— Я этому не верю, — заявила Рима. — Только не доктор Додд.

— Вера тут ни при чем, — отозвался Эллери. — По-моему, я уже говорил вам, что в моей работе об этом нельзя забывать… Накройтесь полотенцем, Рима, если вы замерзли. Теперь рассмотрим дело покойного Джона Спенсера Харта. Возможность первая: Додд невиновен. В таком случае он действительно послал Додду через адвоката Отиса Холдерфилда рутинное требование предварительного отчета о состоянии предприятия по производству красителей, не подозревая, что Харт позаимствовал часть средств этого предприятия. Будучи неосведомленным об этом, доктор Додд, конечно, не мог предвидеть, что его просьба доведет Харта до самоубийства.

Возможность вторая: Додд виновен. Предположим, Мак-Кэби сообщил доктору не только о своем богатстве, но и о том, что Додд — наследник и еще кое о чем. Если Мак-Кэби был достаточно проницателен, чтобы вложить деньги в «Райтсвиллское производство красителей», бизнес, оказавшийся столь прибыльным, или если он был так опытен в денежных делах, как указывает его сверхбережливость, то он мог держать ухо востро в отношении своего партнера и найти способ проверить, насколько эффективно Харт руководит предприятием. Допустим, Мак-Кэби рассказал Додду о кражах, растратах и спекуляциях Харта. Тогда Додд должен был знать, что его требование отчета, прежде чем Харт успеет замести следы, может нанести тому смертельный удар. В Райтсвилле все на виду друг у друга, а такой человек, как Харт, несомненно, был широко известен. Поэтому Додд понимал, что Джон Спенсер Харт не вынесет разоблачения, позора и общественного остракизма,[48] что перспектива суда, приговора и тюремного заключения будет для него нестерпимой. Так что если Додд виновен и лгал насчет своих отношений с Хартом, то его требование отчета было таким же смертоносным оружием, как и пистолет, оборвавший жизнь Харта.

— Он довел мистера Харта до самоубийства?

— Только на той стороне монеты, которую мы рассматриваем. И наконец, исчезновение вашего отца. — Эллери нахмурился. — Аверс: Додд невиновен. В этом случае он действительно дал Тому Эндерсону пять тысяч долларов, чтобы помочь подняться на ноги человеку, который этого хотел. Щедрый, великодушный и абсолютно бескорыстный поступок.

Но на реверсе — если Додд лжет… Допустим, Рима, ваш отец наткнулся на доказательство, обвиняющее Додда в смерти Люка Мак-Кэби. Например, на коробочку, которая должна была содержать таблетки от сердечной недостаточности. Мы предполагали, что если Додд дал Мак-Кэби коробочку с ядовитыми пилюлями, то он забрал ее после смерти Мак-Кэби. Но допустим, что ваш отец наткнулся на коробочку первым. Он был другом Гарри Тойфела и мог быть persona grata[49] в доме Мак-Кэби. Случайный визит — и что-то в смерти Люка Мак-Кэби могло вызвать у него подозрения. Так как он был умным человеком, подозрение могло привести его к таблеткам. И таким образом Том Эндерсон получил бы в свое распоряжение доказательство, способное отправить Себастьяна Додда на электрический стул. В таком случае вклад Додда в моральное возрождение вашего отца вовсе не был альтруистическим, а просто-напросто служил платой за молчание.

— Шантаж? — То, что Эллери увидел в глазах Римы, заставило его спешно заняться изучением веток наверху. — Вы хотите сказать, что мой отец шантажировал доктора Додда?!

— Мы только теоретизируем, Рима. Между теорией и фактом стоит многое.

— Я этому не верю!

— Возможно, ваша вера в конце концов восторжествует. Надеюсь, что так оно и будет. Но на этой стадии расследования, Рима, мы должны придерживаться логики. А логика указывает на шантаж как на одну из сторон рассматриваемой нами монеты.

Давайте рассуждать логически. Том Эндерсон потребовал пять тысяч долларов за то, что он не передаст таблетки шефу Дейкину, и доктор Себастьян Додд выплатил их ему. Но Том снова потребовал… Нет, Рима, не перебивайте. Шантаж — болезнь, которая проявляет себя в повторяющихся приступах. Второе требование неизбежно, если было первое. Перед жертвой шантажиста открываются три возможности: продолжать платить, отказаться или устроить так, что ему не придется делать ни того ни другого. Если Том Эндерсон предъявил второе требование так скоро после первого, то доктор Додд был бы глупцом, не представив себе мрачное будущее — постоянное вымогательство, возможно, все больших сумм денег, продолжающееся до конца его дней или до тех пор, пока он будет ему подчиняться. Такая перспектива не может привлечь преступника, у которого совсем иные планы использования денег. Если бы Додд отказался платить второй раз, то Эндерсон мог отнести улику в полицию: угроза разоблачения — оружие шантажиста. В данном случае разоблачение означало смерть. Поэтому отказ отпадал. Оставалась третья возможность.

— Убийство.

— Согласно нашей серии предположений, напрашивается вывод, что Себастьян Додд договорился о встрече с вашим отцом на скале Малютки Пруди в ту ночь, обещав внести очередную плату за молчание, но в действительности — чтобы столкнуть его с обрыва.

