— И все-таки я хочу быть уверенным, что с картиной ничего не случится, — настаивал Мейсон. — Это очень важно.

— Вы все это уже говорили. Не стоит повторяться. Пластинка изнашивается.

— Я просто хотел убедиться, что вы правильно меня поняли.

— Вы говорили громко и внятно. Я слышал и в первый раз, и во второй. Не задерживайте меня и не предлагайте денег. Меня тошнит от них. — Он еще раз оглядел Деллу: — Возвращайся в любое время, лапонька. — Потом, повернувшись к Дрейку и Мейсону, сказал: — Ну, я пошел на вечеринку. Давайте проваливайте.

Они вышли в коридор. Гилберт захлопнул за собой дверь.

— Желаю повеселиться, — сказала Делла.

Он обернулся и еще раз оценивающе посмотрел на нее:

— Мы-то повеселимся. А вот ты тоже могла бы.

Он немного постоял с ними у лифта, а потом зашлепал босиком по коридору.

— Да, это талант, замечательный талант, — сказал, провожая его взглядом, Мейсон. А потом, обращаясь к Делле, спросил: — А как ты узнала, что Дюрант расплатился с ним стодолларовыми банкнотами?

— А я и не знала. Просто попробовала наугад.

— И попала в яблочко.

— Как вы думаете, эта копия висела в салоне на яхте? — спросил Дрейк.

— Нет. Они выжидали. Они собирались держать на крючке Одни и Рэнкина, пока кто-то из них не проглотил бы наживку. После того как Олни подал бы в суд и эксперты под присягой подтвердили бы подлинность картины, Дюрант постарался бы подменить ее и доставить на экспертизу в суд подделку. Эксперты, которые видели оригинал, выходя для дачи показаний, клялись бы, что это подлинный Фети. Тогда адвокат Дюранта попросил бы их посмотреть повнимательней и приступил бы к перекрестному допросу. Эксперты стали бы сомневаться и искать какие-нибудь опознавательные знаки, но их там не было. Возможно, они продолжали бы клясться, что это оригинал, или, наоборот, охваченные паникой, отступили бы от своих слов. Дюрант выиграл бы.

— А смог бы он доказать, что это копия? — спросил Дрейк.

— Там есть какие-то тайные отметки, которые помогли бы ему это доказать. Что-то такое, указывающее на время создания картины, то есть годы спустя после смерти Фети.

— Будь Дюрант жив, Олни не поздоровилось бы.

— Да, будь он жив, — повторил Мейсон.

— А что теперь? — спросил Дрейк.

— Теперь твои люди пусть продолжают работать, а ты пойди выспись, Пол. Очень плохо выглядишь.

— Я плохо выгляжу потому, что действительно устал. Сообщаю тебе, что я сейчас поковыляю в турецкие бани и буду там потеть, пока не выйдет вся усталость. А потом зальюсь в такое место, где никто меня не разыщет. Завтра утром буду на работе. А теперь меня нет, весь вышел, и ты ни под каким видом не заставишь меня работать.

— Ладно, завтра ты будешь совсем другим человеком.

— До завтра еще так далеко.

— И завтра ты займешься банками.

— Какими еще банками?

— А откуда у него взялись стодолларовые банкноты?

— Не знаю, хотя не мешало бы узнать. Глядишь, и мне перепадет.

— Из банка, — подтвердил Мейсон. — Ты же не придешь в магазин и не скажешь: «Вот вам чек, и выдайте по нему сотенными, пожалуйста». И в кинотеатр не пойдешь с подобной просьбой.

Дрейк в задумчивости поморгал глазами.

— У Дюранта, — продолжал Мейсон, — на счете ничего не было. Ему нечем было платить за квартиру. Он весь был в долгах. Даже за кисти и краски не мог расплатиться. И вдруг — стодолларовые банкноты. Это было две недели назад. Он отправил кисти и краски этому художнику и расплатился с ним сотнями. Потом опять оказался на мели. Тут он велит Максин убираться из города, и у него опять нет денег, даже ей на дорогу. Он куда-то уезжает, потом возвращается, и опять со стодолларовыми банкнотами.

— Ты хочешь сказать, что у него был еще один счет на другое имя? — спросил Дрейк.

— Дело в том, что банки были закрыты в это время.

— Я устал. Освободи меня от всего этого, — взмолился Дрейк.

— Иди в турецкие бани, а завтра продолжим.

Адвокат обратился к Делле Стрит:

— Я отвезу тебя домой, Делла, а завтра в восемь тридцать у нас совещание в конторе.

— В девять тридцать, — уточнил Дрейк.

— В восемь тридцать, — повторил Мейсон.

— В девять.

— В восемь тридцать.

— Ладно, — сдался Дрейк. — В восемь тридцать так в восемь тридцать. Еще час долой. Опять не высплюсь.

Глава 11

Мейсон открыл дверь конторы ровно в восемь тридцать.

Делла была уже там и готовила кофе, аромат которого разносился по комнате.

