— Думаю, я закричала бы громче, если бы знала, что мисс Мерриам — это Эмили Ланкастер и что он убил ее в эту самую ночь, — сказала она, пытаясь улыбнуться. — Ведь совершенно ясно, что произошло, мисс Холл. Кто бы это ни был, он убил ее, чтобы завладеть ключом. И я благодарю Бога за то, что моя цепочка не подвела.

Но тогда она не знала, что мисс Мерриам это Эмили, и удивлялась, почему та не приходила с прошлого четверга.

— Я подумала, что, возможно, она уехала, как и предупреждала. Но это было маловероятно, потому что сундук оставался на месте.

И затем, после всех этих предварительных объяснений, она заговорила о сундуке. Сундук забрали прошлым вечером, а днем на шикарном лимузине приезжал шофер в ливрее и привез ей письмо. Естественно, что она ничего не подозревала.

— Он поднялся по лестнице, выглядел спокойным и сказал, что старушка, за которой ухаживает мисс Мерриам, срочно уезжает из города и мисс Мерриам пришлет за сундуком кого-нибудь этим вечером. И уточнил, что ключ у них будет. Вот и все.

Она не удивилась, что тот же самый шофер приехал на небольшом грузовике забрать сундук. Ему помогал негр. Они поднялись на второй этаж. Шофер имел ключ от комнаты. Но сундук был тяжелым, а шофер был хилым мужичишкой. На лестнице сундук застрял. И тогда она сама вышла на улицу, увидела там какого-то белого мужчину и попросила его помочь.

— Они втроем выволокли сундук и погрузили в машину. Вот и все, что мне известно. Он заплатил своим помощникам и уехал.

Она вынула из сумочки носовой платок и вытерла лицо. Было видно, что руки у нее дрожат.

— Вот и все, мисс Холл, — сказала она, вставая. — Я отдала ему сундук. Откуда мне было знать, что мисс Мерриам это мисс Ланкастер и что ее убили. Я отдала ему сундук. Не знаю, поверит ли мне полиция. Я не знаю, что было в сундуке, и не хочу знать. Пусть полицейские арестуют его и заберут сундук.

— Они не смогут его арестовать, миссис Макмаллен, — заметила я грустно. — Дело в том, что он мертв.

Я была поражена, когда увидела, что она упала в обморок и лежит на полу без сознания.

Пришла в себя она не скоро, только после того, как Мэри выплеснула ей в лицо чашку ледяной воды. Вначале она не могла понять, что с ней, и смотрела на нас широко раскрытыми и ничего не понимающими глазами. Наконец она поняла, что к чему, и попыталась сесть.

— Извините, мисс. Не помню, когда со мной такое случалось. — Тут она все вспомнила, закрыла глаза и тяжело оперлась о мою руку, которую я подложила ей под спину, помогая подняться. — Мертв? О, Боже! Что же нам делать!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Остальную часть этого четверга, 25 августа, я провела как в страшном сне. Я сообщила полиции о ее посещении. После этого, как казалось, время тянулось очень медленно и ничего не происходило. После того, как все кончилось и мы были уверены, что наш убийца больше никого не убьет, я услышала, как Герберт Дин говорил, будто преступление таких масштабов — это как война: несколько драматических моментов, а потом долгие часы и дни затишья, когда ведутся тайные приготовления.

Полумесяц ничего не знал о смерти Холмса. Мальчишки-газетчики не нарушали нашего покоя, а нас с мамой полицейские попросили пока молчать, сказав, что они сами сообщат о его смерти, когда придет время. Потому этот день казался очень мирным. Было жарко. Эбен, как обычно, подрезал траву, а наша прислуга, дворецкие, горничные и прочие, как всегда в четверг, весело чистили серебро.

Они считали, что с преступлениями покончено и ничего интересного больше не будет. Занавес опустился, и они были готовы, как обычно, исполнять свои обязанности. Все было занимательно. Они были зрителями в этом спектакле, взволнованными и испуганными, но только зрителями. И в результате, несмотря на все наши засовы и замки, несмотря на охранявших нас ночью мужчин, на газеты, которые много писали о полицейских, охотящихся за убийцей, напряжение спало.

Мэри и Энни продолжали устраивать на третьем этаже баррикаду из стульев на лестнице. Но я знаю, что в других домах Полумесяца нападение, которое было совершено на меня, приписывалось или жулику, который пытался украсть серебряные столовые приборы моей бабушки, лежавшие в кладовке, именовавшейся кедровой комнатой, или случайности, благодаря которой я стукнулась головой об открытую дверь!

Причиной последнего объяснения была миссис Тэлбот, которая, явившись к нам рано утром на следующий день после случившегося, направилась в крыло для гостей и внимательно его осмотрела.

— Ну конечно, нет сомнения, что так это и было, — пробасила она. — С моим Джорджем случилось такое. Ему даже зашивали рану. Кто может хотеть причинить вред Луизе?

— Но Луиза не принесла туда кочергу из кухни, — заметила мама.

— А откуда ты знаешь? На кочерге были отпечатки пальцев? Не знаю, остаются ли отпечатки на чем-нибудь другом, но на медной ручке кочерги они должны были бы остаться.

На кочерге отпечатков не было, даже моих. Кроме того, миссис Тэлбот никак не могла объяснить тот факт, что удар пришелся по макушке, ближе к спине!

