– Я следил за вами.

– Но я никого не видел.

– Я знаю. Так и должно быть, когда слежу я. Той ночью у себя в коттедже вы не спали и составили некий план, к выполнению которого приступили с самого утра. Как только рассвело, вы вышли из дому, подошли к груде красноватых камешков, которые лежат у вашей калитки, и набили ими карман. – При этих словах Стерндейл вздрогнул и изумленно уставился на Холмса. – Затем вы быстрым шагом прошли милю, которая отделяет вас от дома священника. Могу заметить, что вы были в тех же теннисных туфлях с ребристой подошвой, которые и сейчас на вас. У дома священника вы прошли через сад, перелезли через живую изгородь и оказались под окнами снимавшего там комнаты Тридженниса. Было уже светло, но в доме все еще спали. Вы достали несколько камешков из кармана и бросили в верхнее окно.

Стерндейл вскочил.

– Вы сущий дьявол! – вскричал он.

Холмс улыбнулся этому комплименту.

– Вам пришлось бросить две, возможно, три пригоршни, прежде чем квартирант подошел к окну и вы знаком пригласили его спуститься. Он торопливо оделся и вышел в свою гостиную. Вы попали в дом через окно. Разговор ваш не был долгим. Во время него вы расхаживали по комнате, потом выбрались из дома и закрыли за собой окно. Постояли какое-то время на газоне, куря сигару и наблюдая за тем, что происходило в комнате. Наконец, когда Тридженнис умер, ушли к себе той же дорогой. А теперь, доктор Стерндейл, ответьте мне на вопрос, как вы объясните такое поведение, какие у вас были причины поступить подобным образом? Если начнете изворачиваться или юлить, я вам обещаю, что передам это дело в другие руки.

Лицо нашего гостя сделалось пепельно-серым, пока он слушал своего обвинителя. Теперь же он уткнул лицо в ладони и просидел так несколько минут. Потом неожиданным быстрым движением он достал из нагрудного кармана фотографию и бросил на дощатый столик, за которым мы сидели.

– Вот мои причины, – сказал он.

Это был портрет очень красивой женщины. Холмс склонился над карточкой.

– Брэнда Тридженнис, – сказал он.

– Да, Брэнда Тридженнис, – повторил наш гость. – Много лет я любил ее. Много лет она любила меня. Это и есть та интересующая всех причина моего корнуоллского затворничества. Благодаря этому я имел возможность находиться рядом с единственным человеком, который был дорог мне. Я не мог жениться на ней, потому что у меня есть жена, которая давным-давно ушла от меня, но с которой нелепые английские законы не позволяют мне развестись. Брэнда ждала годы. Я ждал годы. И вот чего мы дождались!

Его могучее тело содрогнулось, когда он громко всхлипнул. Потом Стерндейл схватил себя за горло под пестрой бородой, с усилием заставил себя успокоиться и продолжил:

– Священник все знал. Мы доверились ему. Он подтвердит вам, что она была ангелом, спустившимся на землю. Вот почему он послал мне телеграмму, и я вернулся. Какое мне дело до моего багажа или до Африки, если я узнал, что мою любимую постигла такая участь! Вот вам ответ на ваш вопрос, мистер Холмс.

– Продолжайте, – коротко отозвался мой друг.

Доктор Стерндейл достал из кармана бумажный пакет и положил его на стол. На конверте было написано: «Radix pedis diabolic», под этими словами стоял красный значок яда. Он придвинул конверт ко мне.

– По-моему, вы врач, сэр. Вам знаком этот препарат?

– «Корень дьяволовой ноги»! Нет, никогда о таком не слышал.

– Но это не говорит о том, что у вас плохие познания в медицине, – сказал он, – потому что, насколько я знаю, во всей Европе есть еще лишь один образец этого вещества, он хранится в лаборатории в Буде[52]. До сих пор он не известен в фармакопее, и в литературе по токсикологии о нем не пишут. Сам по себе корень имеет форму ноги, наполовину человеческой, наполовину козлиной, отсюда и такое странное название, которое дал ему открывший его миссионер-ботаник. В некоторых районах Западной Африки колдуны-знахари используют его как церемониальный яд, рецепт приготовления которого они хранят в тайне. Этот образец я раздобыл при очень необычных обстоятельствах в месте под названием Убанги.

С этими словами он раскрыл конверт и показал нам его содержимое: щепотку красновато-коричневого порошка, похожего на нюхательный табак.

– Дальше, сэр, – приказал Холмс.

– Я расскажу вам, как все было, мистер Холмс, потому что вам уже и так известно столько, что в моих интересах, чтобы вы узнали все. Я уже объяснил, в каких отношениях я состоял с семьей Тридженнисов. Ради сестры я завел дружбу и с братьями. Они когда-то поссорились из-за денег, из-за чего этот человек, Мортимер, стал жить отдельно от остальных. Но говорили, что дело это уже давным-давно уладилось, в конце концов я познакомился и с ним. Это был хитрый, скрытный и лицемерный человек. У меня не раз возникали подозрения на его счет, но повода вступать в открытую вражду не было.

