Принявшись изучать адрес, написанный на пакете, я обратил внимание, что там было указано «Мисс С. Кушинг». Если бы послание было адресовано старшей из сестер, его подписали бы, конечно же, «Мисс Кушинг». Поэтому, несмотря на то что ее инициал тоже «С.», посылка могла предназначаться и ее сестре, и в таком случае все дело принимало новый оборот. Чтобы в этом разобраться, я и вернулся в дом. Я как раз собирался заверить мисс Кушинг, что произошла ошибка, когда, как вы, очевидно, заметили, внезапно замолчал. Дело в том, что я увидел нечто такое, что порядком удивило меня и в то же время значительно сузило поле наших поисков.

Ватсон, вы, как медик, должны знать, что у людей уши отличаются больше, чем любая другая часть тела. У каждого человека уши, как правило, имеют свою уникальную и неповторимую форму. В «Антропологическом журнале»[14] в прошлом году вышло две моих небольших статьи на эту тему. Поэтому уши из коробки я рассматривал глазами специалиста, замечая все анатомические особенности. Представьте себе мое удивление, когда при взгляде на мисс Кушинг я вдруг увидел, что ее ухо соответствовало тому женскому уху, которое я только что видел в коробке. Совпадение исключалось. Такая же укороченная раковина, такой же широкий контур верхней части мочки, такой же изгиб внутреннего хряща. По всем показателям совпадение было полным.

Далее мы выяснили, что ее сестру зовут Сара и что до недавнего времени они жили по одному адресу, поэтому стало понятно, как могла произойти эта ошибка и кому предназначалась посылка. Потом мы узнали о существовании стюарда, мужа третьей из сестер, и о том, что он был настолько близко знаком с мисс Сарой, что она даже переехала в Ливерпуль, чтобы быть ближе к Браунерам, хотя впоследствии между ними что-то произошло и они расстались. Из-за этой ссоры они не поддерживали отношений несколько месяцев, и, следовательно, если бы Браунер решил что-нибудь послать мисс Саре, он бы отправил это на ее старый адрес.

Тут дело начало проясняться. Нам стало известно о существовании вспыльчивого молодого стюарда, человека страстного (вспомните, что он отказался от очень выгодной должности ради того, чтобы быть ближе к жене) и страдающего периодическими запоями. Появились основания предполагать, что жертвой стала его жена и что вместе с ней был убит мужчина, предположительно моряк. Естественно, первым делом напрашивалась мысль о том, что мотивом преступления послужила ревность. Но зачем посылать мисс Саре Кушинг доказательства совершенного злодеяния? Возможно, причина в том, что, живя в Ливерпуле, она каким-то образом участвовала в событиях, которые привели к такой трагической развязке. Суда, курсирующие по этой линии, заходят в Белфаст, Дублин и Уотерфорд[15]. Значит, если предположить, что, сделав свое дело, Браунер сразу же поднялся на борт парохода «Майский день», то Белфаст – первое место, откуда он мог выслать свою страшную посылку.

На данном этапе представлялось возможным и другое объяснение происшедшего, и, хоть оно и казалось мне слишком маловероятным, я все же хотел его проверить, прежде чем идти дальше. Какой-нибудь отвергнутый любовник мог убить мистера и миссис Браунер, и мужское ухо могло принадлежать мужу. Против этой версии существовало множество серьезных возражений, но все же она была допустима. Поэтому я послал телеграмму своему другу Элгару из полицейского управления Ливерпуля и попросил его проверить, дома ли миссис Браунер и значится ли мистер Браунер в списке команды «Майского дня». После этого мы с вами отправились в Воллингтон нанести визит мисс Саре.

Мне это было нужно в первую очередь для того, чтобы увидеть, насколько фамильное сходство ушей отразилось на ней. Ну, кроме того, она могла дать нам очень важную информацию, но на этот счет я не обольщался. Понимаете, о том, что произошло, мисс Сара Кушинг должна была узнать еще вчера, поскольку весь Кройдон уже гудит от слухов. Она – единственный человек, который знает, кому на самом деле предназначалась посылка, и если бы ей хотелось помочь правосудию, она бы уже обратилась в полицию. В любом случае мы должны были повидаться с ней, поэтому и поехали в Воллингтон. Мы узнали, что весть о посылке, которая совпала по времени с ее болезнью, произвела на нее такое впечатление, что она слегла с нервным расстройством. Это окончательно доказало, что она полностью понимает значение послания, хотя нам и придется подождать некоторое время, чтобы получить от нее хоть какую-то помощь.

Впрочем, на самом деле мы вполне могли обойтись и без нее. Ответы на все вопросы уже дожидались нас в полицейском участке, куда Элгар прислал их по моей просьбе. Его телеграмма прояснила все. Дом миссис Браунер закрыт уже больше трех дней, и соседи предполагали, что она уехала на юг к родственникам. В пароходной компании выяснилось, что Браунер уплыл из Ливерпуля на борту парохода «Майский день». Я подсчитал, что завтра вечером он войдет в устье Темзы. Там Браунера уже будет ждать тупоголовый, но решительный Лестрейд, и я не сомневаюсь, что после их встречи мы будем знать все недостающие подробности.

И Шерлок Холмс не был разочарован в своих ожиданиях. Через два дня он получил увесистый конверт, в котором содержалась короткая записка от инспектора и напечатанный на машинке документ на несколько страниц.

– Лестрейд взял его, – сказал Холмс, подняв на меня глаза. – Вам, возможно, будет интересно узнать, что он пишет.

