал, как телефонистка дважды повторила слово «Берлин», а потом «данке». Кто-то из постояльцев отеля звонил в Берлин.

Я повернулся к портье.

— Возможно, из Берлина звонят мне, — сказал я по-итальянски.

— Как ваша фамилия, синьор?

— Марлоу.

Он повернулся к телефонистке и что-то сказал по-немецки. Ответа я не понял, если не считать двух вещей. Во-первых, она раздраженно тряхнула головой, а во-вторых, произнесла «герр Вагас». Этого было достаточно.

— Нет, синьор, — сказал портье. — Это не вам.

* * *

Следующим утром Залесхофф и Тамара посадили меня на поезд до Парижа.

Мы стояли на платформе, до отправления оставалось две минуты, и я вдруг вспомнил, что забыл кое о чем спросить.

— Залесхофф, однажды утром вы сказали, что вас больше волнует не то, что напечатано в газетах, а то, чего там нет. Что вы имели в виду?

Мне ответила Тамара:

— Он боялся, что меня могли арестовать. Он всегда за меня боится.

— Понятно. — Я помялся, потом все-таки спросил: — Наверное, я действительно педант, но мне бы хотелось знать, что стало с вашей картотекой. Оставить ее полиции вы не могли, однако я не представляю, как можно сжечь столько бумаги, не привлекая к себе внимания.

Они явно смутились.

— Пустяки, — беспечно бросил Залесхофф. — Это была старая картотека Сапони.

— Но те карточки, которые… — Я умолк. Все постепенно прояснялось. — Значит, те две карточки, которые вы мне показывали, Фернинга и Вагаса, были единственными?

На сей раз Залесхофф ничего не ответил. Я мрачно кивнул:

— Ясно.

Прозвучал свисток, и я вошел в вагон. Брат и сестра остались на платформе. Девушка улыбалась, а Залесхофф упрямо сохранял серьезное выражение. Мне вдруг захотелось подшутить над ним. Поезд тронулся.

Я наклонился.

— Не забудьте прислать мне открытку из Москвы.

Они пошли по перрону рядом с поездом. Вдруг на лице Залесхоффа появилась улыбка.

— Обязательно, — крикнул он. — Если когда-нибудь туда попаду.

А потом, когда поезд набрал скорость, Залесхофф побежал. Он почти сразу наткнулся на тележку носильщика, но сумел ее обогнуть и продолжил путь. Когда я увидел его в последний раз, он стоял на краю перрона и махал мне ярко-красным платком. Разве можно не любить Залесхоффа?


Два дня я провел с Клэр, а потом поехал в Вулвергемптон.

Дома меня ждало письмо от Холлета. В нем были пять фунтов, которые я ему одолжил перед поездкой в Италию, и, что гораздо важнее, предложение работать под его началом у его новых работодателей. Я позвонил ему, с благодарностью согласился и поехал на север.

Сначала я увиделся с Фитчем. Тот приветствовал меня с мрачным энтузиазмом.

— Дела на экспортном рынке обстоят не лучшим образом, — сказал он. — Не успели мы найти дельного человека для нашего отделения в Милане, и тут такое!.. Это выше моего понимания, Марлоу. Мы пользовались специальным фондом с самого начала нашей деятельности там. У Фернинга не было проблем. Думаю, какая-то новая метла. Мы ужасно волновались за вас. Трудно было выбраться?

— Не очень просто, потому что в полиции отобрали мой паспорт. Я поехал в сторону Югославии и тайком перебрался через границу.

— Сомневаюсь, что итальянцы смогут отказаться от контрактов с нами, если даже очень захотят. Через пару дней Пелчер поедет в Милан, чтобы все прояснить. Тут у нас все в порядке, за исключением экспортного отдела, — мрачно прибавил Фитч. — Мы стали строить фабрики-тени, легко переводящиеся с мирного производства на военное. Пелчер очень доволен.

— Что он думает об истории в Милане?

— Говорит, превратности войны. Емкая фраза, правда? Кроме фабрик-теней, Пелчера радует еще одно обстоятельство: в основание своей новой клюшки для гольфа он вмонтировал уровень и думает, что это поможет довести его гандикап до восемнадцати. Надеется сэкономить по удару на каждой лунке. Я сказал ему, что даже если королевский клуб Сент-Андруса даст разрешение, смотреть нужно на мяч, а не на клюшку. Некоторым не суждено стать настоящими игроками в гольф.