– Миссис Эсдэйл в доме, – повторила она, глядя на него снизу вверх глазами, в которых читалось нечто среднее между настороженностью и радостью.

– Я пришел не к миссис Эсдэйл, – ответил он, не теряя сдержанности и строгости. – Я искал вас.

– Это большая честь для меня, – с едва заметным ирландским акцентом произнесла она. – Чем же студентка может помочь профессору?

– Свои академические обязанности на сегодня я уже выполнил. Возьмите меня за руку, давайте пройдемся на солнце. Неудивительно, что восточные народы обожествляют Солнце. Это ведь величайшая благодатная сила природы… Защищающая человека от холода, бесплодия и всего, что ему противно. Что вы читаете?

– «Вещество и жизнь» Хейла.

Профессор удивленно поднял брови.

– Хейла? – переспросил он, а потом повторил шепотом: – Хейла!

– А вы не согласны с его взглядами?

– Это не я с ним не согласен. Я всего лишь монада, вещь, которая не имеет никакого значения. Дело в том, что развитие современной мысли высшего порядка идет в другом направлении. Он доказывает недоказуемое. Хейл – прекрасный наблюдатель, но слабый мыслитель. Я бы не советовал вам делать какие-либо выводы на основании суждений Хейла.

– Теперь мне придется прочитать «Хронику природы», чтобы остановить его пагубное влияние, – сказала миссис О’Джеймс и мягко рассмеялась.

«Хроника природы» была одной из множества книг, в которых профессор Эйнсли Грэй развивал доктрины научного агностицизма.

– Это несовершенная работа, – сказал он. – Не могу вам ее рекомендовать. Обратитесь лучше к признанным сочинениям моих старших и более красноречивых коллег. Они написаны более простым языком, да и убедительнее.

На этом разговор ненадолго прекратился, хотя они продолжали прогуливаться по зеленому бархатному газону, залитому жизнерадостным солнцем.

– Вы думали над тем, о чем я вам говорил вчера? – наконец заговорил ученый. Леди ничего не ответила, только опустила глаза и слегка отвернула лицо. – Я, конечно, не хочу вас торопить, – продолжил он. – Я же знаю, такие вопросы нельзя решать поспешно. Я и сам много думал, прежде чем решиться сделать такое предложение. Я – человек, не склонный к излишней чувствительности, но рядом с вами я испытываю тот зов эволюционного инстинкта, который заставляет один пол ощущать влечение к противоположному.

– Значит, вы верите в любовь? – спросила она и подняла на него глаза, в которых блеснули быстрые искорки.

– Мне приходится верить.

– И в то же время отрицаете существование души?

– Насколько эти вопросы духовны и насколько материальны, науке еще только предстоит решить, – сдержанно произнес профессор. – Может оказаться, что физической основой как любви, так и жизни является протоплазма.

– Ну что ж вы все об одном и том же! – воскликнула она. – Вы и любовь низводите до уровня физики.

– Или физику возвожу до уровня любви.

– О, это уже гораздо лучше, – весело рассмеялась она. – Нет, правда, это очень мило и выставляет науку совсем в другом свете.

Глаза ее загорелись, она уверенно и очаровательно дернула головкой с видом женщины, которая считает себя хозяйкой положения.

– У меня есть основания полагать, – сказал профессор, – что то место, которое я занимаю здесь, всего лишь веха на пути к гораздо более широкой арене научной деятельности. Но даже эта должность приносит мне приблизительно полторы тысячи фунтов в год. К тому же мои книги дают мне еще несколько сотен. Поэтому я вполне мог бы обеспечить вас теми удобствами, к которым вы привыкли. Это то, что касается финансового вопроса. По поводу себя и своего здоровья могу сказать, что я ни разу в жизни ничем не болел, если не считать легких приступов цефалгии, вызванных слишком продолжительным напряжением мыслительных центров мозга. Ни у отца, ни у матери не было никаких признаков предрасположенности к каким бы то ни было заболеваниям, но я не стану скрывать, что у моего деда был нарушен обмен веществ, что вызвало поражение суставов.

– Это какая-то серьезная болезнь? – удивленно подняла брови миссис О’Джеймс.

– Это подагра.

– Всего лишь? А прозвучало довольно устрашающе.

– Это, конечно, неприятно, но я надеюсь, что его заболевание не передалось мне по наследству. Все это я рассказал вам, потому что, принимая решение, вы должны учесть эти факторы. Могу ли я теперь спросить, согласны ли вы принять мое предложение?

Он остановился и устремил на нее прямой выжидательный взгляд.

Весь вид миссис О’Джеймс говорил о том, что в душе ее происходит борьба. Она опустила глаза, поводила носком туфельки по траве, стала теребить пальцами цепочку на поясе с ключами и брелоками. Потом неожиданным порывистым жестом, словно решившись на безрассудство, протянула руку спутнику.

– Я принимаю ваше предложение, – твердо произнесла она с такой интонацией, будто отреклась от чего-то.

Осененные тенью боярышника, они стояли и смотрели друг другу в глаза. Профессор торжественно наклонился и припал к затянутым в перчатку пальцам.

– Я надеюсь, что у вас никогда не будет причин пожалеть о своем решении, – сказал он.