Именно такая спокойная обстановка царила в нашем поселке, жители которого еще не знали о нашей третьей трагедии и занимались своими делами. Мама вернулась домой довольно поздно. Вуаль на ее шляпке, которую она прикрепила по причине траура, была довольно помята, но сама она выглядела лучше, чем все эти дни. Как оказалось, она побывала не только в морге. Она зашла в центре города в ресторан и пообедала там. Такого не было уже лет двадцать. Это было настолько невероятно, что я раскрыла рот от удивления.

— Я довольно хорошо поела, — сказала мама. — Курица была приготовлена лучше, чем ее делает Мэри. Нужно с ней поговорить об этом.

— Это был Холмс, мама?

Она кивнула, снимая шляпу.

— Да, это был Холмс. Конечно, он не был в ливрее. Где она, неизвестно. Мне придется купить новую. Но выглядел он неплохо, принимая во внимание то, что случилось. Вполне нормально. Говорят, что его сбила машина, а водитель скрылся. Но я думаю, Луиза, что это судьба. И мистер Салливан согласен со мной. Понимаешь, теперь я могу это сказать, я подозревала совсем другое. Если Холмс убил Эмили Ланкастер…

— Мы этого не знаем, мама. Возможно, ты и права. Но ты должна сказать кому-нибудь в полиции, кого ты подозревала. Это не принесет никому вреда, а полиции может помочь.

Но она отмахнулась. Я даже не могла уговорить ее рассказать мне о своих подозрениях. Она считала, что дело закончено, тайна раскрыта. Она была уверена, что Холмс убил миссис Ланкастер и что вся семья ошибалась в отношении времени убийства. Она была полна уверенности, что в ночь на воскресенье он каким-то образом выбрался из запертой комнаты и застрелил Эмили Ланкастер.

Это ее убеждение было подкреплено даже тем, что в полиции не было отпечатков пальцев Холмса.

— Знаешь, Луиза, — заметила она, — полицейские всегда утверждали, что это необычный преступник, и уверяю тебя, они найдут деньги в его деревенском доме, о котором он всем рассказывал. Все это ясно.

Теперь, когда все ее подозрения в отношении убийцы были окончательно рассеяны, мама выглядела более веселой, чем когда бы то ни было. После того, как она побывала в морге, мистер Салливан отвез ее к полицейскому комиссару, и она была поражена, увидев, что он был, как она выразилась, джентльменом.

— Довольно симпатичный мужчина, — рассказывала она. — То есть был бы симпатичный, если бы не был обезображен прыщами от этого ужасного ядовитого плюща. Руки его тоже пострадали. Наверно, он брал его в руки, а потом дотронулся руками до лица. Все его лицо опухло. И офис у него хорошо обставлен. Вот куда идут деньги, которые мы платим в качестве налогов! Потом пришел окружной прокурор, и мы очень интересно поговорили.

Все это навело меня на мысль, что хотя мама ничего не подозревала и была даже довольна, ее очень тактично допросили!

Думая впоследствии о мамином поведении, о секрете, который она тщательно скрывала, я решила, что она была скорее жертвой привычек Полумесяца, чем хранительницей этих привычек. На нее Полумесяц повлиял таким же образом, как и на всех нас: он сформировал наше поведение. Мы считали, что в жару, перед тем как зажечь свечи, их следует положить на лед, чтобы они ровно горели, и что наши салфетки мы ни в коем случае не должны складывать, а должны скручивать, используя для этого трубочки из старой бумаги.

Происходили разнообразные политические события, но для нас было очень важно гладить скатерти с изнанки и потом как бы полировать их, а в определенные дни сушить наши меха, расчесывать и складывать их в специальные шкафы на лето.

Везде в мире женщины стали вести активную жизнь, но в нашем маленьком кругу все оставалось по-прежнему. Прислуга женского пола должна была возвращаться домой не позже десяти вечера, а вставать не позже семи. Мы все еще считали себя ответственными за родственников женского пола, хотя иногда выражали при этом недовольство, примером чему могла быть жизнь Лидии Тэлбот. Миссис Дэлтон, срезая цветы для букета в своем саду, надевала перчатки и широкополую шляпу, скрываясь от загара, потому что все так делали всегда. Мама, угощая редких посетителей бокалом вина и печеньем, также следовала традициям. И миссис Тэлбот могла сколько угодно запираться в своей комнате от домочадцев, это был ее дом и ее дело.

Не от этого ли рабского преклонения перед мелочами хотела бежать Эмили Ланкастер? Именно эта проблема беспокоила меня, когда я сидела в тот день в своей комнате, так как если деньги взяла Эмили, то это открывало такие ужасные стороны жизни, что я просто боялась об этом даже задумываться.

Предположим, миссис Ланкастер проснулась ночью и увидела, что Эмили вытащила из-под кровати сундук или пыталась открыть замок. Поэтому она и попросила на следующий день Джима прийти и проверить содержимое сундука, пересчитать мешки и деньги в каждом из них. И что же? Остальное легко себе представить. Разве не было таких случаев, когда дочери убивали своих мачех и даже матерей топорами? Даже у нас несколько лет назад дочь бакалейщика пырнула отца ножом, и он бы умер, если бы больница находилась чуть дальше.