— Судя по вашим словам, нам вполне достаточно троих,— сказал Савари,— я лично никогда не взял бы больше. Вы говорите, что у вас есть еще один друг, какой-то лейтенант?

— Лейтенант гусарского полка из Бершени, Жерар!

— Тем лучше! В Великой армии мало таких хороших, исполнительных офицеров, как Жерар! Я думаю, что мы трое сможем выполнить возложенную на нас миссию.

— Я в вашем распоряжении!

— Потрудитесь сообщить нам: где же находится Туссак?

— Он скрывается на Красной Мельнице!

— Мы обыскали там всё, и уверяю вас, что его там нет.

— Когда вы произвели там обыск?

— Два дня тому назад.

— Следовательно, он поселился там после. Я знаю его возлюбленную Жанну Порталь; я следила за нею в течение шести дней. В эту ночь я заметила, что она тихонько пробиралась к Красной Мельнице с корзиной вина и фруктов. Всё утро она внимательно приглядывалась к прохожим, и я видела, что при проходе солдата на ее лице мелькнуло выражение ужаса. Я так уверена в том, что Туссак на мельнице, как будто я видела его своими собственными глазами.

— В таком случае не будем терять ни минуты! — вскричал Савари. 

— Если он может рассчитывать найти лодку на берегу, то, несомненно, с наступлением темноты он сделает попытку бежать в Англию. С мельницы хорошо видны все окрестности, и мадемуазель права, полагая, что вид солдат заставит его лишь скорее убежать!

— Что же тогда мы будем делать? — спросил я.

— Через час вы явитесь к нам в той же одежде, как вы есть, к южному въезду в лагерь. Вы будете путешественником, едущим по большой дороге. А я увижу Жерара, и мы сговоримся с ним относительно переодевания. Берите ваши револьверы, потому что нам придется иметь дело с самым опасным человеком по Франции! Мы предоставим в ваше распоряжение лошадь.

Последние лучи заходящего солнца окрашивали в пурпур белые меловые утесы, которые так часто встречаются на северных берегах Франции. Когда через час после нашего разговора я вышел к южным воротам лагеря, я был удивлен, не найдя на условленном месте моих друзей. Только у дороги высокий человек, одетый в синий сюртук с металлическими пуговицами, похожий по внешности на бедного сельского фермера, подтягивал подпруги на чудной вороной лошади; несколько поодаль от него молодой конюх в выжидающей позе держал уздечки двух других лошадей. Только узнав в одной из лошадей ту, на которой я приехал из Гросбуа, я догадался, в чем дело, и ответил улыбкой на приветливую улыбку молодого конюха, а в фермере в широкой шляпе тотчас же узнал Савари.

— Я думаю, что мы можем отправиться в путь, не возбуждая ни в ком подозрения,— сказал он. — Вы должны слегка сгорбиться, Жерар! Ну, а теперь трогаемся, а то, пожалуй, будет уже слишком поздно!

В моей жизни было много всяких приключений, но это последнее стоит выше всех. Я вспомнил, глядя на воду, туманные берега Англии с чередующимися на них сонными деревушками, жужжание пчел, звон колоколов в воскресные дни, широкие и длинные улицы Эшфорда с их красными кирпичными домиками, кабаками с кричащими вывесками. Большая часть моей жизни мирно протекла в этой обстановке, а теперь я чувствовал под собою бешеную горячую лошадь; два заряженных пистолета висели у меня за поясом; наконец, само поручение, от исполнения которого могла измениться вся моя жизнь; мое будущее зависело теперь от того, удастся или нет арестовать самого опасного заговорщика.

Припоминая свою молодость, оглядываясь теперь на все опасности, которые грозили мне, все превратности судьбы, я всегда яснее всего себе представляю этот вечер и бешеную скачку по извилистой проселочной дороге. Это приключение настолько врезалось в мою память, что я как сейчас представляю себе все малейшие детали. Мне кажется, что я вижу даже комки грязи, отскакивавшие от подков лошадей во время бешеной скачки.

Выбравшись из лагеря на дорогу, мы поехали краем ужасного соляного болота. Мы постепенно углублялись внутрь страны, проезжая через обширные пространства, заросшие папоротником и кустами терновника, пока наконец слева от нас не показались родные башни Гросбуа. Тогда по команде Савари мы свернули направо и поехали по ограниченной с обеих сторон холмами дороге.

Вскоре в промежутках между двумя холмами мелькнули крылья ветряной мельницы, верхнее оконце которой, отражая в себе солнечные лучи, алело, словно залитое кровью. Около входа стояла распряженная телега, наполненная мешками с хлебом; невдалеке щипала траву лошадь.

Пока мы наблюдали всё это, на одном из холмов появилась женщина, осторожно оглянулась по сторонам, держа над глазами руку в виде козырька. 

— Взгляни-ка,— взволнованно прошептал Савари. — Несомненно, он здесь, потому что иначе к чему нужны такие предосторожности? Объедем кругом этот холм, чтобы не дать им возможности увидать нас, прежде чем мы будем у дверей мельницы.

— Но мы можем быстро доскакать, если поедем напрямик,— сказал я.

