— Нас не интересует, что вы про себя сказали, — прервал ее с улыбкой Мейсон. — Позвольте спросить вас, миссис Ньютон, вы видите заголовок в газете, которую я показываю вам?

— Конечно вижу. Могу прочитать и более мелкий шрифт… Ну, даже вон тот заголовок в правом углу: «Президент рассматривает бюджет на следующий финансовый год».

Задумчиво нахмурившись, Мейсон вдруг спросил:

— Вы носите контактные линзы, миссис Ньютон? — Да!

— Когда вы начали их носить?

— Я получила их в полдень двенадцатого.

— И сразу отказались от очков?

— Не сразу. Я попеременно ношу то линзы, то очки.

— То есть тринадцатого вы еще полностью не привыкли к своим линзам?

— Ну, я хорошо в них видела.

— Но вы носили их целый день?

— Нет.

— На вас были линзы, когда вы вышли в коридор и увидели фигуру, которую приняли за обвиняемую?

— Я не помню.

— Давайте посмотрим, можно ли освежить вашу память. Когда вы надели их тринадцатого? Утром?

— Я не помню.

— Даму, выходящую из квартиры, которую вы выдаете за обвиняемую, вы узнали по одежде?

— Я знаю это ее твидовое пальто.

— Оно не было облегающим?

— Я уже говорила, что нет. Это мешковатое твидовое пальто.

— Значит, вы не видели лица, не видели фигуры, а лишь пальто и канарейку в клетке.

— Что еще вам надо?

— Мне не надо ничего, — опять улыбнулся Мейсон, — кроме того, чтобы вы сказали правду. Итак, вы не могли опознать обвиняемую по фигуре, так как вы ее не видели.

— Если суд позволит, то я бы констатировал, что это спорный вопрос, — внес свое замечание Декстер.

— И тем не менее я намерен оставить его, — ответил судья Мэдисон. — Я полагаю, что ситуация очевидна, и, если защита хочет подтвердить ее для протокола, я на-мерЬн разрешить.

— Я не могла разглядеть фигуру женщины, так как на ней была свободная одежда.

— Под одеждой вы имеете в виду это мешковатое твидовое пальто?

— На ней была и другая одежда.

— Но вы не видели ее?

— Я не могу видеть через пальто. У меня не рентгеновские лучи вместо глаз.

— Итак, все, что вы видели, — это фигура в твидовом пальто.

— Ну, я полагаю, что могу узнать пальто, когда вижу его.

— И птицу в клетке.

— Канарейку в клетке.

— Вы видели птицу?

— Прекрасно видела, чтобы узнать, что это канарейка.

— Принимая во внимание тот факт, что вы не собирались выезжать на машине, мы можем предположить, что на вас не было очков. Верно?

— Хорошо, — резко ответила она. — Я не надела очки, мистер Мейсон, но я не слепая.

— Благодарю вас, это все!

— У меня нет вопросов, — отозвался Декстер.

— Вызывайте следующего свидетеля, — объявил судья Мэдисон.

— Это все, ваша честь. Обвинению нечего добавить.

— Итак, — начал судья Мэдисон свое заключительное слово, — как драматично показал мистер Мейсон, в свидетельских показаниях есть определенные пробелы. Да, обвиняемую видели около камеры хранения, однако никто не видел, как она открывала ячейку и что туда клала.

Да, как оказалось, оружие принадлежит ей. И хотя драматичный перекрестный допрос последней свидетельницы, проведенный мистером Мейсоном, выявил ряд уязвимых мест в показаниях, у суда нет альтернативы, как привлечь обвиняемую…

Мейсон встал со своего места.

— И поскольку речь идет об убийстве, — продолжал судья Мэдисон, — обвиняемая не может быть освобождена под поручительство или залог.

— С позволения суда, я бы хотел сделать заявление, — выступил Мейсон.

— Пожалуйста, — разрешил судья Мэдисон.

— Я прошу слова для защиты.

Судья Мэдисон нахмурился и после минутного колебания заговорил осторожно, взвешивая каждое слово:

— У суда не было намерения чинить какие-то препятствия. Хотя суд, действительно, предположил, что поскольку это всего лишь предварительное слушание, то выступления защиты не будет. Суд приносит извинение защите за то, что объявил о взятии обвиняемой под стражу, не спросив защитника обвиняемой о его дальнейших намерениях. Однако, несмотря на это, суд подчеркивает, что в подобных делах, когда единственный вопрос, стоящий перед судом, — это вопрос о том, было ли совершено преступление, и когда есть достаточно веские основания считать, что обвиняемая совершила его, то нет нужды заострять противоречия в показаниях. Поэтому поступок суда очевиден. Я надеюсь, защита понимает эту, в общем-то, элементарную ситуацию?

— Защита понимает ее.

