Наконец послышалось сухое «да».

— Говорит Мегрэ.

— Мне сказали.

— Вы намерены провести первую половину дня у себя в кабинете?

— Не знаю.

— Прошу вас не отлучаться и ждать моего звонка.

— Предупреждаю: на новую встречу я явлюсь с адвокатом.

— Это ваше право.

Мегрэ повесил трубку и позвонил на бульвар Вольтера; Фернана Курселя на службе еще не было.

— Раньше одиннадцати он не появляется, а в понедельник, бывает, приходит лишь во второй половине дня.

Хотите поговорить с его заместителем?

— Нет, спасибо.

У Мегрэ было время воскресить в памяти все те гипотезы, которые он выстроил вчера во время поездки за город, что он и сделал, заложив руки за спину и расхаживая по кабинету.

В конце концов он остановился на одной, но в нескольких вариантах. Раза три взглянул на часы.

Почти стыдясь самого себя, он открыл шкаф, где хранил бутылку коньяку. Он держал его не для себя, а для тех, кому во время признания становилось дурно.

Мегрэ сознания не терял. И не ему предстояло сделать признание. Тем не менее он отпил прямо из горлышка.

Отпил и остался недоволен этим. Еще раз, теряя терпение, посмотрел на часы. Наконец в коридоре послышались шаги нескольких людей и разъяренный голос, который он сразу узнал, — голос госпожи Блан.

Он пошел навстречу, открыл дверь.

— Я начинаю привыкать к этому кабинету, — попробовал пошутить Флорантен, явно обеспокоенный.

Что до госпожи Блан, то она отчеканила:

— Я свободная гражданка и требую…

— Подержи ее где-нибудь, Жанвье. Побудь с ней и постарайся увернуться, когда она станет выцарапывать тебе глаза, — приказал Мегрэ и, повернувшись к Флорантену, предложил тому сесть.

— Предпочитаю стоять.

— А я предпочитаю видеть тебя сидящим.

— Ну если ты настаиваешь…

Он гримасничал, как когда-то во время перебранки с учителями, когда старался рассмешить весь класс.

Мегрэ вышел за Лапуэнтом: тот присутствовал почти на всех допросах и больше других был в курсе дела.

Комиссар не спеша набил трубку, раскурил ее и большим пальцем осторожно умял табак.

— Ну что, Флорантен, тебе по-прежнему нечего мне сказать?

— Я все сказал.

— Нет.

— Клянусь, это правда.

— А я тебе говорю: ты врал мне всю дорогу.

— Ты считаешь меня лжецом?

— Ты всегда им был. Еще в лицее.

— Только чтобы смешить…

— Вот-вот. А здесь мы не шутим.

Он глянул своему старому приятелю прямо в глаза. Он был серьезен. Лицо его одновременно выражало презрение и жалость. Может быть, жалости было больше.

— Как ты думаешь, что будет дальше?

Флорантен пожал плечами:

— Откуда мне знать?

— Тебе пятьдесят три.

— Пятьдесят четыре. Я старше тебя на год, поскольку в шестом остался на второй год.

— Ты ведь уже не первой свежести, и тебе будет нелегко найти вторую Жозе.

Флорантен опустил голову:

— Я и искать не стану.

— Твоя торговля подержанной мебелью — так, для отвода глаз. У тебя ни профессии, ни надежного занятия. Да и лоска у тебя поубавилось, чтобы надувать простофиль.

Это были жестокие слова, но их следовало произнести.

— Жалкий ты человек, Флорантен.

— Все у меня прошло сквозь пальцы. Знаю, что я неудачник, но…

— Но продолжаешь надеяться? На что?

— Не знаю.

— Ну хорошо. С этим вопросом мы покончили, а теперь я хочу снять у тебя тяжесть с сердца.

Мегрэ выждал, вновь взглянул Флорантену в глаза и произнес:

— Я знаю, что ты не убивал Жозе…

Глава 8

Больше всех поразился не Флорантен, а Лапуэнт: рука его с карандашом застыла в воздухе, он изумленно смотрел на шефа.

— Не торопись радоваться. Это не означает, что ты чист как стеклышко.

— Ты все же допускаешь…

— Допускаю, что в одном ты не соврал, и это просто удивительно.

— Я же тебе говорил…

— Лучше не перебивай. В ту среду примерно в то время, которое ты назвал, несомненно около трех с четвертью кто-то позвонил в дверь Жозе…

— Вот видишь!

— Помолчи же. Ты, как обычно, скрылся в спальне, не зная, кто бы это мог быть. И стал прислушиваться, поскольку вы с Жозе никого не ждали. Полагаю, кому-то из ее любовников случалось явиться в неурочный час или даже не в свой день…

— В таком случае они предупреждали звонком.

— И никто ни разу не приходил без предупреждения?

— Это случалось крайне редко…

— И в таких случаях ты прятался в стенном шкафу. В среду же ты был не в шкафу, а в спальне. Ты узнал голос и испугался, так как понял, что пришли вовсе не к Жозе.

Флорантен весь сжался, очевидно не понимая, как его старый приятель до этого додумался.