— Здесь слишком неровная местность, так что безопаснее сделать крюк. Тем более, что пока мы едем по дороге, они примут нас за обыкновенных путешественников.

Мы продолжали ехать с самым невозмутимым видом, но чье-то резкое восклицание внезапно заставило нас обернуться. Та же женщина стояла у дороги и следила за нами с лицом, на котором ясно отражалось подозрение. Я догадался, что военная посадка моих спутников обратила ее опасения в уверенность. В один миг она сняла с себя шаль и изо всех сил принялась махать ею. Савари с проклятием пришпорил лошадь и помчался прямо к мельнице; я и Жерар последовали за ним. Мы как раз прибыли вовремя. До ворот оставалось не более ста шагов, когда какой-то человек выскочил из мельницы и торопливо огляделся по сторонам.

По черной всклокоченной бороде, по массивной фигуре с сутуловатыми плечами я сразу узнал Туссака. Один взгляд убедил его, что мы не дадим ему возможности бежать; бросившись обратно в мельницу, он с шумом захлопнул за собою тяжелую дверь.

— В окно, Жерар, в окно! — крикнул Савари.

Молодой гусар спрыгнул с седла и с ловкостью клоуна проскользнул в маленькое четырехугольное окошечко, бывшее в нижнем этаже мельницы. Через несколько минут Жерар раскрывал перед нами дверь; с его рук и лица капала кровь.

— Он убежал по лестнице,— сказал он.

— Тогда мы можем не торопиться, потому что он не может миновать наших рук,— сказал Савари, когда мы слезли с лошадей.

— Вы, кажется, испытали на себе первые изъявления восторга Туссака при виде нас? Я надеюсь, вы не опасно ранены?

— Пустячные царапины, генерал, больше ничего!

— Вот ваши пистолеты! Где же мельник?

— Я здесь,— сказал коренастый лохматый мужик, появляясь в дверях. — Что это за шум? Вы, господа, точно разбойники, врываетесь на мельницу! Я спокойно сидел за чтением газеты и курил трубку, как имею обыкновение всегда проделывать это вечером, вдруг, ни слова не говоря, человек врывается ко мне через окошко, осыпает меня осколками стекол и открывает мою дверь своим товарищам, которые ожидают снаружи. Я и так имел сегодня довольно всяких волнений со своим жильцом, а тут еще врываются целых трое!

— В вашем доме скрывается заговорщик Туссак!

— Туссак?! — крикнул мельник. — Ничего подобного. Его зовут Морис, это торговец шелком!

— Это именно тот, кого мы ищем! Мы явились к вам по приказу Императора.

У мельника так и отвисла челюсть, когда он услыхал это слова.

— Я не знаю, кто он, но за ночлег он предложил мне такую хорошую плату, что я оставил его в покое и не расспрашивал ни о чем. В наше время не приходится требовать удостоверения личности от каждого из своих постояльцев. Но если вы явились по приказу Императора, то я, конечно, не стану мешать вам. Должно отдать справедливость, этот Туссак был всё время самым спокойным жильцом; впрочем, так было до сегодняшнего утра, когда он получил письмо.

— Какое письмо? Говори правду, бездельник, не то и тебе не сдобровать!

— Это письмо принесла какая-то женщина! Я говорю вам всё, что знаю. Он точно обезумел, прочтя его. Я ужасался, слушая его речи. Он бесновался весь день, грозил убить кого-то. Я буду счастлив, когда он уберется отсюда!

— Теперь, господа, оставим здесь лошадей,— сказал Савари, обнажая саблю. — Тут нет ни одного окна, через которое он мог бы бежать. Надо убедиться, заряжены ли наши пистолеты, а там мы быстро справимся с ним!

Узкая винтовая лестница вела в маленький чердак, освещенный через щель в стене. Остатки дров и подстилка из соломы показывали, что именно здесь Туссак проводил свои дни. Но здесь его не было, так что, очевидно, он спустился по другой лестнице. Мы спустились вниз, но дальше нам преградила дорогу массивная, тяжелая дверь.

— Сдавайся, Туссак! — крикнул Савари. — Попытки бежать будут бесполезны!

Хриплый смех раздался из-за двери.

— Я никогда не сдамся! Но я хотел бы заключить с вами договор. У меня есть маленькое дельце, которое нужно обделать обязательно сегодня ночью. Если вы оставите меня теперь в покое, завтра я сам приду в лагерь, чтобы отдаться в ваши руки. Мне нужно заплатить маленький должок; я только сегодня узнал, кому именно.

— Вы просите невозможного!

— Поверьте, это избавит вас от многих волнений и неприятностей.

— Мы не можем дать такую отсрочку. Вы должны сдаться!

— Но в таком случае вам придется поработать, чтобы взять меня! — Вы не можете скрыться. Сдавайтесь! Ну-ка наляжем на дверь все трое!..

Раздался короткий сухой звук пистолетного выстрела через замочную скважину, и пуля, прожужжав у нас над головами, впилась в стену. Мы сильнее налегли на дверь; плотная и тяжелая, она обветшала от времени и скоро поддалась нашим усилиям. Мы вбежали с оружием в руках, но комната была пуста…

— Куда черт унес его? — крикнул Савари, оглядываясь. — Ведь мы в самой последней комнате, других тут нет.