— Очень хорошо. Если вы намерены выступить, то пожалуйста, — разрешил судья Мэдисон.

— Я вызываю Горинга Гилберта, — объявил Мейсон.

Гилберт, в рубашке, застегнутой на все пуговицы и заправленной в брюки, и спортивной куртке, вышел вперед, поднял правую руку и занял свидетельское место. Когда секретарь суда записал имя и адрес свидетеля, Мейсон спросил:

— Вы знали при жизни Коллина Макса Дюранта? — Да.

— Вас с ним связывали какие-то дела?

— Да.

— В последние несколько недель у вас с ним были деловые контакты?

— Да.

— В результате он заплатил вам какие-то деньги?

— Да, он заплатил мне за работу, которую я для него сделал.

— Как вы получили деньги — наличными или чеком?

— Наличными.

— А какими купюрами? Были ли там банкноты какого-то определенного достоинства?

— В последний раз я получил от него всю сумму стодолларовыми банкнотами.

Судья Мэдисон задумчиво нахмурился и подался вперед, чтобы внимательнее рассмотреть свидетеля.

— А какую работу вы для него делали? — спросил Мейсон.

— Я делал различные живописные работы.

— Вы завершили эти работы?

— Да.

— И что вы с ними делали?

— Они доставлялись Коллину Дюранту.

— Вы знаете, где сейчас эти работы?

— Нет.

— Что? — воскликнул Мейсон.

— Я сказал, что не знаю, где они.

— Меня интересует картина, которую я видел у вас в мастерской, выполненная в манере художника…

— Я знаю, о чем идет речь.

— Где она сейчас?

— У меня.

— Вы получили повестку с указанием принести картину с собой?

— Да.

— Это та самая картина, которую я видел в вашей мастерской?

— Да.

— И она у вас с собой, здесь?

— Да, она в комнате для свидетелей.

— Принесите ее, пожалуйста.

— Одну минуту, — вмешался Декстер. — С позволения суда, я не возражал против ведения этой линии допроса, поскольку надеялся, что она будет увязана с делом. Относительно стодолларовых банкнотов, возможно, они и имеют отношение к делу. Но что касается этой картины, то совершенно очевидно, что вопрос этот неправомерный, несущественный и к делу не относится. Я возражаю против него и буду стоять на своем.

— Может показаться, — начал излагать свою мысль судья Мэдисон, — что оплата стодолларовыми банкнотами — это интересное развитие событий, но при условии, что их можно было бы каким-то образом идентифицировать… Я надеюсь, защитник сможет увязать их с делом?

Судья вопросительно посмотрел на Перри Мейсона.

— С позволения суда, я намерен увязать с делом и эту картину.

Судья Мэдисон покачал головой:

— Не думаю, что картина является существенным доказательством. Деньги, полученные за картину, возможно.

— Ваша честь, я докажу, что картина является существенным доказательством, — настаивал Мейсон.

— Нет, — не соглашался судья. — Я думаю, вам лучше попробовать другой ход, мистер адвокат. Я полагаю, что прежде, чем вы представите картину, вам стоит показать, что она является существенным доказательством на определенном этапе развития этого дела.

— Я намерен это сделать.

— Ну что же, действуйте.

— Однако, — продолжал Мейсон, — я бы хотел в присутствии свидетеля зарегистрировать эту картину и отдать ее на хранение секретарю суда, пока не будет доказано, что она является необходимым вещественным доказательством.

— Надеюсь, у вас нет возражений против подобной процедуры, — обратился судья Мэдисон к Декстеру.

Казалось, заместитель прокурора какое-то время был в нерешительности. Потом он встал и заявил:

— С позволения суда, я бы сделал следующее замечание. Свидетель явился сюда по повестке и согласно ей принес с собой картину. Но ведь картина никуда не денется, она же не может убежать!

— Картина-то не убежит, — отпарировал Мейсон, — но ее могут унести.

— Ну что ж, она здесь, и можно будет вернуться к ней позднее.

— Если она будет зарегистрирована и оставлена на хранение в суде, тогда…

— Очень хорошо, — прервал его судья Мэдисон, — суд намерен согласиться с этим. Предъявите картину, мистер адвокат.

Мейсон обратился к Гилберту:

— Принесите, пожалуйста, вашу работу.

Гилберт, угрюмый, враждебно настроенный, после минутного колебания сказал:

— Это моя картина. И я не думаю, что у меня ее просто так можно забрать.

— Принесите ее, пожалуйста, и мы посмотрим, — сказал судья Мэдисон. — Это распоряжение суда.

Гилберт вышел в приемную и вскоре вернулся, держа в руках завернутую в бумагу картину. Он сердито содрал оберточную бумагу и предъявил свою работу суду.

Судья Мэдисон посмотрел сначала на картину, потом на Гилберта и спросил:

— Это вы сделали, молодой человек?

— Да, ваша честь.