— Господи Боже! Да там спит какая-то женщина!

Успокоившись, что это не мыши, Мод также приблизилась, все еще держа тарелку в руках. Не оставалось никакого сомнения в том, что это — женщина, и что она крепко спит. Голова ее лежала под столом. Это была очень толстая, здоровая баба.

— Эй, ты! — крикнул Франк и начал трясти бабу за плечо. — Вставай!

Но баба продолжала безмятежно спать.

— Эй, да проснись же ты, вставай! — кричал Франк, и ему удалось кое-как привести женщину в сидячее положение. Но и сидя она продолжала так же крепко спать.

— Бедняжка, она должно быть больна, — заметила Мод. — Не сбегать ли за доктором, Франк?

— Проснись, эй ты, баба! — орал Франк во все горло. Затем он стал изо всех сил трясти женщину, которая болталась, как кукла. Наконец Франк выбился из сил и опустил ее снова на пол, подложив ей под голову маленькую скамеечку.

— Тут уж ничего не поделаешь, — сказал он, — надо дать ей выспаться.

— Что ты хочешь сказать, Франк? Неужели она…

— Именно это. Она пьяна.

— Какой ужас!

— Смотри, котел кипит. Давай ужинать.

— Нет, Франк, у меня совесть будет не спокойна, если мы оставим ее валяться здесь. Я не в состоянии буду поужинать как следует. Да и ты также, я знаю.

— Черт с ней, с этой бабой, — сказал Франк, сердито взглянув на неподвижно распростертое тело. — Стоит нам беспокоиться из-за нее. Ей здесь, кажется, достаточно удобно.

— Нет, Франк, нельзя быть таким бесчеловечным.

— Что же нам делать?

— Надо положить ее в постель.

— Господи Боже!

— Да, дорогой, мы должны это сделать.

— Да слушай же, дорогая, нужно быть рассудительным. Женщина весит полтонны, а спальная комната на самом верху.

— Ты попробуй взять ее за голову, а я за ноги. Как-нибудь донесем.

— Да нам ни за что не поднять такую громаду вверх по лестнице.

— Ну, тогда снесем ее в гостиную на диван, — сказала Мод. — Иначе я, право, не в состоянии буду спокойно ужинать.

Видя, что Мод не уговоришь, Франк схватил женщину под руки. Мод взяла ее за ноги, и они понесли ее, все еще совершенно бесчувственную, по коридору. Выбиваясь из сил, они кое-как дотащили ее до гостиной. Новый диван затрещал под тяжестью женщины; едва ли он ждал, что его обновят таким образом. Мод накинула на распростертое тело толстое одеяло, и оба вернулись к своему кипящему котлу и еще не сварившимся яйцам. Затем они накрыли на стол и, кажется, никогда еще не ужинали с таким аппетитом. Молодой женщине все казалось красивым, — обои, ковры, картины, но для него одна она была такой красивой, и умом, и душой, и телом, что вокруг все казалось очарованным ее присутствием, тому тихому и чистому счастью, которое дает простая дружба и которое гораздо глубже и сильнее самого бешеного взрыва страсти. Франк вдруг вскочил со стула. У дверей раздался шум чьих-то шагов. Щелкнул ключ, и струя холодного воздуха, проникшего в комнату, показала, что дверь открылась.

— Закон не разрешает мне войти, — произнес чей-то грубый голос.

— Да говорят же вам, что она очень сильная и буйная, — сказал другой голос, Франк узнал его, — это был голос госпожи Ватсон. — Она выгнала горничную из дому, и я ничего не могу с ней поделать.

— Мне очень жаль, сударыня, но это совершенно против законов Англии. Предъявите мне приказ об аресте, и я сейчас же войду. Но если вы донесете ее до порога, я уж отправлю ее куда следует.

— Она в столовой, я вижу огонь там, — сказала госпожа Ватсон и вдруг вскликнула: — Господи Боже! Господин Кросс, как вы меня испугали! Должно же было случиться так, что вы приехали домой в мое отсутствие! Ведь я не ждала вас раньше четверга. Нет, этого я никогда не прощу себе…

Но все неудачи и недоразумения объяснились. Телеграмма была причиной всего зла. А затем новая кухарка оказалась горькой пьяницей и очень буйной во хмелю. Другую служанку она выгнала из дому. А пока госпожа Ватсон бегала за полицией, кухарка напилась до полного бесчувствия и заснула мертвым сном.

В это время извозчик привез со станции оставленный там багаж. Все еще безмятежно спавшую женщину вытащили на улицу и сдали на попечение дожидавшегося у дверей полицейского.

Так впервые вступили Франк и Мод в свой собственный дом.

Глава IX

Признания

— Скажи мне, Франк, любил ли ты кого-нибудь до меня?

— Как сегодня лампа плохо заправлена, — сказал Франк и немедленно вышел в столовую, чтобы принести оттуда другую. Прошло некоторое время, прежде чем он вернулся.

Она терпеливо ждала, пока он снова уселся.

— Итак, франк? — спросила она. — Любил ты когда-нибудь другую женщину?

— Дорогая Мод, что за польза от подобных вопросов?

— Ты сказал, что между нами не может быть секретов.