– Надеюсь, что и у вас их не будет, – воскликнула она, дыша всей грудью.

В глазах у нее появились слезы, губы задрожали от нахлынувшего сильного чувства.

– Давайте снова выйдем на свет, – предложил он. – Солнечный свет – превосходное тонизирующее средство. Вы взволнованы. Волнение – это всего лишь небольшой избыточный прилив крови к продолговатому мозгу и варолиевому мосту. Знаете, чтобы успокоиться, достаточно описать чувства и душевные переживания научными терминами. Так ты чувствуешь, что у тебя под ногами – незыблемая основа из точных, проверенных фактов.

– Но это же ужасно неромантично, – сказала миссис О’Джеймс с былым блеском в глазах.

– Романтика – это продукт воображения и невежественности. Там, куда простирается холодный чистый свет науки, к счастью, романтике нет места.

– Но разве любовь и романтика – это не одно и то же? – спросила она.

– Вовсе нет. Любовь уже перестала быть достоянием поэтов, теперь она находится в руках ученых. И может выясниться, что любовь – одна из великих космических элементарных сил. Когда атом водорода притягивает к себе атом хлора, чтобы образовать идеальную по своему строению молекулу соляной кислоты, сила, которая заставляет его это делать, может иметь по существу ту же самую природу, что и сила, влекущая меня к вам. Притяжение и отталкивание – вот главные силы. Сейчас я испытываю притяжение.

– А вот и отталкивание, – произнесла миссис О’Джеймс, увидев, что через газон к ним направляется невысокая полная женщина с румяным лицом. – Как хорошо, что вы вышли, миссис Эсдэйл. К нам заехал профессор Грэй.

– Здравствуйте, профессор, – поздоровалась вновь прибывшая с некоторым оттенком церемонности в голосе. – Вы поступили очень разумно, решив остаться на улице, сегодня ведь такой славный день. Погода просто божественная, не правда ли?

– Да, погода отменная, – подтвердил профессор.

– Прислушайтесь!.. – Миссис Эсдэйл подняла палец и выдержала многозначительную паузу. – Слышите, как ветер шумит в ветвях деревьев? Это природа поет колыбельную. Вам, профессор Грэй, никогда не приходило в голову, что так могут шептаться ангелы?

– Нет, подобная мысль меня не посещала, мадам.

– Ах, профессор, я не перестаю утверждать, что у вас есть лишь один недостаток – непонимание глубинного значения природы. Если позволите, отсутствие воображения. Разве у вас не замирает сердце, когда вы слышите пение дрозда?

– Признаюсь, ничего подобного со мной не происходит, миссис Эсдэйл.

– Разве вы не видите, насколько прекрасен цвет листвы? Посмотрите, сколько в нем оттенков зеленого!

– Хлорофилл, – пробормотал профессор.

– Наука – ужасно прозаичная вещь. Ученые только тем и заняты, что препарируют и систематизируют, не видя великого за малым. Вы ведь, профессор Грэй, придерживаетесь невысокого мнения о женском уме, не так ли? Я, кажется, слышала, как вы говорили нечто подобное.

– Это просто вопрос физики. – Профессор прикрыл глаза и пожал плечами. – В среднем женский головной мозг весит на две унции меньше мужского. Хотя, несомненно, есть и исключения. Природа допускает отклонения.

– Но то, что тяжелее, не всегда крепче, – рассмеялась миссис О’Джеймс. – Разве в науке нет закона компенсации? Разве мы не можем надеяться, что недостаток количества компенсируется качеством?

– Не думаю, – серьезно произнес профессор. – Но, я слышу, бьют в гонг, вам пора обедать. Нет, благодарю вас, миссис Эсдэйл, я не могу остаться. Меня ждет карета. До свидания. До свидания, миссис О’Джеймс.

Приподняв на прощание шляпу, он неторопливо пошел к калитке.

– У него совершенно нет вкуса, – констатировала миссис Эсдэйл. – Он не видит красоты.

– Напротив, – капризно вздернув подбородок, возразила миссис О’Джеймс. – Он только что сделал мне предложение.


Как только профессор Эйнсон Грэй ступил на порог своего дома, входная дверь отворилась, и ему навстречу быстро вышел мужчина в щегольском костюме. У него был желтоватый цвет лица, темные глаза-бусинки и короткая черная бородка, которая придавала ему воинственный вид. Напряженная умственная работа оставила на его лице свой отпечаток, но движения его были быстрыми, уверенными, как у человека, который еще не распрощался с юностью.

– О, да мне везет! – воскликнул он. – Я вас искал.

– Что ж, тогда проходите в библиотеку, – ответил профессор. – Придется вам остаться и пообедать с нами.

Мужчины прошли в прихожую, оттуда профессор направился в свой личный кабинет и жестом пригласил гостя сесть в кресло.

– Надеюсь, у вас все получилось, О’Бриен, – сказал он. – Мне бы не хотелось, чтобы мне пришлось в чем-то убеждать свою сестру Аду, но я уже дал ей понять, что в качестве зятя я больше всего был бы рад видеть своего лучшего ученика, автора «Критических суждений о желчных пигментах со специальными положениями, относящимися к уробилину».