— Видишь ли, у меня есть доказательство, что кто-то был в среду в квартире. Этот кто-то, насмерть перепуганный совершенным, захотел купить молчание привратницы и отдал ей все, что было у него в карманах, то есть две тысячи двести франков.

— Ты допускаешь, что я невиновен…

— В преступлении — да. При том, что ты явился его косвенной причиной и что если и можно говорить о морали применительно к тебе, то лишь в том смысле, что на тебе лежит моральная ответственность за случившееся.

— Не понимаю.

— Неправда.

Мегрэ встал. Он никогда не мог долго усидеть; Флорантен не спускал с него глаз.

— У Жозефины Папе была новая пассия.

— Ты о Рыжем?

— Да.

— Это было мимолетное увлечение. Он никогда бы не согласился жить с ней, прятаться, исчезать на ночь. Он молод, у него столько девиц, сколько он пожелает.

— Жозе была влюблена в него, а ты ей надоел.

— С чего ты взял? Это лишь твое предположение.

— Она сама сказала.

— Кому? Не тебе же, ты ведь не застал ее в живых.

— Жану Люку Бодару.

— Ты веришь всему, что плетет тебе этот тип?

— Зачем ему лгать?

— А мне?

— Тебе грозит год или два заключения. Скорее всего, два из-за твоих прошлых судимостей.

Флорантен реагировал уже куда менее бурно, чем прежде. Он еще не знал, до чего докопался Мегрэ, однако то, что он услышал, не оставило его безучастным.

— Вернемся к той среде. Узнав голос пришедшего, ты не на шутку перепугался, поскольку за несколько дней или недель до этого начал шантажировать одного из любовников Жозе.

Естественно, твой выбор пал на самого, по твоему мнению, ранимого, то есть больше всех заботящегося о своей репутации. Ты завел с ним разговор о письмах. И сколько же ты получил?

Флорантен мрачно опустил голову:

— Ничего.

— Он отказался платить?

— Нет, он попросил меня об отсрочке в несколько дней.

— Сколько ты попросил?

— Пятьдесят тысяч. Я хотел получить крупную сумму, чтобы покончить со всем и в другом месте начать снова.

— Значит, Жозе все-таки тебя потихоньку выставляла?

— Возможно. Она переменилась.

— Ну вот ты и заговорил как разумный человек, и, если будешь продолжать так же, я помогу тебе выпутаться из этой истории с наименьшими потерями.

— Ты сделаешь это?

— Какой же ты дурень!

Мегрэ проговорил эти слова чуть слышно, себе под нос, но Флорантен их расслышал и стал пунцовым.

Комиссар был прав. В Париже существует несколько тысяч людей, живущих в обход закона за счет более или менее очевидного жульничества, наивности или алчности себе подобных.

У них на примете всегда какой-нибудь сногсшибательный проект, для реализации которого им не хватает нескольких тысяч или десятков тысяч франков.

В конце концов они почти обязательно подцепят какого-нибудь богатого лопуха, и тогда некоторое время хорошо одеваются, ездят в автомобилях и посещают лучшие рестораны.

Когда деньги подходят к концу, они вновь влачат жалкое существование, пока не подвернется что-нибудь новое, и только один из десяти предстает перед уголовным судом или попадает в тюрьму.

Флорантен прошляпил все возможности и вот теперь так глупо упустил последнюю.

— Ну что, дальше ты будешь говорить сам или мне продолжать?

— Лучше ты.

— Посетитель требует тебя. Он знает, что ты в квартире, так как расспросил привратницу. Он не вооружен. Он не особенно ревнив и не покушается на чью-либо жизнь. Однако он необычайно возбужден. Жозе, страшась за тебя, говорит, что тебя нет, что ей неизвестно, где ты. Он проходит столовую. Ты устремляешься в ванную, оттуда к стенному шкафу.

— Я не успел.

— Хорошо. Он приводит тебя в спальню.

— Во всю глотку вопя, что я ничтожество, — горько добавляет Флорантен. — И это при ней.

— Она не в курсе шантажа. Ничего не понимает. Ты просишь ее молчать. И несмотря ни на что, цепляешься за свои пятьдесят тысяч франков, которые рассматриваешь как твой последний шанс.

— Не знаю… Все потеряли голову. Жозе умоляла нас успокоиться. Тот был взбешен. В какой-то момент, поскольку я отказывался вернуть ему письма, он выхватил из ящика револьвер. Жозе закричала. Я испугался за себя и…

— И спрятался за нее?

— Клянусь, Мегрэ, пуля попала в нее случайно. Было видно, что у него нет навыка в обращении с оружием. Он размахивал руками. Я как раз собирался отдать ему его чертовы письма, когда грянул выстрел. Он удивился. Издал какой-то странный звук горлом и бросился в гостиную.

— С револьвером в руках?

— Думаю, да, потому как я его не нашел. Когда я склонился над Жозе, она была мертва.

— Почему ты не вызвал полицию?

— Не знаю.

— А я знаю. Ты подумал о сорока восьми тысячах, хранящихся в коробке из-под печенья, завернул коробку в газету, не подумав, что это утренний выпуск. Уходя из квартиры, ты вспомнил о письмах и сунул их в карман. Ты собирался разбогатеть. Отныне у тебя было кого шантажировать, и не из-за любовной связи, а из-за убийства.