Как только адвокат вошел, очаровательная секретарша с улыбкой поприветствовала его и протянула чашку дымящегося кофе.

— А Пол? — спросил Мейсон.

Она отрицательно покачала головой:

— В конторе его нет, еще не появлялся.

Не успел Мейсон взглянуть на часы и поморщиться, как раздался условный стук Дрейка.

— Я сам открою, — сказал Мейсон, указав Делле на кофеварку.

Уже с порога Дрейк протянул ладонь, на которую Делла поставила блюдце и чашку.

— Вот это сервис, — похвалил он.

— Опрокидывай, и за дело, Пол. Сегодня ты должен справиться.

— Справиться с чем?

— С полицией. Мы должны узнать, что они имеют против Максин. Кое-что они придерживают. Нужно все разузнать о стодолларовых банкнотах Коллина Дюранта. Как только ему требовались деньги, он получал их, причем купюрами по сто долларов. Но получал он их в случае крайней, жестокой необходимости, связанной с его делом. Для личных нужд, ну, например, чтобы заплатить за квартиру, у него не было денег.

— Да были, — проворчал Дрейк, — просто он их не выкладывал. Хорошенько припрятал где-нибудь. Если у вас появляются стодолларовые банкноты в то время, когда закрыты банки, значит, они у вас где-то спрятаны.

— Десять тысяч долларов? — спросил Мейсон.

Дрейк отхлебнул кофе и высказал предположение:

— Он куда-то собирался и очистил весь свой тайник.

— Хорошо. Попытайся найти его.

— Я помогу тебе через полицию, — сказал Дрейк, немного подумав.

— Каким образом?

— Один мой парень узнал через репортера, что у полиции против Максин есть серьезные улики. Ее безоговорочно опознала одна женщина. Там рады до смерти.

Мейсон поставил на стол чашку и начал мерять шагами комнату. Пол Дрейк протянул пустую чашку Делле, она налила еще.

— Через Большое жюри это не пойдет, — сказал Дрейк. — Они возбудят уголовное дело и начнут судебное разбирательство на основании изложения фактических обстоятельств дела перед судом.

— Откуда тебе это известно? — спросил Мейсон.

— Так мои парни всю ночь работали. Я только пробежал их отчеты и сразу сюда.

Мейсон достал портфель.

— Мне нужно переговорить с Максин, — пояснил он.

— Мне пойти с вами? — спросила Делла.

Мейсон покачал головой:

— Я поговорю с ней и постараюсь выяснить, где она начинает лгать. В присутствии другой женщины она будет более осторожной. Сделаю все, чтобы очаровать ее и вывернуть наизнанку.

— Что касается ее, то она уже очаровала тебя, иначе ты не взялся бы за это дело, — заметил Дрейк.

— Да, вчера я был уверен в ее искренности, а сегодня мне нужно удостовериться.

— Смотри опять не попадись ей на крючок.

— Я постараюсь, — уверил его Мейсон.

— Если она и сейчас надует тебя при твоем нынешнем настрое, то ей ничего не будет стоить и присяжных обвести вокруг пальца.

— Не будь занудой, Пол. Именно поэтому он и хочет встретиться с девушкой.

— О Боже, — застонал Пол. — Подумать только, я — зануда!

Зазвонил телефон. Делла Стрит сняла трубку и спросила у телефонистки:

— Что там, Герти?

Потом схватила карандаш, быстро начала писать что-то, в конце спросила: «Это все?» — и повесила трубку.

— Это от Джорджа Хауэла, эксперта, — пояснила она. — Он просит вас передать Максин, что любит ее и посылает вам чек на две тысячи долларов для ведения ее дела.

Дрейк присвистнул:

— Да, в этой девушке, видно, и правда что-то есть. А когда я увижу ее, Перри?

Адвокат усмехнулся:

— Как только заимеешь две тысячи долларов, Пол.

Глава 12

Максин едва сдерживала слезы:

— Я сделала все, как вы велели, мистер Мейсон. Не сказала ни слова, но это очень, очень тяжело.

— Против вас что-то применяли? — спросил Мейсон. — Не давали спать?

— Да нет, не то. Они отпустили меня около полуночи. Гораздо больше беспокоят газетчики.

— Да, знаю, — сказал Мейсон. — Они утверждают, что самое худшее для вас — это молчание. И дай вы им интервью, они преподнесут вашу историю так, что публика разрыдается от сочувствия к вам, а ваше молчание вызывает только отчуждение публики.

— Откуда вам это известно?

— Это все знакомые приемы. Но я по-прежнему запрещаю вам говорить, пока не проверю, что известно полиции.

— А что изменится?

— Да кое-что изменится. Многим подсудимым удалось бы избежать наказания, не лги они в тех случаях, когда это совершенно необязательно. У полиции не было достаточно улик, чтобы доказать вину обвиняемого. Но уличить его во лжи ничего не стоило. И это решало все.

— Я не собираюсь лгать.

— А кенар? — спросил Мейсон.

— Но он у меня был. И я хочу знать, что с ним случилось. Да поверьте же мне, у меня был комнатный кенар.