Новость, видимо, все же просочилась. Ворота крематория осаждали газетчики и репортеры с телевидения. Охрана высыпала из сопровождавших нас машин, устроила свободный проезд для «роллса» и оттеснила всех зевак.

Церемонией руководил пожилой священник. Его морщинистое лицо привычно приняло скорбное выражение. Казалось, он трепещет перед миссис Харриет и благоговейно произносит слова утешения. Возможно, именно из уважения и почтения к большим деньгам заупокойная служба тянулась бесконечно долго.

Когда гроб поехал в печь, я опустился на колени. Я не произносил молитв с детского возраста, но за Лоретту я молился искренне.

Проклятый пудель начал тявкать.

Подыскивая проникновенные слова для молитвы о Лоретте, я услышал, как миссис Харриет сказала собачке:

— Тише, дорогой! Надо уважать мертвых…

Прошло еще два дня…

Я ел, сидел на балконе, читал и ждал.

На третий день, когда я сидел на балконе после завтрака, я заметил, как подкатил «роллс». Появился Джонас с чемоданом, который он сунул в багажник. Потом на крыльцо вышла миссис Харриет с пуделем на руках. Она задержалась, чтобы сказать что-то Джонасу, тот поклонился. Она села в машину, и ее увезли.

Как же я обрадовался!

В комнату неслышно вошел Маззо.

— Вы сегодня поедете в офис, — сказал он. — Наденьте маску.

Он сам подвез меня на «ягуаре» к парадному входу в офис, где охрана провела меня через толпу ожидающих репортеров. Как всегда, раздавались просительные голоса и щелкали киноаппараты.

Мы поднялись на лифте, и Маззо провел меня до офиса Фергюсона, где я увидел за письменным столом Джо Дюранта.

— Входите, Стивенс, — сказал он, кривовато улыбаясь мне. — Садитесь.

Он указал мне на стул.

Я уселся.

— Я должен поблагодарить вас за ваше превосходное представление на похоронах, — сказал Дюрант. — Я понимал, каким это было для вас мучением…

Я посчитал, что мне нечего на это ответить, и промолчал.

— Мистер Фергюсон вернулся, — продолжал Дюрант. — Вы свободны и как минимум две недели можете заниматься чем угодно. Вы показали себя весьма ценным сотрудником, мы вами весьма довольны.

— Благодарю вас, сэр, — сказал я.

Дюрант наклонился вперед и расстегнул портфель, из которого достал чек.

— Вот ваше жалованье за первый месяц, Стивенс, плюс небольшие премиальные.

Я поднялся и взял чек. Он был выписан на десять тысяч долларов.

— Благодарю вас, сэр, — повторил я, пряча чек в бумажник.

— Вы свободны. Маскарад не нужен. Вы найдете свою одежду во второй ванной комнате, дальше по коридору. Переоденьтесь. — Его недобрая улыбка чуть приподняла кончики тонких губ. — Предполагается, что из города вы не уедете. Не будете разговаривать с прессой. Ничего не расскажете о своей работе.

— Да, сэр.

— О'кей, Стивенс, бегите и хорошо проведите свободное время.

Я подошел к двери, затем остановился:

— Будьте любезны передать мистеру Фергюсону мои глубокие соболезнования по поводу смерти его жены.

Улыбка исчезла.

— О'кей, Стивенс, бегите…

Я потратил три следующих часа на приобретение гардероба. На Парадиз-бульваре имелся огромный универсальный магазин «Все для мужчин», и я решил не скупиться. Наконец, решив, что теперь у меня есть все, что требуется, я отнес пакеты в «мерседес» и поехал в свой коттедж.

Сторож у шлагбаума придирчиво посмотрел на меня, затем кивнул и поднял преграду.

Пока я ехал к своему бунгало, мне пришло в голову, что я сменил одну тюрьму на другую… Я все равно находился под наблюдением. Но меня это не трогало. У меня были деньги! И я выбрался из этого проклятого дома. У меня было свободное время, которое я постараюсь провести хорошо!

Как только я распаковал свои покупки, разложил и развесил все по местам, позвонил в фергюсоновский офис и попросил к телефону Соню Мелколм.

— Это Джерри Стивенс, — сказал я, как только услышал ее голос. — Как у вас сегодня со временем? Могли бы вы и хотели бы пообедать со мной сегодня вечером?

— С большим удовольствием! — ответила она.

Мне показалось, что это было сказано от души.

— Послушайте, Соня, я чужой в этом городе. Куда мы сможем сходить? Это должно быть действительно симпатичное место, предпочтительнее у моря. Мне только что заплатили жалованье, так что цены для меня не имеют значения.

Она рассмеялась.

— Ну…

Долгая пауза. Потом она сказала:

— Есть небольшой ресторанчик «Альбатрос» на Оушен-бульваре. Я слышала, что это нечто особенное, но дорогое.

— Звучит прекрасно! Я заеду за вами. Где вы живете?

— Нет, этого не делайте. Мы встретимся там. У меня есть машина. Мой дом трудно разыскать.

— Ни один дом не будет трудно разыскать, если в нем живет такая красивая девушка… Где он? Я имею в виду «Альбатрос»?