Рима села, дрожа всем телом. Она выглядела такой жалкой и несчастной, что Эллери тоже сел и обнял ее за плечи.

— Помните: все это может быть неправдой.

— Но может быть и правдой.

— Вообще-то да, — согласился Эллери.

Рима вырвалась из его объятий.

— А что, если я больше не желаю слушать никакую «правду»?

— Возможно, решение уже не зависит от вас. Ухватив подобного зверя за хвост, уже не можешь его выпустить. Во всяком случае, я не могу. Или вы решили отступить?

Рима сердито посмотрела на него:

— Мне бы хотелось…

— Спастись бегством?

— Да. Но вы отлично знаете, что я не смогу.

— На это я и надеялся. Ну, тогда все в порядке. — Эллери поднялся, сбросив с головы венок. — Наша задача — исключить одну из двух групп предположений. Мы должны точно установить, что собой представляет Додд.

— Как вы собираетесь это сделать?

— С помощью тщательного наблюдения. Додда нужно изучить вдоль и поперек. Если доказательство существует, его следует найти. Один из нас, Рима, должен проникнуть в это викторианское заведение на углу Райт-стрит и Алгонкин-авеню и остаться там. Этот один — вы.

— Так вот почему вы сказали вчера…

— Вы — мой ассистент в самых романтических традициях Дейва Дерка. Я даже буду называть вас Джиндживитис. И возможно, когда-нибудь привыкну, что вы называете меня шефом.

Но Рима не улыбнулась в ответ.

— Мне не следовало к вам приходить. Вам нужно, чтобы я шпионила и лгала. А у меня нет таланта ни к тому ни к другому. К тому же все это так глупо. Из-за одного только предположения… Эллери, вряд ли я смогу это сделать.

— Тогда не делайте. Я найду другой способ.

— Вы сердитесь на меня?

— Нисколько.

— Нет, сердитесь! Вы думаете, что это… из-за доктора Уиншипа.

— А разве это не так?

— Нет!

— Скверно, — заметил Эллери, — потому что Уиншип — щель в броне Додда. Я имею в виду то, как он бегал за вами…

— Бегал за мной? Куда?

— Забыл о вашем классическом образовании! Я хотел сказать, поддался вашим чарам.

— Вы читаете слишком много…

— А эта прелестная ситуация с Пинкл! Прямо по заказу. Ладно, забудем об этом. Помогите мне собраться, Рима. Или хотите еще раз искупаться перед уходом? Становится холодновато.

— Я не сказала, что не сделаю этого.

— Что не будете купаться?

— Что не буду вашей шпионкой. Просто это…

— Так трудно? Знаю, дорогая. Убийство — нелегкое дело. А расследовать его еще труднее. Дайте мне термос.

Рима вся сжалась — казалось, она вот-вот растает, как снежинка.

— Что я должна делать?

Эллери не испытывал торжества.

— Быть моими глазами, ушами и ногами, — беспечным тоном ответил он. — Десять к одному, что, вернувшись в отель, я найду сообщение от Уиншипа, извещающее, что он уладил дело с Глорией Пинкл, к полному удовлетворению доктора Додда, и секретарское место теперь ваше. Если я не прав, то мне придется потрудиться еще. Но я устрою вас туда, Рима, предоставьте это мне.

— А что мне делать, когда я начну работать?

— Найдите возможность просмотреть записи доктора Додда о Люке Мак-Кэби, его личные бумаги. Слушайте, что он говорит и с кем. Узнайте у Уиншипа — только не выдавая себя! — все о Додде, что может касаться цели нашей охоты. И докладывайте мне обо всем, что вам удалось обнаружить, каким бы пустяком это ни казалось. — Эллери мягко добавил: — Не беспокойтесь об Уиншипе. Он одинок и впечатлителен — я буду к нему великодушен.

— А ко мне? — улыбнулась Рима.

Эллери покраснел.

— Это сложнее. Когда-нибудь мы об этом побеседуем. Но вы должны перестать прятать ваше сердце в рукаве, Рима. Вы влюблены в Уиншипа?

— Влюблена?

— Излюбленное словечко ваших поэтов…

— Я не знаю, что такое любовь. А его я видела всего один раз.

— Не забывайте об этом. — Какой-то момент Эллери выглядел как человек, который что-то потерял. — В такие минуты, малышка, Дейв Дерк обычно хватает свою куколку, цинично чмокает ее в губы и, шлепнув по заду, отправляет в логово злодея, чтобы вскоре войти туда и вырвать ее из его похотливых объятий. Вы готовы?

— Эллери, не валяйте дурака!

— Вы не должны называть меня по имени, беби, — прошипел Эллери. — Понятно, Джиндживитис?

На сей раз она засмеялась:

— Понятно, шеф.

— Более униженно!

— Да, шеф.

— И не забывайте, кто из нас главный.

— Вы, шеф.

— Сомневаюсь в этом. — Эллери казался таким удрученным, что Рима истерически расхохоталась.

* * *

Эллери подобрал Риму в половине восьмого вечера у пешеходного моста со стороны Конгресс-стрит. Она была снова одета в нью-йоркский костюм и стояла, склонившись на трухлявые перила, возле пирамиды мусора, окруженная восторженно глазеющими на нее детьми.