«Дорогой мистер Холмс, в соответствии с тем планом, который мы составили, чтобы проверить нашу версию (как вам нравится это «мы», Ватсон?), вчера в шесть вечера я направился в Альберт-док[16] и поднялся на пароход «Майский день», принадлежащий «Ливерпульско-дублинско-лондонской пароходной компании». На мой вопрос мне ответили, что на борту действительно находится стюард по имени Джеймс Браунер, но во время плавания он вел себя так странно, что капитан вынужден был освободить его от исполняемых им обязанностей. Я спустился в кубрик и увидел, что он сидит на сундуке, закрыв лицо руками, и качается взад-вперед. Это крепкий и сильный парень, без бороды и усов, очень смуглый… В общем, похож на Элдриджа, который помогал нам в деле о фальшивой прачечной. Узнав, зачем я к нему пришел, он вскочил, и я уже поднес к губам свисток, чтобы призвать на помощь ребят из речной полиции, которые ждали меня за дверью, но он лишь спокойно протянул руки, чтобы я надел на него наручники. Мы доставили его в участок вместе с его сундуком, в котором думали найти какие-нибудь вещественные доказательства, однако в сундуке не оказалось ничего, кроме большого острого ножа, такого, какой есть почти у каждого моряка. Впрочем, других доказательств нам и не потребовалось, потому что в участке, когда его привели на допрос, он попросил разрешения сделать заявление, которое, конечно же, наш стенографист записал слово в слово. Мы напечатали три экземпляра его признания, один из которых я и направляю вам. Дело, как я и предполагал с самого начала, оказалось чрезвычайно простым, но все же я благодарен Вам за помощь в расследовании.

С уважением, искренне Ваш, Д. Лестрейд».

– Гм! Дело и впрямь оказалось очень простым, – заметил Холмс. – Хотя, помнится, когда Лестрейд обратился ко мне за помощью, оно ему таким не представлялось. Впрочем, давайте лучше почитаем, что обо всем этом рассказал сам Джим Браунер. Это его заявление, сделанное инспектору Монтгомери в Шедуэллском[17] полицейском участке. Нам повезло, что запись велась дословно.

«Хочу ли я что-нибудь сказать? Да, хочу. Я много чего хочу сказать. Я хочу во всем признаться. Повесить меня или отпустить – решать вам, да только мне все равно, что вы там решите. Знаете, после того, что я сотворил, я ведь не спал ни минуты, и думаю, что уже никогда не смогу заснуть до тех пор, пока глаза мои не закроются навеки. Я ведь все время вижу ее лицо. Иногда я вижу и его, но чаще всего ее. Они меня не отпускают, кто-то из них все время находится рядом. Он хмурится, но у нее выражение скорее удивленное. Бедная белая овечка, конечно же, она удивилась, когда увидела смерть в глазах, в которых почти никогда раньше не видела ничего, кроме любви.

Это Сара во всем виновата, будь она проклята, чтоб ей сгнить заживо! Нет, я себя не выгораживаю, я же опять пить начал, как скотина. Но она бы простила меня, я знаю, мы бы с ней притерлись, как трос с блоком, если бы эта женщина не встала между нами. Сара Кушинг любила меня… Из-за этого все и случилось… Любила, пока вся любовь ее не превратилась в яд и ненависть, когда она поняла, что отпечаток ножки моей женушки в дорожной грязи для меня значил больше, чем все ее тело и душа.

Их было три сестры. Старшая – обычная женщина, средняя – дьяволица, а младшая – ангел. Саре было тридцать три, а Мэри – двадцать девять, когда я женился на ней. Мы были счастливы, когда стали жить вместе, и во всем Ливерпуле не было лучше женщины, чем моя Мэри. А потом мы пригласили Сару пожить у нас недельку. Неделя превратилась в месяц, одно за другое, и она как бы стала частью нашей семьи. Я ведь тогда не пил. Мы понемножку откладывали деньги, и все было прекрасно и замечательно. Кто бы мог подумать, чем все это закончится, разве можно было такое предположить?

Я почти все выходные проводил дома, а если судно задерживали для погрузки, то, случалось, что свободной у меня оказывалась целая неделя, так что свояченицу свою Сару я видел очень часто. Она высокая, красивая женщина, жгучая брюнетка, горячая, гордая, а глаза у нее горят, будто там кто искры из кремня высекает. Но, когда рядом была Мэри, я о ней даже и не думал, клянусь, и если я вру, гореть мне в аду вовеки!

Иногда я замечал, что она как-то уж слишком настойчиво зовет меня на прогулку или норовит остаться со мной наедине, только сильно я об этом не задумывался. Но однажды глаза мои открылись. Я вернулся из очередного плавания и пришел домой вечером. Жены не было, зато дома была Сара. «Где Мэри?» – спросил я. – «Она пошла какие-то счета оплатить». – Мне очень не терпелось ее увидеть, поэтому я принялся ходить туда-сюда по комнате. – «Джим, неужели ты не можешь побыть счастливым без Мэри хоть пять минут? – говорит она. – Мне даже как-то обидно, что я тебе настолько неприятна, что ты и такое короткое время не хочешь побыть со мной». – «Ну что ты придумываешь, девочка моя», – сказал я и протянул к ней руку, просто так, чтобы успокоить, но она тут же схватила ее обеими руками, и я почувствовал, что они у нее горят как огонь. Я посмотрел ей в глаза и сразу понял все. Тогда я отдернул руку и нахмурился. Она подошла ко мне, немного постояла молча, потом потрепала меня по плечу. «Успокойся, старина Джим!» – сказала она каким-то насмешливым голосом, рассмеялась и выбежала из комнаты.