Она все объяснила, сказала, что будет там приблизительно в 8.30, и повесила трубку.

Я медленно положил свою на рычаг. О'кей… Значит, ей не хочется, чтобы я узнал, где она живет. Возможно, она делит квартиру с другой девушкой. Может быть, ей не нравится ее окружение. Может быть… Я пожал плечами.

По-настоящему меня интересовало только то, что мы с Соней Мелколм отправляемся обедать… Но мне было любопытно. Я попытался отыскать ее фамилию в телефонном справочнике, но ее там не было. Потом я сообразил, что она была новой секретаршей, ее могли не внести в справочник.

После ленча я отправился на пустынный пляж, поплавал, позагорал, потом опять поплавал.

Когда я улегся в тени пальмового дерева, я мысленно снова вернулся к Лоретте… Я старался не думать о ней, но ее вопль, за которым последовал этот кошмарный глухой звук падения чего-то тяжелого, преследовал меня. Я снова вспомнил похороны, священника и пуделя…

Неожиданно я почувствовал себя страшно одиноко на пустынном пляже. Будет ли мне так уж хорошо жить в этом роскошном бунгало, как я сначала вообразил? Я посмотрел на золотой песок пляжа. Я ведь привык толкаться среди людей, говорить с ними, шутить… Нет, это неожиданное одиночество, когда в голову приходят невольно мрачные мысли, меня совершенно не устраивало. Я медленно поплелся назад, в коттедж. Его пустота тоже угнетала меня. Я старался уговорить себя, что мне следует быть благодарным за то, что у меня такое роскошное жилье, но я понимал, что я себя обманываю…

Как бы все изменилось, если бы Соня согласилась разделить все это со мной.

Я понял, что влюбился в нее в ту минуту, когда впервые увидел. Если бы она была здесь, тогда, несомненно, я был бы счастлив.

Я подумал о сегодняшнем вечере. У меня не было уверенности. Вроде бы она относилась ко мне по-дружески. Может ли быть с ее стороны нечто большее, чем дружба? Ведь теперь я уже не безработный актеришка! Я был Джерри Стивенс, личный помощник одного из самых богатых людей в мире, получающий огромное жалованье…

«Что заставляет тебя думать, что она не может влюбиться в тебя?» — подумал я. Господи, если бы такое случилось!..

Почувствовав непреодолимое желание поскорее выбраться из этого одинокого жилища, я прошел в ванную, принял душ, аккуратно побрился, потом оделся в голубовато-серый костюм, который я только что купил, подобрал в тон рубашку, галстук цвета красного вина и туфли от Гуччи. Придирчиво осмотрев себя в зеркале, я решил, что выгляжу вполне элегантно.

Я решил, что поеду на Оушен-бульвар, отыщу ресторан «Альбатрос» и закажу уютный столик, где мы с Соней сможем без помех поговорить. После этого я смогу заняться обследованием города.

В тот момент, когда я выходил из бунгало, зазвонил телефон. Звонок меня испугал, потому что был неожиданным. Поколебавшись, я снял трубку.

— Да?

— Мистер Стивенс?

Мужской голос.

— Да. Кто это?

— Мистер Стивенс, я — Джек Маклин, инспектор по кадрам нашей корпорации.

Голос был мягкий, но уверенный. Этот человек привык отдавать распоряжения.

— Так?

Инспектора по кадрам были в моем представлении не слишком важными персонами.

— Как новый член нашей корпорации, мистер Стивенс, вы, пожалуй, не имели возможности ознакомиться со служебными правилами и положениями нашей корпорации.

— Я даже и не знал, что существуют служебные правила и положения, — сказал я, не скрывая скуки.

— Вот именно, мистер Стивенс… Поэтому я откладываю для вас справочник по внутреннему распорядку, он придет к вам по почте завтра утром. Я просил бы вас внимательно изучить его.

— О'кей, — сказал я, — спасибо за звонок.

— Мистер Стивенс, чтобы избавить вас от разочарования, скажу вам, что одно из наших строжайших правил запрещает членам нашей корпорации иметь какие-то личные взаимоотношения друг с другом.

— Не понимаю… — сказал я.

— Как я понимаю, вы пригласили мисс Мелколм пообедать?

— Это вас не касается! — рявкнул я.

— Мисс Мелколм тоже новый член нашего штата. Она не знала о том, что по нашим правилам строго запрещено иметь какие-либо личные отношения с другими членами нашей корпорации, — продолжал он, как будто я вообще ничего не произнес. — Это правило было ей теперь объяснено, а сейчас я объясняю это вам.

Я пришел в такую ярость, что на секунду лишился дара речи.

А спокойный голос продолжал:

— Есть еще одно правило, мистер Стивенс… Определенным людям предоставлено право пользоваться собственностью мистера Фергюсона. Например, вам предоставлен в пользование один из коттеджей мистера Фергюсона… Но приглашать к себе посетителей вы не имеете права.

— Послушайте меня! — Я почти кричал. — Я — личный помощник мистера Фергюсона! Все эти дикие правила на меня не распространяются! Я могу делать то, что мне угодно!