— Конечно нет, но есть вещи, о которых лучше не говорить.

— Мне кажется, это именно и будут секреты.

— Если ты смотришь на это так серьезно…

— Даже очень.

— Тогда я готов ответить на все твои вопросы. Но ты не должна бранить меня, если мои ответы тебе не понравятся.

— Кто она была, Франк?

— Которая?

— О Франк, неужели их было несколько?

— Я предупредил, что мои ответы будут тебе неприятны.

— Лучше бы я уж и не спрашивала.

— Тогда оставим это.

— Нет, теперь уж поздно, Франк, теперь я хочу знать решительно все.

— Ты этого так хочешь?

— Да, Франк, непременно.

— Едва ли я в состоянии буду сказать тебе все.

— Неужели это так ужасно?

— Нет, но есть другие причины.

— Какие, Франк?

— Их очень много. Ты знаешь, как один современный поэт оправдывался перед своей женой в своем прошлом. Он сказал, что все время искал ее.

— Это мне очень нравится! — воскликнула Мод.

— Да, я искал тебя.

— И, кажется, довольно долго.

— Но я тебя нашел наконец.

— Я предпочла бы, чтобы ты меня нашел сразу, Франк. — Он сказал что-то относительно ужина, но Мод была неумолима. — Скольких же женщин ты действительно любил? — спросила она. — И, пожалуйста, без шуток, Франк. Я спрашиваю серьезно.

— Если бы я захотел тебе лгать…

— Нет, я знаю, ты этого не захочешь.

— Конечно, нет. На это я не способен.

— Итак, я жду ответа.

— Не преувеличивай значения того, что я тебе сейчас скажу, Мод. Любовь — понятие растяжимое. Одна любовь имеет основанием чисто физическое влечение, другая — духовное единение, наконец, третья может быть основана на родстве душ.

— Какою же любовью любишь ты меня, Франк?

— Всеми тремя.

— Ты в этом уверен?

— Совершенно.

Она подошла к нему, и допрос был прерван, но через несколько минут он возобновился.

— Итак, первая? — сказала Мод.

— Я не могу, Мод, оставим это.

— Милостивый государь, я вас прошу, — ее имя?

— Нет, нет, Мод, называть имена я не могу даже тебе.

— Кто же она была тогда?

— К чему подробности? Позволь мне рассказать все это тебе по-своему.

Мод сделала недовольную гримасу.

— Вы отвиливаете, сударь. Но я не хочу быть слишком строгой. Рассказывай по-своему.

— Видишь ли, Мод, собственно говоря, я был всегда влюблен в кого-нибудь.

Она слегка нахмурилась.

— Должно быть, твоя любовь стоит недорого, — заметила она.

— Для здорового молодого человека, обладающего некоторым воображением и горячим сердцем, это является почти необходимостью. Но, конечно, это чувство очень поверхностное.

— Мне кажется, что всякая твоя любовь должна быть поверхностной, если она так легко проходит.

— Не сердись, Мод. Вспомни, что в это время я еще не встречал тебя. Ну вот, я так и знал, что эти вопросы не приведут ни к чему хорошему. Кажется, я вообще делаю глупо, что так откровенно рассказываю тебе обо всем.

На ее лице играла холодная, сдержанная усмешка. В глубине души Франк, глазами незаметно следивший за женой, был рад тому, что она ревнует его.

— Ну, — сказала она наконец.

— Ты хочешь, чтобы я продолжал?

— Раз ты начал, так уж рассказывай до конца.

— Ты будешь сердиться.

— Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться. Я не сержусь, Франк. Мне только немного грустно. Но я ценю твою откровенность. Я не подозревала, что ты был таким… таким Дон Жуаном.

Она начала смеяться.

— Я интересовался каждой женщиной.

— «Интересовался» — милое словцо.

— С этого всегда начиналось. Затем, если обстоятельства благоприятствовали, интерес усиливался, до тех пор, пока… ну, ты понимаешь.

— Сколько же было женщин, которыми ты «интересовался»? — И сколько раз этот интерес усиливался?

— Право не могу сказать.

— Раз двадцать?

— Пожалуй больше.

— Тридцать?

— Никак не меньше.

— Сорок?

— Я думаю, что не больше.

Мод в ужасе смотрела на мужа.

— Тебе теперь двадцать семь лет. Значит, начиная с семнадцати лет ты любил в среднем по четыре женщины в год.

— Если считать таким образом, то я, к сожалению, должен сознаться, что их было пожалуй более сорока.

— Это ужасно, — проговорила Мод и заплакала.

Франк опустился перед ней на колени и начал целовать ее милые, маленькие, пухлые ручки, мягкие, как бархат.

— Я чувствую себя таким негодяем, — сказал он. — Но я люблю тебя всем сердцем и всей душой.

— Сорок первую и последнюю, — всхлипывала Мод полусмеясь и полуплача. Она вдруг прижала его голову к своей груди.

— Я не могу сердиться на тебя, — сказала она. — Это было бы не великодушно, потому что ты рассказываешь все это по доброй воле. И я не могу не ценить этого. Но мне так хотелось бы быть первой женщиной, которой ты заинтересовался.