Однажды, пару недель назад, он заглянул в мой коттедж, и я показал ему кое-что из своих африканских редкостей. Среди прочего и этот порошок. Разумеется, я рассказал ему о его странных свойствах, о том, что он стимулирует те участки мозга, которые отвечают за чувства и страх, и о том, что те несчастные дикари, которым шаман их племени давал этот ядовитый порошок, либо сходили с ума, либо умирали. Кроме того, я еще сказал, что вся европейская наука не смогла бы обнаружить действие порошка. Как ему удалось заполучить его, я не знаю, потому что в своей комнате я не оставлял его одного ни на секунду. Должно быть, он улучил минуту, когда я открывал шкафы или наклонялся над коробками, и взял какое-то количество порошка дьяволовой ноги. Хорошо помню, как он начал меня расспрашивать о количестве порошка и времени, необходимом для того, чтобы он начал действовать, но я тогда и представить себе не мог, почему его это так заинтересовало.

О том случае я вскоре забыл и вспомнил лишь тогда, когда в Плимуте меня догнала телеграмма священника. Этот негодяй надеялся, что к тому времени я буду уже в море, а потом еще несколько лет проведу в Африке. Но я сразу вернулся. Мне не нужно было знать всех подробностей дела, чтобы понять, что кто-то использовал мой яд. К вам я пришел на всякий случай, удостовериться, что других версий нет. Но их и не могло быть. Я не сомневался, что убийцей был Мортимер Тридженнис и что преступление это он совершил из-за денег, наверное, надеясь, что, если остальные члены семьи будут признаны сумасшедшими, он окажется единственным владельцем всего их имущества. Он пустил в ход порошок дьяволовой ноги, чем лишил рассудка двух братьев и убил сестру Брэнду, единственного человека, которого я когда-либо любил и который когда-либо любил меня. Это преступление. Каким должно было быть его наказание?

Мне что, следовало обратиться к закону? Разве у меня были доказательства? Я совершенно уверен в том, что он виновен, но смог бы я заставить поверить в такую фантастическую историю сельских присяжных? Не знаю, но я должен был что-то сделать. Сердце мое требовало мести. Я вам уже говорил, мистер Холмс, что провел большую часть своей жизни там, где нет законов, и в конце концов сам стал устанавливать себе законы. Так произошло и сейчас. Я решил, что судьба, на которую он обрек других, должна постичь и его самого. Если бы не это, я убил бы его своими собственными руками. Во всей Англии нет сейчас человека, который ценил бы свою жизнь меньше, чем я ценю свою.

Теперь вы знаете все. Остальное вам и так известно. Как вы и говорили, я действительно после бессонной ночи вышел чуть свет из коттеджа. Подумав о том, что его трудно будет разбудить, я взял немного гравия из той кучи, которую вы упоминали, чтобы бросить несколько камешков в его окно. Он спустился и впустил меня в дом через окно своей гостиной. Я предъявил ему обвинение и сказал, что пришел к нему и как судья, и как палач. Этот мерзавец скрючился в кресле от ужаса, когда увидел мой револьвер. Я зажег лампу, насыпал в нее порошок, сам вылез через окно, закрыл его за собой и встал рядом с ним с револьвером в руке, готовый исполнить свое обещание пристрелить его, если он попытается выйти из комнаты. Через пять минут он умер. Боже мой, как он умирал! Но сердце мое было тверже кремня, потому что муки его были не страшнее тех, которые до него испытала моя любимая. Вот мой рассказ, мистер Холмс. Возможно, если вы когда-нибудь любили женщину, вы бы на моем месте поступили так же. Как бы то ни было, я в ваших руках. Теперь решайте мою судьбу. Как я уже сказал, никто в этом мире не боится смерти меньше, чем я.

Холмс какое-то время сидел молча.

– Что вы собирались делать дальше? – наконец спросил он.

– Я собирался навсегда уехать в Центральную Африку. Моя работа там закончена лишь наполовину.

– Поезжайте и доведите ее до конца, – сказал Холмс. – Я не чувствую себя вправе задерживать вас.

Доктор Стерндейл поднялся во весь свой гигантский рост, поклонился и вышел из беседки. Холмс закурил трубку и передал мне свой кисет.

– Немного неядовитого аромата нам не повредит, – сказал он. – Думаю, вы согласитесь, Ватсон, что это не то дело, куда нам нужно вмешаться. Расследование наше было независимым, поэтому и действия будут такими же. Вы не считаете этого человека преступником?

– Конечно же, нет.

– Я никогда не любил, Ватсон, но, если бы это случилось и женщину, которую я бы любил, постигла такая участь, я бы, наверное, поступил так же, как наш не признающий законов охотник на львов. Кто знает? Что ж, Ватсон, вы достаточно умны, и мне не требуется объяснять и без того очевидное. Конечно же, гравий на подоконнике стал для меня отправной точкой. Ничего подобного в саду священника не было, он явно был принесен из другого места. Только после того, как мое внимание привлек к себе доктор Стерндейл и его коттедж, я нашел подобный материал. Лампа, горящая днем, и остатки порошка на ней стали лишь случайным удачным дополнением к тому, что и без того уже было достаточно ясно. Ну, а теперь, мой дорогой Ватсон, я думаю, мы можем выбросить это дело из головы и с новыми силами вернуться к изучению халдейских корней, которые, вне всякого сомнения, прослеживаются в корнийской ветви великой кельтской группы.